Ты сидишь на нарах посреди Москвы.
Голова кружится от слепой тоски.
На окне - намордник, воля - за стеной,
Ниточка порвалась меж тобой и мной.
За железной дверью топчется солдат..
Прости его, мама: он не виноват,
Он себе на душу греха не берёт -
Он не за себя ведь - он ведь за народ.

Не стреляй, солдатик, в брата,
Не стреляй в него, сынок!
Как придёшь потом обратно
На родительский порог?
В этом шуме, в этом гаме
И в соляровом дыму
Ты сейчас не на Афгане,
А в своём родном дому.

Леонид Генрихович Зорин (1924-2020)

Опять солдаты драют отхожие места.
Опять капралы лают у каждого куста.
Чадят и тлеют угли, но я не обернусь.
Бреду сквозь ночь, сквозь джунгли - в казарму не вернусь.
Мне пуля - не икона, и грудь моя - не тир,
Теперь я вне закона, теперь я - дезертир.
Я не герой, не витязь, меня клеймит печать.
И всё ж, не торопитесь столь пылко обличать.

Ведь дерзости не надо, чтобы шагать в строю,
Трудней оставить стадо, найти тропу свою.
Трудней бежать из плена, чем биться на кресте.
Трудней моя измена, чем верность слепоте.
Ведь было два приказа, два долга - ваш и мой.
Исполнить оба сразу не смог бы и святой.
Мне надо было выбрать, как многим в этот век,
Бьёт час - примкнуть иль выбрать - решает человек.

Я и присягу помнил, и жаль оставить вас,
Но я свой долг исполнил, нарушив ваш приказ.
Я дезертир? Возможно. Я бросил меч и щит.
Что подлинно, что ложно - история решит.

Леонид Зорин

Исполнилось 36 лет со дня смерти Бориса Слуцкого (1919-1986) - талантливого поэта-фронтовика, прошедшего всю войну от рядового до майора...

Молитва

Это я, господи!
Господи — это я!
Слева мои товарищи,
справа мои друзья.

(из Омара Хайяма)

Ухожу, ибо в этой обители бед
Ничего постоянного, прочного нет
Пусть смеется лишь тот уходящему вслед
Кто прожить собирается тысячу лет

Книга жизни моей перелистана, жаль
От весны, от веселья осталась печаль
Юность птица не помню когда ты пришла
И когда легкокрылая вдаль уплыла

Месяца месяцами сменялись до нас
Мудрецы мудрецами сменялись до нас
Эти камни в пыли под ногами у нас
Были прежде зрачками пленительных глаз

Вместо солнца весь мир осветить не могу
Тайну сущего дверь отворить не могу
В море мысли нашел я жемчужину суть
Но от страха на свет не могу повернуть

До того как мы чашу судьбы изопьем
Лучше милая чашу иную нальем
Может статься что сделать глоток пред концом
Не позволит нам небо в безумстве своем

Мы источник веселья и скорби рудник
Мы вместилище скверны и чистый родник
Человек словно в зеркале мир многолик
Он ничтожен и все-же безмерно велик.

 Говорят, Сергей Довлатов как-то сказал, что главное и единственное, что он сделал в Америке - это открыл Наума Сагаловского. И ещё сказал, обращаясь к поэту: "Дорогой Наум! Ты живёшь для того, чтобы писать стихи."

 Есл Реквием известен многим, то второе стихотворение «Где эта улица? Улицы нет» не так широко известно.

 

Наум Сагаловский
РЕКВИЕМ   #2

К сведенью всех джентльменов и дам:
вечная память ушедшим годам!

Вечная память голодному детству,
свисту шрапнели, разрыву снаряда,
шопоту, крику, ночному злодейству,
залпу салюта и маршу парада,
красному галстуку, двойкам, пятёркам,
счёту разгромному в матче футбольном,
старым штанам, на коленях протёртым,
девочке в белом переднике школьном.
Милое детство, Кассиль и Гайдар!. .
Вечная память ушедшим годам.

Вечная память сонатам и фугам,
нежности Музы, проделкам Пегаса,
вечная память друзьям и подругам,
всем, не дожившим до этого часа,
отчему дому, дубам и рябинам,
полю, что пахнет полынью и мятой,
вечная память котлам и турбинам
вместе с дипломом и первой зарплатой!
Мало ли била нас жизнь по мордам?. .
Вечная память ушедшим годам .

Детскому плачу, газетной химере,
власти народной, что всем ненавистна,
крымскому солнцу, одесской холере –
вечная память и ныне, и присно!
Вечная память бетонным квартирам,
песням в лесу, шестиструнным гитарам,
визам, кораллам, таможням, овирам,
венскому вальсу и римским базарам!
Свет мой зелёный, дорогу – жидам!
Вечная память ушедшим годам.

Устью Десны, закарпатской долине,
Рижскому взморью, Петровской аллее,
телу вождя, что живёт и поныне –
вечная память ему в мавзолее,
вечная память парткому, месткому,
очередям в магазине ”Объедки”,
встречному плану, гудку заводскому,
третьему году восьмой пятилетки –
я вам за них и копейки не дам!. .
Вечная память ушедшим годам.

Годы мои, как часы, отстучали,
я их тасую, как карты в колоде –
будни и праздники, сны и печали,
звуки ещё не забытых мелодий
Фрадкина, Френкеля, Фельцмана, Каца,
я никогда их забыть не сумею…
Боже, куда мне прикажешь податься
с вечною памятью этой моею?. .
Сяду за стол, и налью, и поддам…
Вечная память ушедшим годам

************************************************** *
Наум Сагаловский, стихотворение…#2

Где эта улица? Улицы нет,
 названной именем Павла Тычины.
 Я не любил её. Были причины,
 были, да сплыли за давностью лет.
 Берег днепровский, вода и песок,
 милые звуки российского мата,
 воздух с отходами химкомбината –
 жизни ушедшей забытый кусок
 в городе Киеве… Где этот дом,
 многоэтажный, железобетонный,
 две комнатушки и шум заоконный?
 Помнишь, как жили мы там вчетвером?
 Помнишь, как тихо струилась река ,
 слышался звон проходящих трамваев,
 липы цвели, и Муслим Магомаев
пел о любви на волне “Маяка”?..
Где эта барышня, что я влюблён?
 Где эта бырышня?.. Скрылась, исчезла,
 как по веленью волшебного жезла,
 в синем тумане минувших времён…
 Барышня, бабушка, мёд мой и яд,
 нашей любви уже пятый десяток,
 как этот срок ненадёжен и краток!
 Что там грядущие годы таят?
Было же счастье, и радость была,
 как неразумно мы их расточали!
 Господи, чёрная птица печали
 вновь простирает над нами крыла!..
 Старость – не радость и бедность – не грех.
 Вот они, дожили мы до обеих.
 Господи, разве мы звали к себе их?
 Разве твоя благодать – не для всех?
 Где наша молодость? Там, за бугром.
 Вспомним, поплачем, и вправду – была ли?
 Птицы отпели, костры отпылали,
 годы обрублены, как топором.
 Каждое утро – с команды “На старт!” –
 служба, зарплата, волнения, слухи,
 дети, продукты, ангины, желтухи,
 плюс – отголоски отцовских простат.
 Помнишь прогулки по мокрой лыжне,
 песни, палатки на лоне природы,
 скудные наши медовые годы
 в лучшей на свете советской стране,
 нашу жиплощадь – семейный очаг,
 тёплое место для сна и досуга?
 Только и радости, что друг от друга,
 только и свету, что в детских очах…
 Молодость!.. Душу себе не трави.
Что там за нами? Одни головешки.
 Время уходит в безудержной спешке –
 я ничего не сказал о любви.
 Прошлые дни не отмыть добела.
 Купаны в горькой советской купели,

 жили, страдали, растили, корпели, –
 может быть, это любовь и была…

Помнишь старинный казённый дворец,
тот, где под свадебный марш Мендельсона
 проштамповали печатью закона
 соединение наших сердец?
 Я тебя вижу такой, как тогда:
 тонкая, в белое платье одета,
 милая, нежная, полная света –
 Боже мой, как ты была молода!..
 Вот и кончается брачный бедлам –
 гости, сотрудники, сёстры и братья,
 брызги шампанского, слёзы, объятья,
 с этой минуты вся жизнь – пополам,
 лето и осень, жара и дожди,
 радости наши, надежды и муки,
 дети, что будут, а может быть, внуки –
  всё впереди ещё, всё впереди!..
 Годы промчатся, и, два старика,
 в боли и немощи, как в паутине,
 будем мы вместе с тобой на чужбине
 век доживать. Но об этом пока
 нам неизвестно. Отныне вдвойне
 хочется ласки, покоя, уюта,
 канет волшебная эта минута –
 счастье начнётся! И кажется мне,
 что суждено нам, как сказка гласит,
 долго прожить и уйти в одночасье.
  Ангелы в небе, несущие счастье,
 молча спускаются. Дождь моросит

Шуламит Шалит

                                                                                                                                   

            Единственная книга Марии Петровых при её жизни вышла не в Ярославле, где родилась, не в Москве, где прожила большую часть жизни, а в Армении.

                                   На свете лишь одна Армения,

                                   У каждого – своя.

                                   От робости, от неумения

                                   Её не воспевала я...

 

            И названа была эта первая книга не без умысла – "Дальнее дерево". Знакомая с ранней юности со всеми ведущими российскими поэтами, сама в поэтическом лесу стояла на обочине, "дальним деревом". Написавшая первое стихотворение в детстве, рано осознавшая себя поэтом, но державшая в руках свою первую книгу в шестьдесят (!) лет, она чувствовала неловкость, как женщина, всю жизнь ходившая в неброском, увидала бы себя вдруг в чём-то ярком, привлекающем взоры.

            О муках творчества, о том, как начинаются стихи, она сама сказала:

 

                                   И вдруг возникает какой-то напев,

                                   Как шмель неотвязный гудит, ошалев,

                                   Как хмель оплетает, нет сил разорвать,

                                   И волей-неволей откроешь тетрадь.

 

                                   От счастья внезапного похолодею.

                                   Кто понял, что белым стихом не владею?

                                   Кто бросил мне этот спасательный круг?

                                   Откуда-то рифмы сбегаются вдруг.

 

                                   Их зря обесславил писатель великий

                                   За то, что бедны, холодны, однолики,

                                   Напрасно охаял он "кровь и любовь",

                                   И "камень и пламень", и вечное "вновь".

 

                                   Не эти ль созвучья исполнены смысла,

                                   Как некие сакраментальные числа?

                                   А сколько других, что поддержат их честь!

                                   Он, к счастью, ошибся – созвучий не счесть.

                                                                                                          1976 г.

Русь моя, Россия, дом, земля и матерь!
Ты для новобрачного — свадебная скатерть,

Для младенца — колыбель, для юного — хмель,
Для скитальца — посох, пристань и постель,

Для пахаря — поле, для рыбаря — море,
Для друга — надежда, для недруга — горе,

Для кормщика — парус, для воина — меч,
Для книжника — книга, для пророка — речь,

Для молотобойца — молот и сила,
Для живых — отцовский кров, для мертвых — могила.

Для сердца сыновьего — негасимый свет.
Нет тебя прекрасней и желанней нет.

Разве даром уголь твоего глагола
Рдяным жаром вспыхнул под пятой монгола?

Разве горький Игорь, смертью смерть поправ,
Твой не красил кровью бебряный рукав?

Разве киноварный плащ с плеча Рублева
На ветру широком не полощет снова?

Как — душе дыханье, руке — рукоять.
Хоть бы в пропасть кинуться — тебя отстоять.

8 февраля на 84-м году жизни ушёл из жизни Сергей Юрский – актёр, который всегда оставался верным своему слову, профессии и своим внутренним убеждениям. Он играл в театре, снимался в кино и писал прозу и стихи. Правда, о его литературном таланте знали лишь друзья и его давние почитатели. Он не успел дождаться выхода книги своих стихов. Можно не сомневаться, что книга эта будет настоящим раритетом.

Ушёл человек, в игру которого верили несколько поколений. Сергей Юрский стал частью нашей истории, нашей культуры и нашей жизни, и поэтому верить ему будут ещё очень долго - и его игре, и его стихам.

Всё начнётся потом,
когда кончится это
бесконечное душное, жаркое лето.
Мы надеемся, ждём, мы мечтаем о том,
чтоб скорее пришло
то, что будет потом.

Нет, пока настоящее не начиналось.
Может, в детстве...
ну в юности... самую малость...
Может, были минуты... часы... ну, недели...
Настоящее будет потом!

Стихотворение Иосифа Мандельштама "Мастерица виноватых взоров, …", обращенное к поэтессе Марии Петровых, в которую поэт  «был бурно, коротко и беззаветно влюблён», Анна Ахматова назвала  «лучшим любовным стихотворением XX века».

             Мастерица виноватых взоров,
Маленьких держательница плеч!
Усмирен мужской опасный норов, Не звучит утопленница-речь.

Ходят рыбы, рдея плавниками,
Раздувая жабры: на, возьми!
Их, бесшумно охающих ртами,
Полухлебом плоти накорми.

Мы не рыбы красно-золотые,
Наш обычай сестринский таков:
В теплом теле ребрышки худые
И напрасный влажный блеск зрачков.

Маком бровки мечен путь опасный...
Что же мне, как янычару, люб
Этот крошечный, летуче-красный,
Этот жалкий полумесяц губ?..

Не серчай, турчанка дорогая:
Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,
Твои речи темные глотая,
За тебя кривой воды напьюсь.

Ты, Мария,- гибнущим подмога,
Надо смерть предупредить - уснуть.
Я стою у твоего порога.
Уходи, уйди, еще побудь.

После 14 февраля 1934 г.

За огородами, на брусьях ограды футбольного поля безмолвно сидели подросток лет четырнадцати и две девочки. Все трое были детьми директора хлопчатобумажного предприятия «Товарищество Норской мануфактуры» Сергея Алексеевича Петровых.

Солнце медленно садилось за фабричный двор, лунный серп разгорался всё ярче. Вдруг младшая из девочек, лет шести на вид, ткнув пальцем в закат, громко и отчётливо продекламировала:

Солнце спряталось туда,
Зарождается луна.
Это в нашем вкусе,
С принцем обнимусе.

Я забыл погоду детства,
Теплый ветер, мягкий снег.
На земле, пожалуй, средства
Возвратить мне детство нет.

И осталось так немного
В бедной памяти моей -
Васильковые дороги
В красном солнце детских дней,

Запах ягоды-кислицы,
Можжевеловых кустов
И душистых, как больница,
Подсыхающих цветов.

Это все ношу с собою
И в любой люблю стране.
Этим сердце успокою,
Если горько будет мне.
 

Пётр Дранга - Жизнь

Как сладки молодые дни, как годы ранние беспечны… И хоть потом горьки они — дай Бог, чтоб длились бесконечно. В двенадцать, в снег, в пургу, в мороз к нам Новый год пришел намедни… И был простителен мой тост «Дай Бог, чтоб не был он последний». Зимой измотан… Где ж весна с ее красою заповедной? Болел и ждал. И вот пришла она!.. Дай Бог, чтоб не была последней. Усталость, ссоры и мигрень… Сменялись трудности и бредни в нелепый и постылый день… Дай Бог, чтоб не был он последний.

Бывает тошно… Устаешь, а тут еще и дождь зловредный, — осенний, безнадежный дождь… Дай Бог, чтоб не был он последний. Преодолев души разлом, на станции одной, дорожной нашел тебя… И стал наш дом, дал Бог, обителью надежной. Седые волосы твои свободны… Непокорны гребню. А я? Я гибну от любви… Дай Бог, чтобы была последней. От жизни я еще не стих, — тревожной жизни и печальной… И сочинил вот этот стих, дай Бог, чтоб не был он прощальный.

Жизнь скоро кончится… Меня не станет… И я в природе вечной растворюсь. Пока живут в тебе печаль и память, я снова пред тобою появлюсь. Воскресну для тебя, и не однажды: водою, утоляющею жажду, прохладным ветром в невозможный зной, огнем камина ледяной зимой. Возникну пред тобой неоднократно, — закатным, легким, гаснущим лучом иль стаей туч, бегущих в беспорядке, лесным ручьем, журчащим ни о чем.

Поклонится с намеком и приветом кровавая рябиновая гроздь, луна с тобою поиграет светом иль простучит по кровле теплый дождь. Ночами бесконечными напомнит листва, что смотрит в окна наших комнат… Повалит наш любимый крупный снег — ты мимолетно вспомнишь обо мне. Потом я стану появляться реже, скромнее надо быть, коль стал ничем. Но вдруг любовь перед тобой забрезжит… И тут уж я исчезну насовсем.

Стихи Эльдара Рязанова



Спасибо за ваши комментарии!

Серия сообщений "классики":

Часть 1 - Песня последней встречи. Так беспомощно грудь холодела...
Часть 2 - Всемирный день поэзии 21 марта.
...
Часть 32 - Мощнейшая тренировка дикции с помощью стихотворения "Буря с берега" Валерия Брюсова.
Часть 33 - Стихи русских поэтов о Дне Святой Троицы.
Часть 34 - Стихи о жизни великого Эльдара Рязанова.

Никто не знает наперёд,
кого и с кем
судьба сведёт:
Кто будет друг,
кто будет враг,
а кто знакомый,- просто так.
Кто осчастливит,
кто предаст,
кто отберёт,
кто всё отдаст,
Кто пожалеет дел и слов,
а кто разделит хлеб и кров.
С кем можно всё,
до простоты,
а с кем и не рискнёшь на "ты",....
Кому-то сердце распахнёшь,
а перед кем-то дверь замкнёшь,
В кого-то веришь, как в себя,
кого-то терпишь, не любя,
С одним и в горе, хоть куда,
с другим - и в радости беда.....
Никто не знает наперёд,
что нас на белом свете ждёт:
Кого блистательный успех,
кого позор за тяжкий грех,
Всю жизнь везение - одним,
боль и страдания - другим,
Одним за правду - вечный бой,
другим - и ложь сама собой.

Так и живём мы на земле, -
то в добродетели, то в зле,
Грешим на молодость, порой,
на обстоятельства и строй,
Чужим ошибкам счёт ведём
и лишь своих не признаём,
Друзей обидеть норовим
и непростительно язвим.
Молчим, когда пора кричать,
кричим где надобно молчать, ....
Святынями не дорожим,
а перед серостью дрожим,
Лелеем собственное "я",
то обвиняя, то кляня,
Исходим в вечной суете, ......
глядишь---, и мы уже не те. .....
Никто не знает наперёд,
к чему всё это приведёт,

А жизнь уходит, между тем, частично ---
или насовсем.....

Вячеслав Урюпин

"Я -человек!
Я- смысл миров,
Я- сущность вечности самой.
Из камня, из земли,
Из дней и из ночей я сотворен.
Лицо я обращаю к небесам:
Весь мир- я сам!
Из далей голубых я сотворен,
Из ткани бытия,
Из всех времен.
Я сам - во времени,
И время- это я!.."

Перец Маркиш (1919)

Он веселился на глазах у Ахматовой в Париже, выступал с лекциями в Варшаве и Берлине, но в 1926 году вернулся в СССР – ради возможности писать на идиш. Последовали 20 лет признания – его стихи публиковались в сборниках, а пьесы ставились в театрах. Но затем поэт Перец Маркиш назвал гибель режиссера Михоэлса убийством. Вскоре его расстреляли, а всю семью отправили в лагеря.