Утрами в ванной я всматриваюсь в своё, как писал Хармс, «умное, развитое, интеллигентное и прекрасное лицо» (писал, конечно, не про меня, а про себя) – и прихожу в ужас. С таким лицом личная жизнь невозможна. С таким лицом, как у меня, людей надобно бросать на освоение крайнего севера, где их лица заворачивают в меха, чтобы не задубели и чтобы не пугались коренные северные народы.

Пожалуй, вот сейчас же все и решат, что я кокетничаю. Однако ничуть! Что меня поддерживает до сих пор на этом свете и останавливает мою руку на пути к роковому пистолету с одним патроном, который навсегда положит конец этим утренним любованиям собою? Одно лишь то, что я часто и не без извращённого удовольствия нахожу рядом с собою лица, как мне мнится, куда более уродливые. Моё подсознание взыгрывает, когда ему удаётся заприметить чей-нибудь лягушачий рот или маленькие глазки, кое-как вставленные между жирными щеками и узким лбишком. Это, конечно, подло, но не могу же я, в самом деле, приказывать своему подсознанию! Да и если б мог – не стал бы.

Однако надежда есть. Часто те лица, что другим кажутся злой игрой природы, чьи пропорции весьма и весьма отдалены от гармонии и золотого сечения, – эти лица кажутся мне прекрасными. Воздух вокруг них светится мягким светом. Может быть, и моё лицо когда-нибудь засветится или хотя бы немного померцает. А нет – так и черт с ним.