Когда стало ясно, что у нас остается еще некоторое время для поиска убежища до наступления темноты, мы устроили привал возле груды старого металлолома, разбросанного повсюду, куда ни глянь. Остатки некогда исполинских небоскребов торчали уродливыми обломками, словно длинные когти страшного дикого зверя, царапающего в предсмертной агонии черно-бордовый тяжелый небосвод. Редкие порывы пыльного ветра проходили сквозь помятые и деформированные железные трубы, отзываясь скулящим завыванием мученика, загнанного в угол и отчаянно зовущего на помощь. Никто из нас не запомнил этот мир, каким тот был раньше. Абсолютно никто из множества поколений, радовавшихся, если умудрились прожить на одну минуту дольше, никто здесь долго не задерживался, никто не ведал, сколько нас всего, и никто не знал названия этого мира или причин, из-за которых он стал подобным. Все знания были утеряны, то немногое, что передавалось из уст в уста, лишь раскрывало общее представление о некоторых предметах, смысл которых сейчас был не ясен, обрывочные фразы о покинувших нас Богах, о которых мы тоже ничего не знаем. Но нам так так же не было дано узнать самого главного: кто мы, откуда пришли, виноваты ли в том, что здесь произошло, или это наша естественная среда обитания. Ясно было только то, что у большинства из нас почти отсутствовал инстинкт самосохранения, двигались мы лишь от отчаяния, сбившись в небольшие группы, словно безмозглое стадо. И откуда нам известно это слово – «стадо»? Благодаря легендам и историям других групп, мы знаем много слов, но не понимаем их.
Мы наспех развели костер из собранного в кучу промасленного тряпья. Добыть его не составляло труда, свое мы бы не отдали для таких целей, иначе бы околели, но трупов в окрестностях лежало более, чем достаточно. Некому было их убрать, те, кто вовремя не нашел убежище, воду, пищу или подцепил заразу, остается на месте своей кончины навсегда, ветер разносит тошнотворный затхлый запах по всем уголкам, и от этого никуда не деться. Мы прильнули к теплу костра, чуть не обжигая пальцы. Некоторые доставали из рукавов, карманов или других закутков заплесневелую зловонную снедь и жадно поглощали ее. Никто ни с кем не делился, не просил ни о чем, даже не было драк за еду. Многие намеренно морили себя голодом, отказывались идти в укрытия, уходили из группы в неизвестном направлении в одиночку для того, чтобы прекратить мучения. «Мы завидуем мертвым», говорили они, прежде чем уйти или отвернуться от предлагаемой помощи. Когда потухла последняя искра, мы поднялись на еле держащие нас ноги и направились к ближайшему обвалу серого бетонного здания. Кто-то тяжело дышал и хрипло кашлял, кто-то тихо стонал из-за пронзившей тело боли, кто-то просто молчал, уставившись потухшим невидящим взглядом в землю. Редко кто из нас заводил разговор, мы понимали друг друга без слов, порой казалось, будто мы вообще не умеем говорить. Мы спрятались под прогнувшимся ржавым навесом, который время от времени со скрежетом накренялся. Несказанно повезет, если за ночь навес не обвалится. Вот еще двое из группы в полнейшей тишине вышли из укрытия и ушли в темноту. Мы знали, что они больше никогда не вернутся. Счастливчики. Насчет тишины: мы были рады услышать вой, непонятно кто издававший, треск, шум ветра, крики и прочие звуки, но тишина была здесь ужасающей. Она возникала мгновенно и длилась от силы пару минут, но за эти минуты можно было сойти с ума. Тишина раздирала нас изнутри, делала нам больно и всегда предвещала нечто жуткое. Мы понятия не имели, что скрывается в темноте, и даже несмотря на наше нежелание жить, мы не рисковали выходить ночью, особенно, когда наступала тишина. Животный страх сковывал нас, мы не могли избавиться от этого чувства, оно нас преследовало каждый день, каждую секунду пребывания в этом мире.
Наступил тот день, в который на этот раз решил уйти я. Я покинул убежище засветло, пока остальные пребывали в беспокойной дремоте, постоянно дергаясь в судорогах от кошмаров. Призрачные очертания тусклого солнца пробивались сквозь комья темных туч. Я без устали шел вперед, с хрустом наступая истершимися подошвами на мелкий мусор, не замечая, как острые осколки битого стекла впиваются мне в кожу. По пути я встретил таких же как я, медленно и бесцельно бредущих неизвестно куда. У меня была цель, только я не мог ее сформулировать в мыслях. Я хотел остаться здесь, но при этом бежать, спастись, найти что-то новое. Я заранее знал, что все мои планы заранее неосуществимы, все надежды уже сейчас превращаются в легкий серый пепел, просачивающийся через пальцы и оседающий на уничтоженную землю. «Мы завидуем мертвым». Нет, я завидовал живым, которыми мы не были с самого рождения. Мои шаги эхом отдавались от пустых обшарпанных стен древних построек, по коридорам которых я пробирался. Звук своего учащенного дыхания, глухой стук сердца и звонкие падения мутных капель с прогнивших потолков подбадривали меня и заставляли двигаться дальше. Выбравшись наружу, я потер уставшие красные глаза, осматривая местность. Все вокруг выглядело одинаковым, пустым и безжизненным. Куда бы я ни пошел, я увижу то же самое.
Я оказался прав: три дня ходьбы, и повсюду такое же запустение и запах разложения. Я погрузился в мысли, чтобы не чувствовать невероятной усталости, голода и жажды. Когда я очнулся, то понял, что уже стемнело, и я находился в открытом черном поле без каких-либо следов разрушенных построек, впереди был только горизонт, и ничего более. В сердце что-то кольнуло, вероятно, от испуга, что я не смогу найти укрытие на ночь. Не придумав ничего лучше, я сел на землю, обняв себя руками. Где-то вдалеке слышался прерывистый гул и монотонный вой ветра. Я прикрыл глаза и отдышался. Неожиданно все стихло, будто секунду назад все звуки причудились. Сильно зазвенело в ушах, я в ужасе открыл глаза и вскочил. Я не слышал собственного дыхания, я пытался закричать, но у меня не получилось, голос пропал. Из глаз полились горячие слезы, я был готов царапать обугленную землю лишь бы услышать хоть что-нибудь! Когда до моих ушей снова донесся гул, я отчаянно закричал, так громко, как только мог, срывая голос окончательно. Затем я побежал, просто ради того, чтобы добраться куда-нибудь, пока усталость не собьет с ног.
На пятый день я уже едва дышал, сил идти больше не осталось. Руки тряслись от неунимаемой дрожи, ног я почти не чувствовал, лицо пылало от внутреннего жара, глаза слипались чем-то вязким. Я лежал, прислонившись спиной то ли к камню, то ли руине и смотрел на неизменное темное небо. Наверное, зря я решил уйти. Вернуться я уже физически не смогу, да и не знал я, откуда пришел. Вдруг я заметил вспышку в небе, нечто огромное со свистом и шипением взлетало вверх, рассекая тучи. Это произошло так быстро, что я принял все за свои фантазии, которые были весьма необычными, так как до этого я никогда в жизни не видел подобного, даже не слышал от кочующих странников. Прошло еще какое-то время, я склонил голову набок, постепенно засыпая, но меня разбудило снова то странное шипение. Вновь вспышка света, и очередное прорывающееся к небу чудовище. Невероятное любопытство буквально оторвало меня от земли, несмотря на все сопротивления измученного тела. Я снова шел вперед, жаждущий узнать все и увидеть то, о чем и думать не мог. Наконец я наткнулся на странное место, полное скитальцев, похожих на меня. Их было сотни или тысячи, несущие скудные пожитки, замотанные в лохмотья, переговаривающихся о чем-то между собой. Я заметил в них нечто такое, что не видел среди своей группы, которую я покинул, или среди тех, которые проходили мимо и рассказывали легенды о прошлом. Шум, царивший в этом месте, успокаивал меня. Кто-то сбивался в группы, кто-то стоял отдельно, среди присутствующих находились дети, с любопытством осматривающие все вокруг. Я забыл, когда в последний раз видел детей, мало кто выживал при рождении.
- Ты пришел сюда один? – ко мне подошел некто в грязной темно-зеленой одежде, по голосу можно было определить, что это женщина, но на вид было понять сложно из-за коротких волос и изуродованного шрамами лица.
Я уставился на незнакомку и молчал. Со мной не говорили очень давно, поэтому я просто не знал, что отвечать. Затем женщина осторожно взяла меня за руку, закатала подранный рукав и прислонила ко мне какой-то предмет с длинной иглой. Я почувствовал легкую боль, когда игла вошла мне в плечо.
- Так надо, это всем делается перед полетом, – сказала женщина, отпустив мою руку и убрав предмет с иглой.
Я посмотрел на маленькую покрасневшую точку на плече, боль от укола прошла. Женщина растворилась в суетящейся толпе, а я все никак не мог привыкнуть к звукам чужих голосов, речи, даже смеху. Я слышал смех лишь однажды, да и то был смех безумца из нашей группы, перед тем, как тот бросился грудью на железный острый штык, торчащий из земли. Здесь же все было по-другому, многие улыбались, обсуждали что-то, как мне показалось, хорошее и ждали. Скоро началось движение, толпа побрела к огромному чудовищу, которое я видел до этого в небе. Ноги подогнулись, сердце сильно заколотилось, я не понимал, что происходит, и почему все идут добровольно в пасть монстра.
- Нет! – я упал на колени и закрыл голову руками. Кто-то поднял меня и чуть ли не тащил на себе. На сопротивление у меня не осталось сил.
В пасти чудовища было не так страшно, как я себе представлял. И это было вовсе не живое существо, а некий огромный гудящий механизм со стальными блестящими стенами внутри. Меня усадили на мягкое сидение и пристегнули ремнем, как и остальных вошедших. Страх сменился любопытством. Я подергал ремень, пытаясь его снять.
- Не волнуйся, – сказал слепой на один глаз старик, сидящий возле меня. Стариков я тоже редко видел до этого момента, на моей памяти никто не доживал до седых волос, – говорят, мы летим туда, откуда пришли. Еще говорят, что наши предки сожгли этот мир, но я не верю. Знаешь, я думал, что не доживу для этого, думал, что это все сказки. Сначала начали уходить молодые, они заверяли, что видели нечто великолепное, мы лишь отмахивались и считали их глупцами, которым не терпится помереть. Я был один из немногих, которые решили добраться сюда, но дошел только я, остальные либо потерялись по пути, либо не смогли больше идти. А ты? Ты как сюда добрался?
Я снова не мог ничего ответить. Я во все глаза смотрел на застекленные от пола до потолка окна. Я даже уцелевшее стекло видел впервые. Пасть чудовища захлопнулась, если это можно назвать «пастью», я не знаю. Стены задрожали, по полу пошла вибрация, а по моей коже – мурашки. Через минуту я наблюдал, как за окном с бешеной скоростью мелькают растерзанные на кусочки тучи, становилось все светлее до тех пор, пока мы не взлетели настолько высоко, чтобы увидеть пылающее Солнце. От изумления я открыл рот, не заботясь о том, что выгляжу глупо. Но никто не обращал на меня внимания, все, как и я, заворожено смотрели на солнечный свет. Еще через какое-то время я увидел звезды. Я узнал о них из рассказов путников, но никогда не думал, что увижу их вживую. Далеко внизу остался тусклый серо-бурый шар, тот погибший мир, в котором я жил. Я понятия не имел, куда мы направляемся, и что с нами будет потом, но теперь уж я не сомневался, что принял верное решение, когда меня посетила мысль уйти. В воспоминаниях остались огромные когти-небоскребы, тянущиеся к вечернему окровавленному и отравленному небу, сухая выжженная черная почва, вой потерянного голодного существа, прячущегося в ржавых трубах от ветра, скрежет металла, хруст подошв о засушенные кости, разбросанные на стертых дорогах, остатки облезлых и заросших сухой колючей травой руин, осколки стекла и осколки чьих-то непрожитых жизней. Я хотел верить, что тот мир, в который мы направляемся, никогда не подвергался таким чудовищным изменениям и никогда не подвергнется. Если мы действительно виноваты в произошедшем, то мы обязаны исправиться и начать все сначала. Впервые я почувствовал радость от того, что жив.
inspired by Void Of Silence – The Grave Of Civilisation
Relics and dust beneath
My weary feet
All that remains
Of the world I remember
Acrid and fertile the stench of decay
Enters my mind
And writes in my soul
This desolate place, once so alive
Is now dead and cold
I envy the dead
The grave of civilization
It stretches all around me
The silence is painful
It cannot be kept out
I’m left alone with
The sound of emptiness
My footfalls echo off
The monoliths of grey concrete
Relics and dust beneath
My weary feet, all that remains
Of the world I remember
Paint with destruction
Upon canvas of concrete
The proud laid low
Lives are rendered in bone
Where once the hives of man
Strove to pierce the sky
A warren of decay spreads
For mile upon mile
A gentle blanket of ash
Smothers remembrance and grief
But none are left alive
No one still breathing to weep
Ominous mournful clouds
Shroud the ghost of the sun
I wander these ruins alone
And beg for the end to come
Skeletal remains of buildings
Claw at the poisoned sky
Like withered fossilised hands
Of long dead gods
Corpse city shells
Of extinct titan insects
The howl of the restless wind
Through the rusted pipes
An assemblage of melancholy artifice
The arrogant folly
Of mankind’s avarice
The swollen red sun sets
For the final time
In a thousand years
The dead glassy earth is growing cold
Filthy snow tumbles
Form a sickly glowing sky
It settles upon the endless
Ruin and bones
There can be no return from this
I envy the dead
Давид Че́рный (David Cherny, чеш. David Černэ; р. 15 декабря 1967, Прага) — один из наиболее известных современных чешских скульпторов, автор скандальных работ, сочетающих юмор, провокацию, социальную и политическую сатиру. 
![shutterstock_53262133[1]ABTA (700x463, 20Kb)](http://www.liveinternet.ru/journal_proc.php?action=redirect&url=//img1.liveinternet.ru/images/attach/b/4/104/426/104426763_large_shutterstock_532621331ABTA.jpg)
