"Сказочная страна, голубое море, белое солнце, вечная зелень, свежие соки,
дикие фрукты.
Тель-Авив - сказка. Красивей Израиля не бывает. В магазинах опять полно.Порции такие, что тебя раздувает, как дирижабль. А жрать надо, не брать же деньгами, да тебе деньгами и не дают. Шмоток полно. Базар такой, что от зелени, помидоров, слив, рыб, дынь, арбузов, картошки величиной с собаку, кукурузы вареной с солью, колбасы телячьей, поросячьей, индюшачьей, халвы тахинной, черешен, фасоли молодой, салата, селедки, водки, пива, соков, давленных тут же, и криков: "Я сегодня сошел с ума, берите все за 1шекель", - ты становишься сумасшедшим. А еще Иисус Христос, а еще вся Библия на самом деле, и Вифлеем, и Голгофа, и Гроб Господен, и царь Ирод. Все на самом деле!!! И желтая пустыня, и Мертвое море, где женщины плавают в таких позах, которые раньше видел я один… И Красное море с коралловыми рифами и рыбами таких наглых расцветок и нахальства, что хочется спросить их: "У вас что, врагов здесь нет? А акулы? А русские?" Да у нас на Черном море, если б ты даже сидел под камнем и был бы цвета свежепролитого мазута, тебя бы выковыряли, распотрошили изажарили в твоем собственном машинном масле. А здесь ты нагло меня, Мишу Жванецкого, хвостом в пах. Жаль, я сыт. И жаль, ты не приезжаешь к нам на Черное море, ты б там поплавал. И рощи оливковые и апельсиновые, где фонарями сквозь зелень светят апельсины, и никто не жрет их. И вот среди этой роскоши, природы и жизни шатаются люди, которые на неродной родине были евреями, а на родной наконец стали русскими и вокруг себя распространяют текст: "Это все поверхностный взгляд, Миша. Ты в восторге. Ты же не успеваешь глянуть вглубь". Да, не успеваю. Или нет, не успеваю. Как это было по-русски? Конечно,не успеваю. Конечно, поверхностный взгляд.То, что мы в Москве умираем с голоду - тоже поверхностный взгляд. Но каких два разных поверхностных взгляда. - У нас тяжело, Миша. Да, у вас тяжело. А у нас плохо. "Опять разница небольшая, но опять очень существенная", - как любил говорить великий юморист и бывший президент. Да, среди сказочной и самой красивой в мире библейской страны сидят 450 тысяч недовольных советских евреев.Их русские жены счастливы! Их русские дети от их русских жен от бывших русских мужей давно выучили язык и стали евреями, и только эти остаются русскими и говорят по-русски, и не могут спросить, как проехать, и не могут забыть, как они были главными механиками и гинекологами, и сидят на балконе, и смотрят в даль, которой на новой родине нет. А, как я уже говорил, количество сволочей постоянно и неизменно. Уезжаешь от одних и радостно приезжаешь к другим. Там тебе говорили"жидовская морда", тут тебе объяснили, что ты "русская сволочь". И ты уже можешь понять, что чувствует русский патриот. - Миша, здесь жить очень тяжело. Хотя там жить было невозможно".* * * Сегодня как раз 64 года всему, что так красочно-вкусно описал Жванецкий! Только теперь к "русским" прибавились "эфиопы", а после них страна стала заходить на второй, более богатый, виток,- теперь в качестве приезжантов все больше "французов" и "англичан", которые бегут от мощного переселения народов-голодных-арабов в евросытость. Новые европоселенцы приносят с собой в Европу свой менталитет разрушения, что очень быстро превращается в антиеврейский вектор. Поэтому в Европе теперь "жить становится невозможно" и все бегут туда, где "жить очень тяжело", т.е. в Израиль. Благословение наше в том, что Израиль – "резиновый", хотя имеет всего около 20000 кв. км. территории.

Всё, кончилось золотое время
Михаил Жванецкий, Москва

Всё, кончилось золотое время, в стране всё за деньги. В платных туалетах посетители, у которых запор, требуют вернуть деньги обратно, и суды их поддерживают. По любому вопросу можно обратиться в суд и получить оправдательный приговор. Главная задача суда - не связываться, главная задача церкви - не ввязываться. Суд, церковь и народ полностью отделились от государства, учителя отделились от учеников, милиция отделилась от воров, врачи отделились от больных, всё, спросить не у кого.

На экране непрерывно стреляют, любят друг друга в крови, в грязи, и поют там же. Песни по смыслу приближаются к наскальной живописи. Секс полностью отделился от любви, на свадьбах под крик "Горько" уже не целуются, а идут дальше. Любимые называются партнёрами, объятия называются позой, поцелуй называется началом игры, женихи и невесты исчезли как класс, среди венерических болезней самая редкая - беременность.


Остальное нормально. Москва сверкает, Одесса хорошеет, Омск впервые узнал, что такое автомобильные пробки. В правительстве вяло идут дебаты когда давать пенсию - с 60 или с 65 (это при средней продолжительности жизни в 57).
Во время эпидемии гриппа особым шиком считается подговорить гриппозного поцеловать начальника.

Радиации у нас никто не боится - считается, что умереть от неё мы просто не успеем.
В магазинах всё есть, только кому это всё есть? Начиная с 17-го года, едят только "новые русские".

Песен в стране стало в сто раз больше, зато стихов в песнях - в сто раз меньше.
Приятное новшество - пение под фонограмму: любимый певец прилетает на гастроли, но голос с собой не берёт.
То, ради чего собрались, не происходит, хотя и рот открывает, и на нас кричит, мол, не вижу ваши руки, не слышу аплодисментов, "браво" не слышу... "Вяло! - кричит он на нас, - вялые вы!". Это мы-то в зале вялые? "Не слышу вас!" - кричит. Это нас он не слышит, как будто мы поём. Но в конце концов он добивается нашего звучания, так что фактически это мы выступаем под его фонограмму.

Все газеты пишут о том, как вести себя в постели, как будто мы из неё не вылезаем, хотя прохожие на улицах есть.
Все советы как спать-переспать, и никаких советов как жить.
В результате: как ограбить банк - знает каждый россиянин, как сохранить там деньги - не знает никто.

Так как наше производство не работает, одеты мы прилично.
Женщины наоборот - раздеты ярко и броско, делают для этого всё, потом за это подают в суд.

Президент для всех загадка. Раньше была загадочная страна, потом загадочный народ, теперь загадочный президент...
Умом никого из них не понять. Тут надо чем-то другим думать, чем - мы ещё не подобрали.

Сегодняшнюю жизнь понять нельзя. Литературы нет, учебников нет. Рассказать об этой жизни, как об этой новой водке: когда она даёт в голову - перестаёшь соображать. В Москве пришли в новый ресторан, стали ждать официанта, он пришёл и принёс счёт. То есть так по-новому никогда не жили. Когда меня спрашивают: "Ты как по-английски?" - "Читаю свободно, но не понимаю ни хрена".

Что хорошо в России - все живут недолго, сволочи в том числе, поэтому весь вопрос в терпении. И всё же взамен мрачных и одинаковых появились несчастные и счастливые. И весь этот кипяток со всеми его бедами и загадками всё-таки больше похож на жизнь, чем та зона, где тюрьма, мясокомбинат, кондитерская фабрика и обком партии выглядели одинаково.

Михаил Жванецкий

Советское время, будь оно проклято, было счастливым от того, что мозги у всех были свободны.

Полдня за молоком.

Полдня за мясом.

Стой свободно, расслабленно.

Пять минут -- шаг вперед.

Думай, читай, учись.

И ты не один.

Ты движешься по общему маршруту.

Жена знает, где ты, ты знаешь, где она.

Этот отдых для мозгов назывался "очередь".

Первое добровольное построение советских людей в затылок друг другу.

Следующий отдых для мозгов -- собрание.

Поднять! Укрепить! Создать!

Два часа свободного времени.

Тренируй кисть, сжимай мячик.

Тяни под столом ногами эспандер.

Курилки битком.

В туалетах примерочные.

В комнатах настроение.

Кто-то входит в отдел -- все животом ящики задвигают.

В ящиках -- рюмашка, огурчик, детектив.

Мозги свободны.

И советские труженики не боялись тонкого юмора и сложных стихов литературы, произнесенных со сцены вслух.

В политике ясно.

Великое противостояние двух систем: всеобщего равенства и низкой производительности труда, с одной стороны, и вопиющего неравенства и большой производительности труда, с другой.

И в пику обществу потребления нами было построено общество борцов за справедливость.

Общество борцов пело, читало и защищало диссертации, время от времени испытывая нужду в продуктах питания. Но это считалось для борцов естественным состоянием.

Как волны, накатывались поэты и барды на скалистый берег коммунизма и откатывались, крупновспененные и шумные.

Снова собирались, сочиняли и снова с грохотом и гулом под овации налетали на скалы грудью, ногами, лицом.

С коммунизмом боролся каждый. От первого секретаря ЦК до дворника, только что защитившего диссертацию.

С песнями и стихами было хорошо.

Еды не было по-прежнему.

Не давалась борцам еда.

Не давалась одежда.

Все гордились низким заработком и тайгой.

Коммунизм надо было строить, а капитализм строить не надо было.

Он там сам (или сам там) возник на основе дикой конкуренции и неимоверного труда.

Там платили за все, что продавали.

Отчего было много продуктов и товаров.

"Гнусные торговцы!" -- кричали им борцы и пели хором.

Там не пели просто так и в лицо друг другу.

Там продавали хоры и покупали голоса.

Петь просто так было убыточно.

Физики у них не шутили, а клепали бомбу, секреты которой продавали нам их шпионы.

Их шпионы хотя и были поклонниками нашего строя, но жить у нас не хотели.

Наши тайны там шли плохо.

Один автомат. Один самолет.

Стихов не брал никто.

Юмор не переводился.

Наши, побывавшие там, возвращались, обвешанные транзисторами и сандалиями, долго и туманно говорили об отсутствии свободы, не уточняя где, а ночью слушали транзистор.

Постепенно привлекательность вещей стала расти, особенно среди наших женщин,-- этой черной силы, всегда предающей интересы мужчин и выбивающей из них волю и непреклонность.

Мужчины в ногах валялись у властей, чтоб поехать и привезти какую-нибудь вещь и косметику.

Противостояние стихов и косметики продолжалось долгих семьдесят лет.

И женщины победили.

Они перестали петь, начали красить щеки и ресницы.

Мужчины отбросили гитары и сели за руль.

Дети выбросили книги и ударили по кнопкам.

Ученые стали продавать, не изобретая, свое тело и мозги.

Спортсмены поменяли массовость на отъезд с продажей мастерства и мышц на Запад.

Газеты перестали думать над фактами и стали торговать фамилиями.

Секс стал покупным, прозрачным и отделился от любви.

Словами: "Хотите заняться сексом или поедим?" -- встречают гостей в приличных домах.

Книги стали читаемо-выбрасываемые.

Их жизнь, как у всего продажного,-- одна ночь.

Задачей искусства стало освобождение мозгов.

Уже видно, как в зрительном зале освобождается организм от наболевшего и пережитого.

Это хохот. И кто осудит...

Шахматы сверху опустились вниз и расчертили жизнь на риск и расчет.

Богатые перестали спиваться -- риск велик.

Итог жизни в сорок лет. Расцвет итога в семьдесят.

В сорок лет денег нет и не будет. В тридцать лет таланта нет и не будет.

Пошла торговля.

Мы им продаем то, что горит, то есть водку и нефть.

Они нам -- то, что едят и смотрят, то есть продукты и кино.

С едой по-прежнему не идет, не мычит и не телится.

Почему у нас с едой не сложилось?

Господи! Меняются уклады, а голод стоит неподвижно, как Кремль посреди страны.

Уже и душевные враги-евреи в пустыне выращивают и выкармливают, а мы все объясняем и выясняем, почему жрать нечего.

И кто был виноват в XIX, XVIII, XVII, XVI веках и ниже, вплоть до мамонта Феди.

Сейчас все уселись вдоль трубы и запели.

"Качает!" -- поют аборигены.

"Течет-течет!" – танцуют аборигены.

И так, с танцами и песнями, провожают каждый баррель.

И слово какое пенистое!

Теки-теки, дерьмо зеленое...

Продаем из-под себя!

Под названием "энергетическая сверхдержава".

Оттуда деньги в мешках передают нам, но не дают потратить, чтобы мы не распухли и не упились.

Сидим мы, смотрим, как деньги в мешках свою ценность сохраняют, а мы свою теряем в плохо пригнанной одежде.

Старики и старухи, как и их песни, со следами былой красоты, мало едят и уже не рассчитывают ни на государство, ни на своих детей, безумно занятых мозгами.

Родители уже не помогают в юности и не мешают в старости.

Они нужны только для зачатия.

С помощью детского питания и компьютера с родителями покончено в малолетстве.

В странах потребления их грузят в автобусы, и они ездят отдельно от людей.

В странах ископаемых старики ходят по базару и все прицениваются, прицениваются, прицениваются, прицениваются и не могут прицениться.

А мозги в правительстве работают очень напряженно -- как обойти трубой настырного соседа. Как газом усмирить зарвавшийся электорат. Как сделать всю еду нахала холодной и сырой.

Интеллектуальный низ страны по партиям и капиллярам лезет вверх, в парламент, за мигалкой.

-- Мигалку дайте поносить!

Снял с крыши -- замигала в глазах.

Потушил в глазах -- замигало в руках.

Потушил в руках -- замигало в штанах.

Без подмигивания -- не жизнь.

Жизнь взялись делать заново.

Делаем, как умеем.

Сделаем, снимем брезент, боюсь, опять получится советская власть, в душу ее!

Или то, что мелькнуло на Кутузовском проспекте,-- грязный "роллс-ройс".

Интересная смесь.

Всё, кончилось золотое время



Михаил Жванецкий, Москва



Всё, кончилось золотое время, в стране всё за деньги. В платных туалетах посетители, у которых запор, требуют вернуть деньги обратно, и суды их поддерживают. По любому вопросу можно обратиться в суд и получить оправдательный приговор. Главная задача суда - не связываться, главная задача церкви - не ввязываться. Суд, церковь и народ полностью отделились от государства, учителя отделились от учеников, милиция отделилась от воров, врачи отделились от больных, всё, спросить не у кого.



На экране непрерывно стреляют, любят друг друга в крови, в грязи, и поют там же. Песни по смыслу приближаются к наскальной живописи. Секс полностью отделился от любви, на свадьбах под крик "Горько" уже не целуются, а идут дальше. Любимые называются партнёрами, объятия называются позой, поцелуй называется началом игры, женихи и невесты исчезли как класс, среди венерических болезней самая редкая - беременность.





Остальное нормально. Москва сверкает, Одесса хорошеет, Омск впервые узнал, что такое автомобильные пробки. В правительстве вяло идут дебаты когда давать пенсию - с 60 или с 65 (это при средней продолжительности жизни в 57). Во время эпидемии гриппа особым шиком считается подговорить гриппозного поцеловать начальника.



Радиации у нас никто не боится - считается, что умереть от неё мы просто не успеем.

В магазинах всё есть, только кому это всё есть? Начиная с 17-го года, едят только "новые русские".



Песен в стране стало в сто раз больше, зато стихов в песнях - в сто раз меньше.

Приятное новшество - пение под фонограмму: любимый певец прилетает на гастроли, но голос с собой не берёт.

То, ради чего собрались, не происходит, хотя и рот открывает, и на нас кричит, мол, не вижу ваши руки, не слышу аплодисментов, "браво" не слышу... "Вяло! - кричит он на нас, - вялые вы!".

Это мы-то в зале вялые? "Не слышу вас!" - кричит. Это нас он не слышит, как будто мы поём. Но в конце концов он добивается нашего звучания, так что фактически это мы выступаем под его фонограмму.



Все газеты пишут о том, как вести себя в постели, как будто мы из неё не вылезаем, хотя прохожие на улицах есть.

Все советы как спать-переспать, и никаких советов как жить.

В результате: как ограбить банк - знает каждый россиянин, как сохранить там деньги - не знает никто.



Так как наше производство не работает, одеты мы прилично.

Женщины наоборот - раздеты ярко и броско, делают для этого всё, потом за это подают в суд.



Президент для всех загадка. Раньше была загадочная страна, потом загадочный народ, теперь загадочный президент...

Умом никого из них не понять. Тут надо чем-то другим думать, чем - мы ещё не подобрали.



Сегодняшнюю жизнь понять нельзя. Литературы нет, учебников нет.

Рассказать об этой жизни, как об этой новой водке: когда она даёт в голову - перестаёшь соображать.

В Москве пришли в новый ресторан, стали ждать официанта, он пришёл и принёс счёт. То есть так по-новому никогда не жили. Когда меня спрашивают: "Ты как по-английски?" - "Читаю свободно, но не понимаю ни хрена".



Что хорошо в России - все живут недолго, сволочи в том числе, поэтому весь вопрос в терпении. И всё же взамен мрачных и одинаковых появились несчастные и счастливые. И весь этот кипяток со всеми его бедами и загадками всё-таки больше похож на жизнь, чем та зона, где тюрьма, мясокомбинат, кондитерская фабрика и обком партии выглядели одинаково...