dd

сс

//

//

/

ccc

ccc

hhhh

bb

///

nnn

киски

///

...

......

Вижу - чуть разойдется мгла -
Месяц-лук напряженно выгнут.
Чья сорвется с него стрела?
Но настигнет, вот-вот настигнет!
Пусть ударит она скорей,
Острой молнией в сердце, в сердце,
Что до сих пор могло гореть
Лишь в зеленом огне абсента.
Станет знаменем алый блик
От пылающих строк и книг,
И осыплется в кровь и глину
Пудра с личика Коломбины,
Обнажая иконный лик.
Так - вперед! И на всем бегу
Пасть, потомкам своим желая
Столько жути и столько славы
Не видать на своем веку!
Чтобы им, не познашим зла,
Стала - славой неизреченной,
Предалтарной завесой чермной,
На щите - серебром и чернью
Над серебряным веком мгла.

Во чреве глиняного кувшина
Таится жизнь и тоскуют соки,
Но тщетно – горло залито воском,
Вину до времени - не излиться.
Так я замкнула уста печатью:
Вину любви моей – не излиться,
Пока не сделалось слаще меда
И крови агнчей Твоей алее.
Под темной коркой старинной глины,
В плену гортани – словам томиться,
Доколе звонче поющей бронзы
Не прозвучит мне свирель пастушья,
Чей звук пробьется сквозь хор кимвалов
И в море меди их не потонет.
Других – зовет, для меня – немая
Свирель пастушья, печаль овечья,
Лишь тонкий холод небесной арфы
Когда замолкнут на миг кимвалы
Поет мне в сердце, и душу студит:
"Не время песни! Не время жертвы!"
А если так - я храню молчанье,
И Твой, о Боже, покой надмирный
Тревожить смею одной молитвой:
Храни меня, как кувшин невзрачный,
Кувшин невзрачный с вином бесценным:
Не дай разлить, растерять по капле
Вина, пока оно не готово,
Любви, пока она не созрела,
И песен ангельских, не кимвальных,
Пока не слышишь их Ты, о Боже!

(1) "Когда Цецилию вели в дом ее суженого в день их свадьбы под звуки музыкальных инструментов в сердце своем обращалась она лишь к Богу, моля его сохранить ее душу и тело незапятнанными" (средневековый европейский вариант жития св. Цецилии)

Мы - не встретились...
Не получилось -
мимолетно -
бледностью губ по загрубевшей ладони,
лицом к несвежей шинели,
белизну лба впечатав -
до бледно-алого следа -
в край золотых погон
(ах, как театрально...)
Не получилось.

Мы - не встретились
в зябко-угарной гостиничной полутьме
под "Я не знаю, зачем...",
не встретились
в пороховом дыму хмурого Крымского утра,
и в душном мареве Истанбульского полдня -
не встретились.

Мы - не встретимся...
Не получится -
мимолетно -
загрубевшими пальцами по шелковому рукаву,
и - обреченно зарыться
в каштановый шелк -
не по вашей моде - коротких волос.
Не получится.

Мы - не встретимся
в тихом подвальном кафе,
в дымке вишневого табака,
при свечах и зеленых бликах абсента,
под "Караван" Эллингтона.
Не встретимся,
разделенные полусотней лет
от смерти и до рожденья...

Глупо, Боже, как глупо,
и - не поможет,
когда - себе же самой в лицо,
в темно-зеркальную гладь -
громко, внятно и зло,
с усилием разлепляя губы,
выдохну:
"И где ж тут романтика?
Когда наконец повзрослеешь ты,
чертова безотцовщина?"

Ведь я - сочинитель,
Человек, называющий все по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Александр Блок.

Не завидуйте им, слишком утонченные юноши; не любите их, слишком романтичные девушки. Если пишутся у вас безыскусные строчки о весне и любви, где гладко, где коряво, где вкривь, где вкось, где в рифму, где не в рифму – дарите их своим любимым, и вы, любимые, принимайте: в них все от души. Это и есть – настоящее, детски-чувственное и непосредственное, живое - как влажный запах оттаявшей земли, как нетерпение в молодых и здоровых мышцах, когда хочется сорваться с места и побежать, как ядреный хруст яблочной мякоти и кисло-сладкая прохлада сока. Пишите простенькие стишки – и не завидуйте взрослым поэтам. Читайте стишки, барышни – и не влюбляйтесь в поэтов. Ведь вы не подозреваете, что это за люди!

Мало им яблока: мало шафранной кожуры, или глянцевито-зеленой, или светлой с размытым полосатым румянцем, и мякоти, и сока. Скучно и пресно им кажется, просто и варварски, вкусно и безыскусно насладиться им, ощутив языком и небом, и каждой клеточкой тела, сиюминутно-радостной от каждой прохладной и душистой капли. Нет, такое вкусное и безыскусное удовольствие уже не по ним – приелось, или просто никогда не было таким детски острым. Они знают кое-что потоньше: не яблоком, и не насладиться, а миру идей причаститься или самому Эдемскому саду – образом яблока, метафорой, столь же мимолетной и искрометной, сколь и настоящей… особым словом, которое, перелетное, единожды попавши в сети, затрепещется такой невиданной яркой бабочкой, такой обжигающей, ослепительной сладостью полыхнет на языке, что куда уж там тускло-шафранной шкурке просто яблока, реального яблока, или пресновато-сладким бесцветным каплям яблочного сока! Полыхнет и отхлынет, оставляя мутную голову и слабость во всем теле, да еще чуть заметную затхлую горечь во рту да легкую оскому – как будто и впрямь отведал яблока... того самого, Евиного, вновь, через тысячи и тысячи лет.

И для них же счастье: эта удача бывает так редко, что почти и не бывает. Но – стремятся, сжигают себя; так и проходит вся жизнь: несколько сладких глотков, ослепительных мгновений – и часы, дни, а то и месяцы похмелья и бесплодного, смутного беспокойства, сменяющегося отчаянными порывами что-то вымучить из себя, поймать пальцами туман, а в тумане – то самое слово, которое, может быть, распустившись в ладонях янтарным цветком, затрепещется экзотической бабочкой, вновь обожжет губы солнечной каплей - и оставит за собой новое похмелье.

...

Знают смертные множество сортов вина - и бледно-золотистое, лунноцветное, и густо-золотое, цвета осенней листвы, и топазовое, как глаз тигра, и янтарно-огненное, и - пронзительно-оранжевое, морозно-закатное, и темно-алое, и бархатно-рубиновое, и почти черное. Столько же и больше знают блаженные души в раю, ибо сколько еще есть оттенков алого и золотого, кои различить не способно близорукое смертное око, истинную суть мира видящее лишь отражением в тусклом зерцале мира явленного!

И лишь о серебряном вине не слыхали ничего ни страждущие на земле, ни блаженные в раю. Ибо ни на земле, ни в стране блаженных нет винограда, из которого получилось бы такое вино. Лишь в небесном винограднике растет он, и вино из него готовитть удостаиваются чести самые чистые, самые робкие, никогда не виданные смертным взором ангелы.

К концу лета созревают небесные виноградники, так что виноград начинает осыпаться сам собою - и тогда люди на земле, не посвященные в тайну, говорят: "Зведопад!" Тогда приходят робкие ангелы в звездный виноградник и с благоговением собирают тяжелые серебристые грозди, но никогда не обрывают всего - чтобы не стало на земле слишком темно истомленными жарой летними ночами.

Готово же вино бывает к сентябрю следующего года, когда прозолоть-проседь начинает слабо мерцать в косах берез и локонах ив, и жемчужная, туманная свежесть, наползающая от по-осеннему темной и холодной воды, рассеивается только к полудню, и небо становится хрустально-бирюзовым. Тогда ангелы начинают свой, сокрытый и от смертных, праздник.

И бывает так, что несколько капель вина прольются из серебряно-сапфировых кубков и, не долетев до земли, испарятся и растворятся в воздухе. Оттого особенно холодно и серебристо осеннее небо; оттого чуть звенит, будто игрушечными серебряными колокольцами осенний ветер, оттого особенно освежает его прикосновение к горячему лбу.

И, вдыхая осенний воздух, самые чуткие из смертных начинают видеть особые, осенние сны - о робких ангелах и звездных виноградниках, о полыхании серебра и сапфира, о вечной и светлой, безбольной, льдисто-серебряной осенней печали; сны, которые для некоторых становятся единственным утешением - тем более сладостным, что его не ведают даже праведные души в раю.

Убого: у Бога в пресветлом покое
Делить имена на "свое" и "чужое",
Раскидывать - карты, рассчитывать - шансы,
Страстями - встречаться, стихами - считаться.
Поскольку - не нам рассудить, что убого:
Поскольку - нежны и любимы у Бога
Три нити - три ноты - трень-треньканье птичье
Пусть - косноязычье, а все - МЕЖЬЯЗЫЧЬЕ,
Поскольку - равно навека, от рожденья -
Священному делу - безделье, безделье...
А жизнь все идет: не меж нами, а "где-то"...
Поскольку - НЕ МЫ мир спасаем, поэты!
*
Если слово поэта - капля
вина в Господнем бокале,
синий хрусталик соли
в ласково-горьком море,
штрих лазури на небе -
зачем ему быть особым,
а поэту - оригинальным?
*

Memento mori, если ты живой,
А как живешь - ужели что-то значит?
Какая донкихотская задача:
О все ворота биться головой,

Бессильно клясть порядок мировой,
Тонуть в сонетах, заходясь от плача,
Что главный труд еще почти не начат,
Но что заранее проигран бой.

Безжалостны же у людей законы!
За что же все простили обреченной,
Юродивой, нелепой, неживой?

А если так, то "в посмеянье миру" -
Не к сильным, а к униженным и сирым
Приду - цикутой в чаше круговой!