Памяти А. Меня.
Была поздняя ночь, но не спалось. Да Алена и не пробовала спать. За окном выл ветер, во дворе пьяная компания что-то голосила на гитаре. Ее очень злили эти пьяные голоса, и она включила музыку, стараясь заглушить их. Не помогло. Стало только хуже, но музыка продолжала играть.
Алена сидела с ногами в потертом кресле. Комната ее явно не ремонтировалась с самой революции, обои выцвели, паркет кое-где провалился. Старый трехногий шкаф, подпертый чемоданами, стоя на которых он кое-как удерживал равновесие, иногда жалобно поскрипывал сломанной дверцей. Кровать, застланная серым, когда-то бывшим бархатным покрывалом, была завалена всякого рода одеждой. Два черных джемпера совершенно скомканные, упали на пол, утянув за собой капроновые колготки, которые свисали с кровати, придавленные сверху кожаной курткой. На письменном столе в углу у окна стоял грязный чайник, кружка с недопитым кофе, рядом же лежали какие-то тетради и фотографии. Одну из этих фотографий и вертела в руках Алена. Перед креслом стояла тумбочка, на которой кроме пустой бутылки из-под пива и пустого же пакетика из-под фисташек был еще телефон, который вот уже три часа гипнотизировала взглядом Алена. Но за все это время он ни разу не зазвонил, поэтому настроение ее было самое что ни на есть ужасное.
Уже почти год прошел с того момента, как Алена поссорилась с родителями и переехала в эту старую квартиру. Когда-то давно в ней жила бабушка Алены, а потом долгие годы квартира стояла пустая. В ней было две комнаты. Одна, где сидела Алена, и другая, совсем маленькая, с узким окном, и от этого темная даже когда в окно заглядывало солнце. Иногда по ночам Алене было страшно, ей снились кошмары, она готова была кричать от ужаса, боялась вылезти из-под одеяла и включить свет.
Ссора вышла из-за ее, Алены, образа жизни. Случилось так, что она познакомилась с Дроном, или проще, Андреем Смирновым. Это была любовь с первого взгляда. Алена влюбилась ни на шутку и готова была на все ради него. И, хотя она сомневалась в его ответном чувстве, ей казалось, что это навсегда, и они всю жизнь проведут вместе. Она еще не знала, как они будут жить потом, но сейчас они чуть ли ни каждую ночь проводили в клубах. Алена приходила домой утром совершенно пьяная, ругалась с родителями и ложилась спать. Так продолжалась до тех пор, пока не встал вопрос: или Андрей или родители. Алена выбрала Андрея, и ушла из дома со страшным скандалом, хлопнув дверью. С тех пор она вешала трубку, когда звонили ее родители, и даже знать о них ничего не хотела. Все их попытки примирения она превращала в новые оскорбления. Андрей всегда поддерживал ее, но никогда не утешал. Он вообще не любил никого жалеть, и если на глазах Алены показывались слезы, он уходил и оставлял ее одну.
Именно поэтому она перестала плакать. Зная, что Андрею нравятся сильные девушки, Алена старалась казаться сильной, и даже иногда думала, что действительно стала сильной.
Так прошел год. Алена вела самостоятельный образ жизни. Она забросила институт, научилась разогревать продукты быстрого приготовления и устроилась уборщицей в какой-то офис, где ей платили в день столько, сколько многим не платят и в месяц. Некоторое время она была довольна жизнью. Денег ей хватало, Андрей постоянно был рядом, часто оставался ночевать у нее, и Алена стала уже думать, что постепенно он привыкнет и в один прекрасный день останется навсегда. Но недавно Нина, девчонка из их компании, позвонила ей, и сказала, что Дрон нашел себе другую, более крутую девушку по имени Вика, у которой отец толи банкир, толи депутат.
Сначала не поверив Нине, Алена старалась не замечать, что Дрон перестал звонить ей по десять раз на дню, перестал приходить к ней по любому поводу, и даже не позвал ее на дачу, куда ездил с друзьями. Она отнеслась к этому спокойно, уговаривая себя думать, что они уже устали друг от друга, и им нужно какое-то время пожить раздельно. По крайней мере, не так часто видеться.
Стараясь не падать духом, Алена стала придумывать себе всякие занятия, чтобы не думать о плохом. Она даже появилась в институте, и два дня прилежно посещала все лекции. Оказалось, все зря. И именно сегодня позвонив Андрею три часа назад, она впервые услышала, что он не может говорить с ней, поскольку у него есть более важные дела. Она-то прекрасно знала, что ничего важнее разговора с нею у Андрея не было уже более года. Он пообещал перезвонить, но видимо так и не сумел освободиться. Это тоже было впервые.
Только теперь Алена осознала, что Нина было права. Простая истина, что Андрей ее бросил, наконец-то в полной мере дошла до ее сознания, и Алена с головой погрузилась в свое горе. Она не плакала – она давно отвыкла плакать, но от этого ей было только тяжелее.
Впервые за долгое время она поняла, что у нее нет подруги, с которой она могла бы поделиться своим горем. Никого! Когда-то она дружила с Мариной, но после школы пути их разошлись. Когда же Алена ушла от родителей, то и Марине перестала звонить. Разговоры у них не ладились, не было общих тем для бесед, к тому же Алена чувствовала, что подруга не одобряет ее, хотя та никогда ничего подобного ей не говорила.
Ветер на улице постепенно стих, от чего еще отчетливее стали слышны пьяные голоса. Теперь они уже не пели, а кричали. Как поняла Алена, они поссорились, а через минуту началась драка, крики стали отчетливее, в ход пошли палки и пустые бутылки.
Телефон так и не зазвонил. Было уже около двух ночи, поэтому она решила, что Дрон непременно будет занят всю ночь, и скорее всего, и много дней после.
Выбравшись из кресла, Алена подняла с пола свитеры и бросила их на кровать. Пройдя по длинному коридору, она отпихнула в сторону свою собаку-дворнягу Зиту, нашла в холодильнике кусок колбасы и бутылку пива, поставила на стол. Было холодно. Алена вернулась в комнату и принесла оттуда чайник, поставила его на плиту, а сама села на табуретку, обхватив себя руками. Когда чайник вскипел, она вдруг передумала, встала, и оставив все на столе пошла в комнату. Зита увязалась было за нею, но Алена откинула ее ногой к стене, быстро оделась и, накинув куртку, вышла из дома.
Не смотря на то, что на дворе стоял май, было холодно. Она завернулась в куртку, достала сигарету и закурила, сама удивляясь, почему не додумалась сделать этого раньше. Фонари кое-где выхватывали из темноты пятна света, но Алена старалась держаться в тени, пока не вышла на Каменноостровский проспект. Здесь было светло, как днем и почти так же людно. Пройдя еще несколько сот метров и послав несколько человек желающих с нею познакомиться как можно дальше, она открыла зеркальную дверь, из-за которой рвалась музыка, и очутилась в хаосе «Элегии», где в сигаретном дыму едва различались человеческие фигуры. Кто-то узнал ее и сказал «Привет», кто-то выкрикнул ее имя, но Алена прошла мимо и села за стойку бара.
Ее мечтой в эту ночь было напиться до потери сознания, чтобы забыть весь ужас своего положения. Именно этим она и занялась, заказав для разнообразия коньяка. Ей всегда казалось аристократичным напиться коньяком, а не водкой, но сегодня он показался ей противным, и Алена отодвинула от себя бутылку.
Дожила! Даже напиться нормально не может! Алена истерически засмеялась, и положила голову на руки. Громкая музыка стала раздражать ее, голоса и сигаретный дым действовали на нервы, и без того натянутые до предела. Ей захотелось вырваться из этого ада, бежать как можно дальше, спрятаться где-нибудь и долго не выходить из укрытия, пока не пройдет весь этот кошмар, в котором она оказалась, и она не проснется от звонка Дрона. Она встала, быстро пошла прочь, оказалась на улице, купила пачку сигарет. Холод гнал ее вперед, но даже от быстрого бега она не могла согреться, ее всю трясло, как в лихорадке.
Светает в мае рано. Солнце, появившееся на горизонте, застало Алену на Староневском, и она сама не могла бы сказать, как оказалась так далеко от дома. Чтобы согреться, она зашла в какой-то неизвестный ей клуб, заказала салат и водку. Салат она есть не стала, но водку выпила, и долго смотрела, как танцует уставшая девчонка в модных джинсах под совершенно жуткую музыку.
Домой она вернулась на первом троллейбусе. С трудом поднявшись на второй этаж, она открыла дверь, прошла в комнату, и не раздеваясь упала на кровать. Последней, что она видела, была Зита, виляющая ей хвостом. Она махнула на нее рукой и провалилась в глубокий беспокойный сон, который был еще хуже бодрствования.
-----------------
В этот вечер она уже не ждала, а просто сидела перед телевизором, не понимая ни слова из того, что говорили. И когда зазвонил телефон, она долго не хотела ни с кем говорить. Но телефон был настойчив. Нехотя она встала и, перейдя в другую комнату, в глубине душе надеясь, что это Дрон, взяла трубку.
- Привет, Алена, - сказал знакомый женский голос, и Алена узнала Марину, которая не звонила ей уже долгое время. Она не обрадовалась, а почему-то разозлилась на бывшую подругу. Может быть потому, что надеялась услышать Дрона.
- Привет, - недовольно протянула она, - что тебе надо?
- Узнать как твои дела.
- А тебе-то что? – Алена села в кресло. Взгляд ее упал на пустую бутылку, и она подумала, что хорошо было бы выкинуть ее в мусорное ведро, что бы не мозолила глаза.
Марина помолчала, но не обиделась.
- Хочу знать, что с тобой все в порядке. Я тебя сегодня во сне видела.
- Да? – Алена усмехнулась, - и что же я там делала, в твоем сне?
- Плакала. Поэтому я и звоню.
Теперь замолчала Алена, сначала она просто не знала что сказать, но вдруг так разозлилась на Марину, что готова была оторвать ей голову, будь она здесь.
- Я не плачу, - сказала она зло, - будь уверена, что у меня все в порядке! И вообще не лезь в мои дела! Даже если я и рыдаю тут, то это мое личное дело, и тебя не касается! Понятно?
- Понятно, - ответила Марина, и ее спокойный тон человека, у которого точно все в порядке, просто взбесил Алену, - но если тебе нужна будет помощь, ты мне позвони, ладно?
- Непременно! – крикнула она и со всего размаху бросила трубку на аппарат, от чего тот жалобно взвизгнул.
Сочувствие Марины было последнее, в чем она нуждалась. Всегда она звонила ни к месту и скулила что-нибудь в этом роде. И никогда не обижалась, если Алена отвечала ей грубо. Именно это и бесило в ней Алену больше всего. Было такое ощущение, что Марина просто жалеет ее, и жалость эта так глубока и велика, что ничто не может ее задеть. И прощает она потому, что саму грубость считает достойной жалости, считает, что грубость подруги исходит от ее несчастия.
Алена закурила, и стала смотреть, как колечки дыма исчезают под потолком, извиваясь, как змеи. Ей необходимо было успокоиться после разговора с Мариной, и подумать, что делать дальше. Через час нужно было идти на работу, пылесосить офис, после чего она была свободна, как ветер. И именно это ужасало - ее свобода. Ей было нечем занять себя. Она боялась, что не выдержит напряжения, сломается. Мысль ее вертелась вокруг разговора с Мариной, но она гнала от себя эти мысли. Потом она подумала, что хорошо бы сходить завтра в институт отвлечься, но вспомнила, что завтра воскресенье.
Она встала, пошла в комнату, но скоро вернулась, посмотрела на телефон. Взгляд ее снова задержался на бутылке, она открыла форточку и бросила бутылку во двор. Послышался звон разбитого стекла, и все стихло. Стояла странная тишина, только где-то выше этажом было слышно, как ссорятся соседи. И в этот момент она вдруг отчетливо почувствовала свое одиночество. Одна в пустой квартире, она стояла у окна и смотрела на пустынный двор. Серые облака затягивали кусочек неба, который она могла различить в просвете между домами и деревьями. Она достала еще одну сигарету, закурила, и стала смотреть на это небо, низкое и серое, тоскливое. Тоска постепенно охватывала ее душу, забираясь в самые закоулки. Тишина действовала на нервы, и Алене вдруг захотелось кричать от этой тоски, чтобы нарушить тишину, заставить прорваться дождем серые низкие тучи. Она пошла в другую комнату и включила громко телевизор. Но от этого шума она только отчетливее слышала бесконечную, страшную, всепоглощающую тишину своей квартиры. Губы ее задрожали, и она со злостью выключила телевизор и бросила пульт на пол. У нее было огромное желание ударить ногой по экрану, но во время оценив возможные последствия и перспективу вообще остаться без телевизора, Алена ударила ногой стул и перевернула его.
Порыв прошел, но легче ей не стало. И в этот момент она услышала, как заскулила заглядывавшая из коридора в комнату Зита. Первый звук, который она услышала за это время. Зита жалобно виляла хвостом, и Алена вдруг поняла, что она тоже жалеет ее. Собака жалеет ее! Не нуждаясь ни в чьей жалости, она захлопнула дверь. Но все равно она слышала, как скулит Зита. От этого жалобного звука ей вдруг захотелось рыдать, и слезы навернулись ей на глаза, а в горле появился комок. Тогда она схватила куртку и, оттолкнув собаку в сторону, выскочила из дома.
---------------------
Небо так и висело над городом серым низким покрывалом. Алена мечтала о дожде, боясь даже представить, как она вернется снова в свою пустую квартиру, где ее ждет собака с печальными глазами и полная неимоверная тишина, не нарушаемая даже звуком бьющего по окнам дождя. Такая тишина, что даже звук собственного голоса не нарушает ее полноты.
Медленно Алена шла по улице, кутаясь в куртку и смотря себе под ноги. Смеркалось. Боясь остаться снова одна, она подумала, что хорошо бы завернуть в «Элегию», где, может статься, она сумеет увидеть Андрея, но передумала, вспомнив, как противно было ей вчера находиться в этом некогда любимом ею месте.
Она уже почти свернула в свой двор, как вдруг до нее донеслось жалобное мяуканье. Звук этот был настолько тихим, что она сначала подумала, что ослышалась. Но, оглянувшись, увидела совсем маленького серого котенка, сидевшего на тротуаре и смотревшего ей в след голубыми огромными от испуга глазами. Алена сделала шаг к нему. Котенок не двинулся с места, только прижался к асфальту и положил головку на передние лапки. Алена присела и стала рассматривать его.
- Где же твоя мама? – спросила она, снимая с шеи шелковый платок, - ты потерялся?
Котенок еще раз жалобно мяукнул, и Алена приняла его ответ за знак согласия.
- Ты меня не бойся, - сказала она, беря котенка на руки и заворачивая его в шарф, - я тебе молочка дам, и спать положу с Зитой. Она тебя не обидит, она такая большая и теплая.
Котенок дрожал с головы до ног, но больше не плакал, а Алена прижала его к груди и спрятала за отворот куртки. Его глазки, голубые и такие огромные, смотрели на нее теперь из платка и казались двумя топазами на его черном фоне. Алена смотрела на котенка, понимая, что по ее щекам почему-то бегут слезы, но не зная почему. Толи от жалости, толи по какой-то другой причине.
- Ну, теперь пойдем домой, - сказала она и вдруг поняла, что теперь ей не страшно идти домой, что теперь ей есть зачем идти туда, есть о ком позаботиться. Как ни странно, она никогда не думала, что нужно заботиться о Зите. Может быть потому, что Зита сама могла за себя постоять и не очень-то нуждалась в ее, Алены помощи. Она только кормила ее, и по утрам и вечерам открывала дверь, чтобы Зита могла погулять. Редко она сама выходила с ней, только если была хорошая погода, или ей совсем уж было нечего делать.
Котенок сощурился от тепла, и постепенно перестал дрожать. Алена сделала несколько шагов к дому, как вдруг услышала звон колоколов, будто в церкви звонили к службе.
Точно зная, что никакой церкви поблизости нет, Алена даже остановилась от неожиданности и попыталась определить, с какой стороны доносится звук. Но не определила. Колокола били какую-то печальную мелодию, но Алена не могла сказать, какую именно, хотя казалось, что она слышала ее тысячи раз. Может быть, ей просто чудилась мелодия в их стройном звучании. Она стояла и слушала колокола, прижимая к себе котенка, потом повернулась, и медленно пошла домой. И долго еще потом в голове ее звучала эта райская музыка, наводившая воспоминания о чем-то прекрасном, чего она и не видела никогда, отзвуке ее детской мечты.
--------------
Придя домой, Алена стала возиться с котенком. Устроила ему местечко рядом с Зитой, которая тут же легла рядом с малышом. Она сходила за молоком, согрела его, и накормила котенка. В голове ее все еще звучала колокольная музыка. Напевая ее, Алена затолкала одежду, разбросанную по квартире, в шкаф, выкинула пакетики из-под чипсов и фисташек, вынесла ведро и устроилась на диване. Почему-то ей вдруг вспомнилось, что раньше ей нравился Грин. В голове медленно всплывали строки «Алых парусов», и она снова, как много раз до этого уносилась мечтами в Каперну, где долгими часами сидела на берегу огромного моря красивая девочка и напряженно вглядывалась в горизонт. Раньше Алене казалось, что она чем-то похожа на нее, но она давно уже не думала ни о чем подобном. Вот и теперь она старалась выкинуть эти мысли из головы, но они снова и снова возвращались.
- Жизнь - это не Каперна, - сказала она в слух, - Все гораздо хуже.
Поискав пульт от телевизора, она нажала кнопку и попыталась сосредоточиться на какой-то передаче, но не могла. Ей не удалось обмануть саму себя, и мысли не оставили ее в покое. Ей подумалось, что жизнь – это Каперна, где капитан Грей так и не пришел. Обошел стороной то место, где спала Ассоль, просто прошел мимо.
Сама удивляясь своим мыслям, Алена выключила телевизор и отшвырнула пульт в сторону. Ей никогда еще не доводилось рассуждать о том, что такое жизнь, и сам вопрос был нов для нее. Даже не столько нов, сколько необычен.
«Видимо я схожу с ума», - подумала она, «Не философ же я в самом деле… И не Грин».
Было уже около двенадцати, когда Алена поняла, что ни разу после того, как вернулась домой, не подумала о Дроне. Наверное, она привыкает, что не будет больше его звонков каждые полчаса, что не будет больше встреч, никогда не пойдут они вместе в «Элегию», где каждый знает ее и где ее считают чуть ли не королевой. Мысли эти были грустны, но Алена вдруг поняла, что ей почему-то не грустно. В голове звучала еще эта музыка, колокольный звон, и даже мысли о предательстве Андрея не могли испортить ей настроения.
И именно в тот момент, когда она вдруг к своему ужасу поняла, что совершенно не любит его, раздался звонок в дверь. Точка-тире-точка. Так всегда звонил Андрей.
Алена замерла на какой-то миг, сердце ее упало, и вдруг забилось так, что готово, казалось, было выскочить из груди. Наверное, именно такие чувства обуревали Ассоль, когда она увидела в окно алый свет, когда поняла, что «Секрет» не сон, что он на всех алых парусах спешит к ней, в Каперну.
Точка-тире-точка. Она продолжала сидеть в кресле, обхватив руками колени. Было что-то пугающее в его звонке. Что-то, что разрушило музыку колоколов в ее душе. Что-то, что разорвало связь с Греем.
Точка-тире-точка. Алена вспомнила, как вчера ждала его звонка, как важно было для нее услышать его голос. И вот он пришел. Она должна быть рада, что он вспомнил о ней, что он не совсем еще разлюбил ее. Но почему-то это ее не радовало.
Встав и пройдя длинным коридором, Алена прислонилась к двери спиной, некоторое время стояла так. Потом щелкнула замком. дверь скрипнула и отварилась. В образовавшемся проеме Алена увидела Андрея с открытой бутылкой пива в одной руке. Темные длинные волосы падали ему на плечи мокрыми прядями. Из кармана кожаной куртки торчала еще одна бутылка.
- Дождь идет? – спросила Алена.
- Идет.
Он вошел, бросил на стул мокрую куртку, и направился в комнату, где минуту назад Алена размышляла о Грее и Каперне. Теперь ей ее мысли показались вдруг такими глупыми, что было стыдно, что ей вообще могла прийти в голову такая чушь. Это Марина постоянно болтала о подобных вещах, и Алена поэтому относилась к ней немного презрительно, понимая, что та живет в вымышленном мире.
Но мир Алены был реален. Реален так, как никакой другой. Она смотрела, как Андрей располагается на диване, как ставит бутылки на пол, как ищет пульт и включает телевизор, прибавляет громкость. Она вспомнила, как хотела разбить экран, и вдруг пожалела, что не сделала этого. Музыка Муз-ТВ действовала ей на нервы, окончательно разрушая очарование колоколов. Ее депрессивное настроение, развеянное колоколами, постепенно возвращалось, но она не хотела показать этого Дрону. Не хотела показать, как больно он обидел ее, как тяжело она переживала его измену. Не хотела проявить перед ним свою слабость.
Они молча пили пиво, смотря на экран. Андрей иногда поглядывал на нее краем глаза, но ничего не говорил. А Алена думала, что никогда еще не была так одинока с ним. Вот, он здесь. Но стало ли ей легче? Рада ли она тому, что он пришел?
- Где ты вчера была? – он все так же смотрел на экран, но вопрос был задан грубо, будто это она не звонила ему столько времени.
- В «Элегии», - Алена посмотрела на него и усмехнулась. Андрей явно был не в лучшем настроении. Впрочем он всегда сердился, если чувствовал себя неправым, поэтому его настроение только порадовало Алену.
- Почему ты ушла оттуда не дождавшись меня?
- Мы не договаривались о встрече.
- И где ты шлялась всю ночь?
- Гуляла.
Он недовольно смотрел на нее, потом хмыкнул, отвернулся. И в этот момент в дверях показался котенок, который осторожно заглянул в незнакомую комнату, и, испугавшись, спрятался за угол.
Андрей удивленно поднял брови.
- Что это еще за зверь? – он встал и поймал котенка, который еще раз осмелился заглянуть в комнату.
- Я нашла его сегодня, - Алена хотела забрать котенка, но Андрей рассматривал его, держа на вытянутой руке.
Котенок жалобно запищал. Алена снова попыталась отобрать своего подопечного, но Андрей поднял его над головой и, смеясь, смотрел на Алену, пытавшуюся дотянуться до котенка.
Вдруг котенок полетел на диван, а Андрей схватил Алену в объятья и стал целовать, как бешеный. Сначала Алена попыталась высвободиться, но видя, что у нее это не получается, сдалась, отдаваясь на милость победителя.
- Я так давно не видел тебя, - сказал он, на миг оторвавшись от ее губ.
Алена тоже так давно не видела его, и так соскучилась по его рукам и губам, что от его прикосновений куда-то делась вся ее гордость, и она обхватила его шею руками, и сама стала целовать его, с не меньшей страстью, чем он ее. Они опустились на диван, и Алена уже не думала о том, что он еще вчера так же вот ласкал другую. И не было ничего важнее того, что он вернулся, что он снова с ней, что они вместе, и что его губы зажигают огонь в ее груди. Огонь, готовый спалить ее, и которому она отдается с бесконечным наслаждением, какое рождает чувство опасности и риска, что однажды этот огонь все же ее спалит до тла.
Если Андрей, шагая с Аленой по ночному городу по направлению к «Элегии» думал, что она простила его, то он глубоко заблуждался. Она не простила, но не могла сидеть одна дома зная, что теперь-то он точно вернется к своей крутой Вике. После того, что произошло между ними у нее дома, она почему-то чувствовала себя вывалявшейся в грязи, и ее главной мечтой было принять ванну. Никогда прежде ей и в голову не могло прийти, что секс с Андреем может вызвать у нее отвращение, но почувствовала именно это, когда одевалась сидя на диване и смотря, как одевается он. Именно в этот момент она отчетливо поняла, что он изменил ей, и к горлу ее подступила тошнота. Первой ее мыслью была мысль о том, что она никогда больше не ляжет с ним в одну постель, или ее вырвет. Она не могла даже думать об этом без омерзения и не понимала, как сумела забыть о его измене хоть на миг, когда была в его объятьях, и когда сама любила его?
«Элегия» произвела на нее еще более гнетущее впечатление, чем накануне. Она снова слышала шепот у себя за спиной, но делала вид, что все в порядке, и только гадала, долго ли еще она сможет продержаться, и когда наступит конец всему этому кошмару. Ей мучительно хотелось вернуться домой, прижать к себе котенка, и снова услышать звон колоколов, звон, смывающий грязь и копоть с ее души.
Было много народу, всем было весело, и Алена тоже делала вид, что ей весело, шутила и смеялась вместе со всеми. Андрей постоянно был рядом, и она даже подумала, что он раскаивается в своем поступке, и окончательно решил забыть свой короткий роман на стороне. Но почему-то ее не радовала даже эта мысль.
Она сама не заметила, как напилась, кто-то сунул ей в руку сигарету с травкой, и она сидела среди толпы будто одна, а в прояснившемся на короткое время сознании кружила мысль, что ей давно пора быть дома. Мысль была странная, но Алена не могла отделаться от нее. Яркие цвета и острые запахи на этот раз не развлекали ее, но ей нравилось, что она может четче мыслить. Ей отчетливо вспомнился колокольный звон, глаза котенка, когда он посмотрел на нее впервые, голос Марины по телефону и звук бьющего по стеклу дождя. Полуподвальное помещение «Элегии», битком забитое народом, стало тесным для нее, и она вдруг поняла, что ей просто необходимо снова услышать звон колоколов, иначе она просто сойдет с ума, и никогда уже не станет прежней. Да и сейчас она уже не такая, как была. Колокола изменили ее, и она не умеет теперь жить без них.
Вокруг рвалась музыка, кричали голоса, а она сидела и смотрела, как мелькают на столе среди бутылок и стаканов пятна света.
- Она у тебя совсем окосела, - вдруг услышала Алена чей-то голос, и кто-то больно схватил ее за руку.
Она чуть было не упала со стула, но Дрон подхватил ее и посадил обратно. Стол резко накренился и стал заваливаться на бок, и Алена вцепилась в его бортик, чувствуя, что тоже падает. Все вокруг накренились, но видимо этого не замечали, поэтому Алена неожиданно осознала, что и правда окосела. Пятна света на столе стали сменяться с резким звуком, при чем зеленый скрипел, а красный, приходя ему на смену, скрежетал и царапал.
Алена обернулась к Дрону, но его уже не было на месте. Занятая разглядыванием цветов, она не заметила, как он ушел. Вместо Дрона она увидела лицо Верки, по которому тоже ползали со скрипом и скрежетом красные и зеленые пятна. Верка указывала куда-то пальцем, и, видимо, что-то говорила, так как губы ее шевелились. Но среди всех нахлынувших вдруг звуков Алена не могла выделить Веркины слова.
Проследив направление, в котором указывал палец подруги, Алена увидела Дрона среди танцующих медляк пар. С ним была девушка, чьи длинные черные волосы совсем скрывали ее лицо. Она положила голову на грудь Дрону, и казалась такой маленькой и хрупкой в его объятиях, что Алена испугалась, что он может случайно задушить ее одним движением руки.
- Вика, - ворвались вдруг в ее голову слова Верки. Ворвались и повисли в воздухе, так как Алена вдруг осознала, что ей нравится смотреть, как они танцуют.
Верка смотрела на нее, сочувственно поджав губы, и голубой цвет с чириканьем полз по ее лицу. Она всегда подмазывалась Алене в подруги, но та знала, что сейчас Верка наслаждается ее падением, что она специально показала ей Дрона с Викой, чтобы посмотреть на реакцию, а потом разболтать всем, как она, Алена, рыдала и билась в истерике от ревности. Или как она бросилась к Дрону и расцарапала ему лицо в кровь.
Но вот как раз с реакцией у Алены была проблема. Она не знала, что должна сделать или сказать. В том, что ей нравилось смотреть на них, было что-то от прогрессивного мазохизма. В том, что ей нравилась эта Вика, дочка толи банкира, толи депутата, тоже было какое-то извращение, так как она со всей очевидностью признала факт, что Вика подходит Дрону как нельзя лучше и уж куда больше нее самой. Все это было как-то неправильно, но она совершенно не в состоянии была испытывать ревность, когда видела, как Дрон целует ее соперницу. Она даже поймала себя на мысли, что рада за них, будто оказалась на свадьбе, где молодоженам кричат «горько».
По лицу Верки пополз скрипящий красный, и Алена увидела на нем отблеск разочарования. Еще бы! Верка готовилась увидеть целый спектакль, а спектакль отменили!
- Ты либо дура, либо совсем косая, - сказала она, - что ты на них пялишься? Я бы на твоем месте такой скандальчик закатила, на всю жизнь запомнил бы!
“Черта с два” – подумала Алена, - «не стану я тебя развлекать!»
- Зачем? – сказала она в слух, - пускай танцуют. Мне-то что?
- Как что? Он же твой парень!
- Как видишь, нет, - Алена улыбнулась, радуясь, что сумела так ловко выйти из положения.
- Но ты же пришла с ним…?
Алена прикусила губу.
- Ну, так это по старой памяти.
Она встала и, покачнувшись, сама удивляясь, как хорошо у нее работает голова, пошла к выходу. Ей был совершенно необходим свежий воздух, но, оказавшись на улице, она прислонилась к стене, почувствовав головокружение. Тишина ночного города как-то резко нахлынула на нее, и после шума клуба Алена ощутила страшную пустоту в голове. И не только в голове. Она полностью была разбита, руки и ноги не слушались, глаза закрывались сами собой.
Преодолев желание лечь и заснуть прямо на мостовой, Алена сделала несколько неуверенных шагов в сторону дома. Шаги эти ей дались с огромным трудом, но вскоре она поняла, что вполне может идти, держась за стену дома. Мир качался и искривлялся, но она чудом держалась на ногах и с каждым шагом все увереннее ступала по тротуару. Без приключений перейдя Каменностровский, Алена вышла на свою улицу. Свежий холодный воздух хорошо подействовал на нее, и она теперь могла уже не держаться за стены домов, а идти на некотором расстоянии, только иногда опираясь на них и переводя дыхание.
Но когда процесс ходьбы перестал занимать все ее внимание, Алена осознала, насколько ей плохо.
Без всякого сомнения, Дрон бросил ее. Она поражалась себе, вспоминая, как ответила Верке, как с удовольствием смотрела, как Дрон целуется с Викой и гладит ее черные длинные волосы рукой. Какая-то сила, живущая глубоко в ее душе помогла ей пережить этот момент так, будто ей сделали наркоз. Но теперь наркоз стал отходить, и боль постепенно наполняла ее сердце. Вполне понимая, что совершенно пьяна и что завтра целый день будет отходняк, тем не менее, сейчас Алена могла вполне адекватно, как ей казалось, мыслить и оценивать ситуацию.
Ситуация эта была ужасна, хуже не придумаешь. Вместе с Дроном она теряла цель и смысл жизни, и постепенно ею стала овладевать паника. Она не умела жить без Дрона. До этого, пока ей наглядно не продемонстрировали его измену, Алена до конца не осознавала, что больше он к ней не вернется. Теперь же, оказавшись перед неоспоримым фактом, она не могла больше надеяться, что все наладится и будет по-прежнему. Она могла не верить и придумывать для него множество оправданий, которые помогли бы ей не замечать реальности. Дрон явно специально показал ей свою Вику, провоцируя на скандал, после чего он бы объявил бы ее пьяной истеричкой и бросил бы без зазрения совести. Хорошо, что у нее хватило ума не попасться на его удочку.
В переулке, мокром от недавно прошедшего дождя, звонко раздавались ее шаги. Небо уже посветлело, но было еще достаточно темно, и горели фонари. Алена медленно плелась по улице, не переставая мучить себя этими неутешительными мыслями, и ведя рукой по влажной и грязной стене дома.
Вдруг вдалеке послышались шаги. Кто-то бежал за ней, и Алена вжалась в стену, надеясь не быть замеченной. Она почему-то сразу решила, что это Дрон, и не ошиблась.
Он появился из полумрака переулка в свете фонаря и прояснившегося утреннего неба. И, конечно же, сразу заметил ее. Остановился, сделал два шага вперед. Алена молча смотрела на него из-под ресниц, полускрытая тенью серого мокрого дома.
- Ты что смотала? – спросил Дрон, и голос его прозвучал резко и странно в тихом ночном переулке.
- Домой захотела, - с вызовом бросила Алена.
- Ты пришла со мной, и уйдешь со мной, - он сделал еще шаг к ней, но остановился и сплюнул, - ты меня идиотом не выставляй!
- Идиотом? – удивилась она, вскинула голову и нервно засмеялась, - тебя?
- Не вижу, что тебя так веселит.
- Скандала хочешь? Да? – Алена отделилась от стены и стояла теперь прямо перед ним, глядя ему в глаза, - так не дождешься! Отстань от меня и катись к своей банкирше, чтобы я поскорее смогла забыть, что есть на свете такая мразь, как ты!
У него стало испуганное и несчастное лицо:
- Ты что, рехнулась? Какая банкирша?
- С которой ты танцевал и целовался, хотя пришел со мной, помнишь? Вот и чеши назад, я тебе не буду мешать! Только дорожку к моему дому забудь!
Она повернулась, готовая уйти, но Дрон поймал ее за руку и развернул к себе.
- У тебя с головой все в порядке? – спросил он.
- Не сомневайся.
- Точно?
- Точно.
- Что за чушь ты тогда несешь?
От такой наглости Алена даже протрезвела.
- Слушай, Андрюшенька, оставь меня в покое. Я тебя благословляю на дружбу с Викой, с ее папой, и прошу катиться ко всем чертям. Понял?
По выражению его лица Алене стало ясно, что он наконец-то понял. Оно приняло неприступное выражение Шварца, которое Алене было хорошо знакомо и означало, что даже если он не прав, все равно не отступит от своего решения, как бы нелепо оно ни было.
- Я решил остаться с тобой, - сказал он.
Алена снова засмеялась.
- Спасибо, я польщена! Но зачем тебе две девушки? Для особой крутости? Или гарем сейчас в моде?
- Ты полная дура, - констатировал он.
- Конечно. Я – дура. А ты – супермен. Вали отсюда, пока я добрая!
- Ты пойдешь со мной!
- Что? Дура-то тебе зачем? К тому же полная?
Дрон явно начинал злиться.
- Все, поговорили, теперь пошли назад, - сказал он, повышая голос.
- Иди. Я – домой.
Он пожал плечами.
- Ты – со мной.
- Можешь считать, что проводил меня.
- Тебе что, не ясно? Ты идешь со мной! – и Дрон сжал ее руку повыше локтя и потянул за собой.
Алена чуть не упала с ног от его рывка, но удержалась и попыталась вырваться.
- Отпусти меня! – крикнула она, но он не отпустил, а только крепче сжал ее руку и потащил за собой.
Где-то позади, в стороне дома, послышались знакомые звуки, от которых у Алены засосало под ложечкой. Колокола! Тихий звон лился по переулку, сжимая ее сердце в комок счастья и боли одновременно. Алена резко вырвала руку, дернув с неожиданной для себя силой, и бросилась бежать навстречу звону, чувствуя, что если не успеет найти источник звука, то никогда больше не услышит его.
Следом за ней, она знала, гонится Дрон, но он не представлял для нее больше опасности.
Алена летела быстрее ветра, сзади за ее спиной громыхали шаги Дрона, все ближе и ближе, но он не мог ее догнать. Неожиданно появилась необыкновенная легкость во всем теле, будто не было этого дня, будто это не она совсем недавно, чтобы идти держалась руками за стены домов. Казалось, что пожелай она, и тело ее станет невесомым, поднимется к облакам, взлетит ввысь. Переулок в рассветной дымке белой ночи казался молочно-белым, от асфальта поднимался белой пеной туман. В какой-то миг ей показалось, что она бежит по облакам. А колокола были все ближе и ближе, Дрон отстал, и только откуда-то издалека, из другого мира, как показалось
Алене, доносилась его ругань.
Выбежав из переулка на более широкую, но такую же безлюдную улицу, всю окутанную белым туманом, Алена вдруг замерла, остановившись прямо посреди проезжей части. Перед нею, уютно втиснувшись между двух домов, стояла белая церковь с золотыми куполами, маленьким садиком и оградой, будто отлитой из золота. На колокольне звонили те самые колокола, которые она слышала в прошлый раз, когда нашла котенка на этом самом месте, у дома напротив. Никакой церкви она тогда не видела. Не было здесь никогда церкви, тем более такой чудесной, будто игрушечной, будто сошедшей с картинки из книги по древнерусскому искусству! Алена стояла, завороженная этим зрелищем, окутанная клубами тумана, и вокруг церкви тоже ползали, кружились и вились облака.
«Вроде не кололась», - подумала Алена и сделала шаг вперед, потрясенная этим зрелищем. Волна огромного счастья захлестнула ее, и появилось ощущение, что она нашла то, что искала много лет.
Именно в этот миг на нее обрушился Дрон, разрушая очарование минуты. Но все так же звонили, маня к себе, колокола. Эти звуки давали Алене силы бороться, и она боролась, боролась с Дроном на равных, с яростью дикой кошки защищающей своих котят. Она точно знала, что не позволит увести себя от церкви, что она войдет туда, даже если ей придется перешагнуть через его труп, что не остановится ни перед чем. Сама не понимая как, Алена сумела оттолкнуть его, и Дрон упал на дорогу, ударившись головой, а она уже бежала к церкви. Дрон вскочил на ноги и, пошатываясь, бросился за ней. Они вбежали в калитку, пролетели по посыпанной гравием дорожке, и Алена потянула на себя кольцо золотой тяжелой двери. Дверь с трудом поддалась, и из образовавшегося проема пахнуло ладаном, и грянули песнопения. В церкви шла служба. Но пока Алена возилась с дверью, Андрей успел нагнать ее. По его глазам девушка поняла, что ничего хорошего не предвидится. Теперь он готов был разорвать ее в клочья, и ничто не могло бы спасти ее.
Дрон схватил ее за руку, оттянул от двери. Алена сопротивлялась, шипя, как кошка. Ей удалось удачно ударить его, вырваться и юркнуть в узкий проем, потянуть на себя дверь. Дверь не поддавалась, Дрон тянул ее с другой стороны. Алена из последних сил уперлась ногами во вторую, закрытую створку, дернула на себя, и каким-то чудом ей удалось захлопнуть дверь и запереть ее тяжелым железным засовом.
Теперь она была в безопасности. Дрон несколько раз ударил двери ногами с внешней стороны, выругался и затих, видимо, решил подождать ее, пока не выйдет сама, поняв, что так добраться до нее он не сможет. Алена припала щекой к прохладному литому золоту, провела рукой по его поверхности. В ногах по-прежнему клубился белый туман. Церковь наполняли звуки песнопений и запах ладана и горящих свечей. Когда она в последний раз была в церкви? Наверное, когда ее крестили несколько лет назад. Да, с тех пор она ни разу не переступала порога храма. И таким странным образом попала сюда теперь. Переведя дыхание после быстрого бега и борьбы с Дроном, она повернулась лицом к алтарю.
---------------------
От алтаря исходило неяркое золотое свечение, будто внутри пряталась жар-птица. Алена улыбнулась, когда ей в голову пришло это сравнение. Народу было совсем немного. Прямо перед нею стояла старая женщина с седыми прядями длинных волос, наскоро перехваченных черной вдовьей косынкой. Совсем еще юная девушка склонила голову слушая пение, и сама подхватывая его нежным тихим голосом. Седой старик, сгорбленный, опирающийся на посох, с бородой, точно сошедший с картинки, в серой рясе, заплатанной и запыленной, стоял почти у самых дверей. Недалеко от него стояла на коленях вполне современная старушка в джинсовой куртке и кружевном платочке. Ближе к алтарю Алена разглядела мужчину в монашеском одеянии с гордой военной выправкой и длинными волнистыми волосами. В полумраке пределов были еще люди, но лица их и фигуры терялись во тьме.
Алена сделала шаг вперед. Она подумала, что хорошо бы купить свечку, но в этот момент старик обернулся и взглянул на нее светлыми лучистыми глазами. Она замерла на месте, поняв, что не время, и стала смотреть на священника, который служил службу.
Это был высокий длинноволосый человек с чуть удлиненным лицом, с бородкой, мягкими чертами лица и темными ласковыми глазами. Казалось, от его лица исходит сияние, а белая одежда светится, освящая собой всю церковь. Теперь Алена поняла, почему светился алтарь. Просто священник был за алтарем, и неяркое свечение, пробивавшееся наружу, она приняла за свет жар-птицы. Алена никогда не знала, в какой одежде должен быть священник, но точно помнила, что не в белой. Но не это было странно в этом человеке. Другое. Алена точно знала, что много раз видела его лицо. Где? Господи, где? Она стояла и смотрела на него, как завороженная, потеряв чувство времени, просто впитывала в себя этот свет, эту чистую, ни с чем несравнимую радость. Она не заметила, как служба сместилась вправо, но ощутила, что церковь наполнила великая грусть. Печалью затуманились глаза священника, и Алена почувствовала, как и по ее щекам бегут слезы. Она не останавливала их, понимая, что это бесполезно, что невозможно не плакать, когда так печален он. Следом за старцем она подошла к правому пределу.
Теперь ей понятна стала причина его грусти. В правом пределе стоял гроб, обтянутый алым бархатом. Не видя того, кто покоился в гробу, Алена встала за спиной старца и, не переставая плакать, прислушалась. Ей хотелось разобрать имя, которое постоянно
произносил необыкновенный священник, но именно его-то она и не могла понять.
- Упокой, Господи, рабу Божию …, - только и слышала она слова.
Стало быть, это женщина. Алена вздрогнула, так как священник вдруг посмотрел на нее так пристально и так печально, что она разом поняла, что ему теперь известно о ней все, вплоть до последней мысли. Но это не пугало. Она даже обрадовалась, что он обратил на нее внимание. И снова Алена мучительно напрягла память, пытаясь вспомнить, где видела его до этого. Много раз. Очень много раз.
Служба продолжалась, но Алена больше не слушала слова. Она вся отдалась созерцанию этого человека, и на душе ее становилось светло и радостно, не смотря на пробивающуюся сквозь радость печаль. Печально звучал его голос, и слезы не переставая текли по лицам всех присутствующих.
«Кого же они так оплакивают?» – снова подумала Алена, - «кто достоин его слез?» Она вытянула шею, но ничего не увидела, кроме охапок цветов, сложенных вокруг гроба. В этот момент глаза ее снова встретились с глазами старца, и он чуть заметно кивнул. «Посмотри», - будто говорил его взгляд, - «Не зря же ты попала сюда». Алена удивилась, как легко старик передал ей свою мысль,
будто сказал, только беззвучно, одними глазами.
Она осторожно подошла поближе. Седая старушка в рубище и черном платке посторонилась, пропуская ее, девушка, оказавшаяся настоящей красавицей, окинула печальным взглядом, полным сочувствия. Оказавшись у гроба, Алена поднялась на цыпочки, и заглянула за плотную стену цветов. Пошатнулась. Перед глазами у нее все поплыло, крик замер на вдохе, и, казалось, сердце остановилось навсегда. Перед нею была она сама, с распущенными пепельными волосами, в белом длинном платье и крестом в скрещенных руках.
- Упокой, Господи, рабу Божию Алену, - отчетливо донеслось до нее, и это было последнее, что она слышала.
Все вокруг закружилось, смешалось, и погрузилось в непроглядный мрак.
------------------------
Первое, что она увидела, был свет. Яркий свет, наполнявший помещение, в котором она лежала на чем-то жестком и неудобном. Зрение возвращалось медленно. Сначала Алена пребывала в состоянии, близком к полному покою, и ей нравилось разглядывать игру света, который то появлялся, то исчезал. Потом она стала гадать, что это могло бы быть, и резко вспомнила, что лежала в гробу, окруженная цветами, а необычный священник в белом одеянии и с сияющим лицом отпевал ее, «рабу Божию Алену». «Значит, я умерла», - подумала она, ничуть не испугавшись. Где-то она читала, что после смерти многие видели яркий свет, и уверилась в своем предположении. Она стала ждать, что же будет дальше, но тут зрение стало возвращаться к ней, и она различила прямо перед собой большое окно, через которое проникали лучи солнца. Ветер трепал ветви березы, и это они создавали эффект игры света. На окнах были решетки.
- Смотри-ка, новенькая очухалась, - услышала она негромкий женский голос.
- Что у нее там, передозировка? – немедленно откликнулся другой, помоложе.
- Да вроде того. Врач сказал, ее еле откачали, но жить будет.
- Вот и хорошо. Молодая еще, чтобы на тот свет-то, - вступила в разговор третья женщина, судя по голосу, пожилая.
Алена с трудом повернула голову.
Палата, в которой она лежала, была рассчитана кроватей на восемь. Две из них пустовали, а остальные пять занимали женщины разных возрастов. Справа от нее лежала та, которая первой заметила, что она «очухалась». Женщина была еще молода и, видимо, красива. Но красоту ее трудно было различить за покрывавшими ее лицо синяками и ссадинами. Волосы, темные, немытые, прядями падали на подушку в не очень чистой наволочке. Дальше за ней лежала совсем молодая девушка, ровесница Алены или даже младше, с заострившимися чертами тонкого бледного лица. Кровать у окна занимала дама лет пятидесяти осунувшаяся, с подбитым глазом. Еще одна женщина спала, отвернувшись к стенке, а слева от Алены лежала бабулька, совсем седая с впавшими страдальческими глазами.
- Я – Юля, - сказала ее соседка справа, убирая прядь волос с лица и силясь улыбнуться. Ей это удалось с трудом, так как ссадина на щеке, видимо, сильно болела, хоть и была смазана чем-то липким, скорее всего антисептическим клеем.
- Алена, - с трудом выдавила она, чувствуя, что голос не слушается ее, а звучит хрипло и сдавленно.
- Кололась? – бесцеремонно спросила Юля, приподнимаясь на локте и с интересом изучая Алену.
- Нет, - она помолчала, подумала, а потом ответила честно, - не знаю.
- Да-а. Ну, ничего. Жить будешь.
Алена закрыла глаза. Голова гудела, веки были тяжелыми. А в висках пульсировала кровь. Она никогда не кололась, она точно помнила это. Курила – да, травку, но не кололась. Но тогда приходилось признать, что она просто сошла с ума. Церковь, сияющий священник в белом, гроб с ее собственным телом – все это не могло быть ничем иным, как игрой больного воображения. Либо она сошла с ума, либо Дрон или еще кто-то подсунул ей что-то совсем сбивающее крышу. Вспомнить только эти звучащие цвета, которые наблюдала она в «Элегии». А может быть, она кололась, только не помнит этого? Помнит только церковь в белых облаках и с золотыми воротами…
- Я написала записку родителям, - услышала она, как сквозь сон и поняла, что действительно спала некоторое время, так как солнце уже не заливало ее кровать, а гуляло по полу в другом конце комнаты, - написала, что не хочу жить. Что покидаю эту жизнь самостоятельно по собственному желанию, и попрощалась с ними, - это говорила девушка с заостренными чертами.
- Зачем? – удивилась Юля, а Алена стала прислушиваться к разговору.
- Я не хочу жить, - капризно сказала девушка, - жизнь так трудна. Я хотела умереть, пока я молода и красива, пока мое тело не состарилось.
Юля хмыкнула, но промолчала.
- Родителей-то не жалко? – спросила женщина с подбитым глазом.
Девушка усмехнулась. Алена открыла глаза и посмотрела на нее. Та лежала закинув руки за голову и мечтательно уставившись в потолок. Светлые волосы, завязанные в хвостик на макушке, делали ее еще моложе. Видимо, ей было лет пятнадцать, не больше.
- Жалко? – казалось, девушка задумалась, - Да. Но я не хочу жить. Не хочу!
- Зря, - Юля вздохнула, - а я хочу. Теперь. Никому свою жизнь не отдам.
Повисло молчание. Алена смотрела в окно, следя за ветками березы. И думала о белой церкви с золотыми воротами и куполами. Теперь, когда ее отделяли от мира прутья решетки, все это казалось слишком нереальным.
- А с тобой что? – спросила девушка у Юли.
- Со мной, - прозвучал ее голос, но до Алены он доносился, как сквозь туман, - да мужик мой меня на тот свет хотел отправить, вот я и наглоталась гадости. Снотворного. От отчаяния. Понимаешь, ребенка я из-за скотины этой потеряла. А так хотела родить его! И чтобы мальчик. Лехой назвать хотела. Мы бы с ним жили вдвоем, да вот…, - она сглотнула, но тут же улыбнулась девушке, - как звать-то тебя?
- Оксана. Мерзкое имя, правда?
- Почему? Имя, как имя. Да и ты хорошенькая. Люди здесь не просто так оказываются, так что постарайся никогда больше сюда не попадать.
- Думаю, в следующий раз не попадусь. Постараюсь, чтобы все прошло хорошо.
- Дура, - констатировала Юля.
О чем они говорили дальше, Алена не слышала. Она погрузилась в легкий сон без сновидений, и проснулась, когда день совсем уже клонился к вечеру.
- Хотела я к нему поскорее, - услышала она голос бабули, которая лежала слева от нее, - да вот оказалось, не там он, совсем не там! Там темнота, и огонь, и ужас. А его там нет. Так что решила я свой век до конца прожить, чтобы потом с Петрушей моим встретиться. Грех отмолю, тогда и встречусь.
Алена постаралась отключиться, но не смогла. Бабуля продолжала бубнить что-то про Страшный Суд, а она раздумывала, кем же был тот священник в белом, который отпевал ее, и так грустил из-за нее. Ей вдруг стало стыдно, что она расстроила его. Ей бы хотелось всегда чувствовать ту радость, что исходила от него, когда он служил службу. И кто тот старец, что взялся опекать ее там, в церкви?
Она все еще продолжала размышлять об этом, когда взгляд ее упал на иконы, расставленные на тумбочке у бабули. Сначала она узнала старца, и содрогнулась всем телом. Икона была самая большая, и старец был изображен во время молитвы в лесу.
- Кто это? – перебила она исповедь старушки, указывая на икону, - ну, святой, кто?
- Это святой Серафим Саровский, наш заступник, - нравоучительным голосом ответила бабуля, - всегда обращайся к нему в своих печалях за утешением… - она протянула Алене икону, чтобы та могла лучше рассмотреть изображение, - ты бери, бери. На память…
- Спасибо, - пробормотала она, рассматривая такое знакомое лицо седого старца.
- И эту тоже возьми, - бабуля протянула ей вторую икону.
И тогда Алена хорошо рассмотрела ее. Это была совсем маленькая иконка, и на ней был Иисус Христос. Увидев его лицо на иконе, Алена не могла сомневаться в том, кто он. Она знала. И это знание так потрясло ее, что икона отца Серафима выпала из ее рук, а перед глазами все поплыло.
-------------------------
А на следующее утро пришла мама и забрала ее домой. Никто нечего не сказал ей, никто не выразил неудовольствия ее поведением. Ее собака и котенок тоже были здесь, в ее комнате. Ей наняли психолога (она подозревала, что психиатра), и трижды в неделю Алена ездила к этой приятной светловолосой женщине, которая всегда принимала ее под звуки легкой классической музыки. Они в течении часа беседовали обо всем, кроме видения, о котором Алена никому ничего не рассказывала.
Выяснилось, что ее нашли в грязном подъезде утром следующего дня, лежащей на ступеньках со всеми признаками передозировки. И женщина-психолог хотела выяснить, как же Алена дошла до такой жизни. Откуда она взяла героин?
Странным было только то, что Алену не тянуло к героину. И что на ее теле не было обнаружено никаких следов от иглы. В этом и состояла задача психолога (или все же психиатра?) выяснить все подробности последних Алениных похождений.
Был ли героин? Этим вопросом Алена мучилась постоянно, ведь если он был, мечта ее о маленькой церкви превращалась в дым. В туман, что вьется вокруг ее золотых куполов. После долгих мучений, она все же решилась позвонить Дрону.
Некоторое время она просто смотрела на телефон, потом смело сняла трубку и набрала его номер.
- Здравствуйте, можно Андрея? … Привет! Это я. Не рад?
На другой стороне провода повисло молчание, которое невозможно было истолковать, как проявление большой радости.
- Привет! – как-то слабо сказал Дрон, - чего надо?
- Не очень-то приветливо. Спросил бы, как мои дела.
- Как дела? – покорно спросил Дрон.
- Хорошо. А у тебя?
- Тоже хорошо, - он начинал злиться, - все?
- Нет, это только начало. У меня к тебе один безобидный вопрос.
- Валяй, по старой дружбе.
- Как Виктория?
- Это и есть твой вопрос?
- Нет. Извини, не удержалась, - Алена перевела дыхание, - слушай, Андрюха, у меня передоз был. Герыч. Кто мне подсунул эту
гадость? Знаешь? Хочу этой твари в глаза посмотреть!
Дрон молчал. Знает, думала Алена, сама с ужасом понимая, что конец сказке. Она спряталась в подъезде, и не было никакой церкви и… Дыхание ее оборвалось. Черт, ничего не было!
- Я сейчас к тебе зайду, - сказал Дрон наконец.
- Я у мамы. В Автово. Так что говори так.
- Приезжай, или ничего я тебе не скажу!
- Ладно. Через два часа приходи.
Алена повесила трубку, чувствуя, как дрожат ее руки. Ехать туда… Где никого нет. Она не может ехать в эти пустоту и одиночество! Черт, придется. Она напряженно думала, как вдруг телефон взорвался звоном. И беря трубку, Алена почему-то точно знала, кто звонит.
-Привет! – раздался веселый голос Маринки, - адаптировалась?
- Что? – не поняла Алена.
- Ну, так говорят о тебе. Что ты сначала должна адаптироваться. Ну, к новой жизни.
- Адаптировалась, - усмехнулась Алена, и сама неожиданно для себя предложила, - поехали со мной, я хочу забрать кое-какие вещи со старой квартиры.
- Хорошо. Заходи, когда соберешься.
-----------------------
Не смотря на солнечную погоду, в квартире было сумрачно. Мама явно побывала здесь, так как все было убрано, окурки и бутылки выброшены, а шкафы пусты.
- Будешь здесь жить? – спросила Марина, - следуя за Аленой по длинному коридору.
- Нет. Мама квартиру сдавать хочет. И… я тоже хочу.
- Понятно.
Алена остановилась у окна. Долго смотрела на старые клены, на стену соседнего дома, на двух подростков, сидящих на спинке скамейки. Зачем она приехала сюда? Алена распахнула старое окно, от чего рама болезненно скрипнула. Зачем? В надежде на чудо?
Прозрачные весенние листочки покрывали ветки столетних деревьев. Еще чистые, не засыпанные вечной городской пылью, от которой летом воздух становится тяжелым и горячим. Алена смотрела на них и ждала. Она слышала, как Марина ходит по комнатам. Потом раздался звук закипающего чайника с кухни и тут же замолк. Марина зазвенела посудой.
- Будешь чай? – раздался ее голос, как будто из другой вселенной.
Алена не ответила. Там, за деревьями, поднимался туман, который чуть отблескивал золотом в свете весеннего солнца. Завороженная этим зрелищем, Алена стояла, как прикованная к окну. Солнечные лучи пронзали туман, как тонкие острые шпаги, сияли каплями на сером асфальте, золотили деревья, двор и крыши домов, превращая их из обыденных серых предметов в нечто волшебное.
И тут, почти одновременно, до Алены донеслось два звука. Один требовательный и решительный звон старого телефонного аппарата, взорвавший тишину старой квартиры. И второй – тихий и мелодичный звон отдаленного церковного колокола.
Алена замерла, вцепившись в подоконник. Волосы на затылке мгновенно встали дыбом. На секунду она закрыла глаза. Потом медленно повернулась и молча уставилась на телефон. Звонил Дрон, она точно знала это. Только он один мог набрать этот ее номер. Никто больше не знал, что она вернулась.
Некоторое время она сверлила телефон взглядом. Потом снова повернулась к окну. Колокол продолжал свою тихую песню. Она была уверена, что это не мираж, это точно он. Она бы узнала этот звук среди сотни тысяч других звуков.
- Чай готов, - Марина появилась на пороге комнаты.
Увидев подругу, которая стояла, уставившись в одну точку, она остановилась.
- Ален, трубку-то возьми. Ведь звонит же.
Алена молчала. Потом медленно повернулась к подруге. Закрыла окно. Звук колокола прекрасно был слышен ей и так – даже при шуме телефонного звонка и при закрытых окнах.
- Ты знаешь…, - Алена говорила медленно, с трудом подбирая слова, - у меня есть одно дело… Я должна идти! И ты тоже иди. Иди домой!
- Но…, - Марина выглядела обескураженной, - я чай сделала…
- Марина, мне нужно идти. Вот ключ, - она кинула его подруге, - занеси завтра мне к маме, ок?
Алена быстро прошла по коридору, надела туфли и выскочила на улицу, хлопнув дверью прямо перед носом испуганной подруги. Но ей
не было дела до Марины. Колокола звали ее. Алена бегом бросилась вперед по узкой улочке и вскоре исчезла в золотистом солнечном тумане.
