Дневник Ольги Эйхенбаум

«Захожу я в кабинет к Олегу, а там его теща Ольга Эйхенбаум у книжной полки стоит. Мне становится не по себе: ведь она скончалась пятнадцать лет назад. «Ларочка, — говорит она мне, — что-то стали нашего Олеженьку забывать. Он очень огорчается, мальчик наш». В этот момент хлопает от сквозняка дверь, и я… просыпаюсь. И думаю: «Что ж... Видимо, Оля дала мне знак, что пришло время опубликовать ее дневник, посвященный Олегу», — рассказывает подруга семьи Далей.

«Дневники Олега, его письма к жене и воспоминания тещи хранятся у меня много лет, — рассказывает подруга семьи актера Лариса Мезенцева. — Я берегу их как верный архивариус — меня просили об этом жена и теща Даля: Лиза и Ольга».

«Помню, как я его увидела в первый раз. В конце августа 1969 года я приехала к Лизе в Нарву, где шли съемки «Короля Лира» (дочь Ольги Борисовны и будущая жена Даля Елизавета работала на этом фильме монтажером. — Прим. ред.). Уже несколько раз от Лизы я слышала фамилию Даль. Я знала, что в день рождения Лизы в ресторане он подсел к столику, за которым сидели она и ее друзья по работе.

Когда я вошла в Лизин гостиничный номер, там сидел Олег — в спортивном синем костюме, с такими же синими глазами. Лицо его поразило меня какой-то чистотой и миловидностью. Глаза были ясные, чуть ироничные и застенчивые. Он скоро ушел.

Потом он исчез — группа поехала в

Ленинград, а он был москвичом. Я не спрашивала Лизу о нем, но чувствовала, что он «застрял» где-то в ее сердце. Как-то она поехала в Москву, хотела побывать в «Современнике» и повидать Олега. Но он то ли был не в настроении, то ли пил, но встреча не состоялась, и Лиза вернулась домой огорченная и, вероятно, обиженная.

А в конце апреля он приехал в Ленинград на озвучание, зашел в монтажный цех и нашел Лизу. Вечером он был у нас, был долго, пересидел Лизиного «ухажера» Сережу Довлатова, и утром, часов в пять-шесть, Лиза и Олег явились ко мне в комнату и заявили, что они решили пожениться. На другой день Лиза проводила его в Москву, и он уехал с театром на гастроли в Алма-Ату. Оттуда пришло несколько милых писем, а потом, в ноябре, они отправились в загс…

29 января 1971 г. Рядом с Лизой идет по жизни очень хороший человек. И необыкновенно трудный для тех, кто не видел его у него дома. Уютный, чистоплотный, с большим вкусом, домовитый и вместе с тем совершенно не в плену у вещей. Я сразу стала называть его на «ты», а он меня — Олей, что для посторонних людей странно и непонятно. Я себя с ним чувствую очень легко, хотя понимаю, что он намного выше меня, умнее, что он абсолютно незаурядный человек. Но в чем-то мы все трое очень подходим друг другу: все не любим шумные компании, все не любим «блатные» ситуации, суету, сплетни.

Май 1971 г. Олег «загулял», и мы с Лизой очень беспокоились. Я написала ему в нашу газету:

«Открытое письмо»

Когда в стране несчастье, народы сплачиваются и стойко пытаются пройти вместе сквозь горе и лишения. Но народ должен верить! Без веры народ разбегается кто куда, кто во что горазд — все приходит в упадок, начинаются бунты, перевороты, наступает анархия — мать беспорядка!

Народ нашего маленького-маленького государства обращается к своему правительству с призывом не обижать себя и свой народ! Жизнь главы государства, его здоровье, ум, красота — это благополучие его народа!

Предельно огорченный народ.

12 мая 1971 г.».

Таким образом мы «объяснялись». Эта газета не от радости появилась. Она

возникла оттого, что мы — все трое — в общем, не те люди, которые выясняют свои отношения так: «Вот ты пришел поздно!», «Ты пришел такой-сякой!». Ни Олег, ни Лиза, ни я не любим этих «выяснений». И эта газета нам помогает! Ведь Олежечка совершенно не понимает, что такое семья. Иногда он вдруг приходит без денег, и Лиза его спрашивает:

— А ты не получил зарплату?

— Я получил, но одолжил…

А мы сидели «без копья». И опять же никогда не было такого, чтобы на этом факте выходила какая-то сцена. Нет! Но об этом тоже потом что-то мелькало в газете. Он сам написал туда несколько таких коротеньких, очень симпатичных вещей. И всегда, когда Олег приходит домой, он смотрит, что есть новенького на «газетной стене»,

на этом листе. И всегда очень хорошо принимает все эти заметки. Кроме «Открытого письма»: он прочел его и ничего на это не ответил. Он промолчал, потому что ну что ж ему было ответить?.. Заверять он нас ни в чем не мог…

Бывают моменты, когда Лизин брак может разорваться. Олег очень любит ее. Но когда он срывается, Лиза отходит в сторону, а я, наоборот, подхожу к нему… Ах, как жалко его! Когда он приходит удрученный и виноватый, тут уже просто нельзя на него сердиться, потому что его страшно жалко. Он казнит себя сам такими словами, каких мы даже вслух не произносим. Как он меняется, как страшна эта его болезнь! Как-то они с Лизой купили ему в магазине чудный чешский плащ, и Олег в нем ушел по делам… В ту ночь он попал в вытрезвитель и пришел домой в шесть часов утра, заплатив там какие-то деньги. Пришел без плаща, без хороших наручных часов, без… Словом, он попал в руки каких-то подонков, которые напоили его, а в таком состоянии он уже теряет представление о том, с кем имеет дело.

26 апреля 1973 г. Скучаем по Олегу очень. Даже не думала, что так его люблю. Если уж сквозь ту пьянь, которая вокруг него всегда витала, я смогла разглядеть в нем все то милое, что в нем есть, значит, он — хороший человек! Будем крепко надеяться и мечтать, что так оно и будет дальше!

9 июля 1973 г. Немножко тревожно, потому что меняется жизнь Лизы, а значит, и моя. Но у них сейчас все наладилось. Из рук Володи Высоцкого Олег принял французское лекарство, которое избавляет от тяги к спиртному. Это так прекрасно, что Олег выпутался

из этих страшных сетей — и дай-то Бог, чтобы никогда в них опять не запутался!

Ведь самое страшное даже не его запои-перепои. Был один момент, когда мы начинали жить одной семьей. Иногда Олег переходил на пиво, считая, что он делает очень большое дело, но употреблял его в таких количествах, что из тоненького и стройного молодого человека делался пузатым мужиком. Напивался он этим пивом настолько, что, конечно, становился пьяным. А это еще хуже, чем от водки! И ужаснее. Лиза по его требованию таскала это пиво из палатки чайниками. Или он сам ходил — это было близко. Приносил пиво, и считалось, что вот «сейчас он не пьет». Я, например, этого не выносила и считала, что пусть лучше поставит на стол водку и пьет, сколько нужно, только бы не наливался этой дрянью, от которой воняло по всей квартире, как на заводе им. Бадаева.

Впереди у нас с Лизой вопрос о переезде в Москву. При нашей системе прописки, да еще в Москве — дело трудное. Но мы пока не торопимся.

Сентябрь 1975 г. В Москве. Мы живем в квартиренке в две комнаты, наверху — отвратительная семья с криками, руганью и роялем, который используют две девки, играя попеременно «Цыганочку» и «Собачий вальс». Им доставляет наслаждение скакать и прыгать, зная, что это мешает нам, а главное, Олегу, который не соизволил обратить на них внимание. Олегу нужно полтора часа, чтобы добраться до театра: пешком, автобусом, метро… Лиза трудно привыкает к «безработному» состоянию и сидит в их маленькой комнате, сквозь слезы читая Достоевского.

19 августа 1977 г. Московский Дом кино. Олег взял с собой Лизу. Они сидели в холле возле буфета на втором этаже, ели мороженое. Засиделись до третьего звонка. Потом Олег сказал:

— Лизка! Пошли отсюда!..

— Пошли, Аличка…

На этом их знакомство с новыми достижениями соцкинематографа и закончилось.

Июнь 1978 г. Олег пришел домой. В кармане его был смотровой ордер на квартиру, но он не сразу об этом сказал. Он, как всегда, придя с улицы, долго чистил ботинки, потом надел тапочки и, наконец, сказал нам об ордере. Мы поняли только, что от квартиры, от района он в восторге, но слова его были скупы, и восторг был спрятан далеко, глубоко. Но все-таки Лиза сразу почувствовала, что ему не терпится показать ей квартиру, и они поехали.

21 мая 1979 г. Сегодня куплены светочи — в кабинет и в спальню. Симпатичные. Олег пишет что-то сложное, музыкально-стиховое — явно талантливо, но трудно. Как трудно ему существовать в современном «искусстве», продираться сквозь соцреализм, и как он не может найти выхода своим силам — творческим силам. И ни одного друга!

23 мая 1979 г. Утром — звонок телефонный и предложение лететь на БАМ. В обществе Вицина. Видно, не хотелось Олегу, но и интересно — никогда там не был, да и деньги нужны. Олег неспокоен душой, наполнен желаниями и огорчениями. Он хорошо пишет, он талантлив, но ему нужен слушатель, критик, может быть, даже учитель. А рядом три женщины.

Мать, теща и жена. Жена — хорошая, умная, но нужен слушатель, которому он бы верил, чье мнение ему было бы важно. Ведь он знает много хороших и умных людей. Но он ревнив. Нет, он не жену ревнует, он не пускает в свою домашнюю жизнь никого.

24 мая 1979 г. Без нашего мальчика жизнь как-то замирает, и свобода, которая появляется, никуда не тратится. Идти в кино не хочется, ехать куда-то за город — тоже. Была бы дача — поехали бы.

Звонила тетя из бамовского ЦК комсомола. Оказывается, полет-то длится 7 часов. Вот бедный наш мальчик — устанет как черт. А завтра ему 38 лет. Это хороший возраст, но это уже возраст. Уже есть прошлое: удачи, неудачи, разочарования — приходит уверенность в собственных силах, в правоте своей.

29 мая 1979 г. Ну вот, слава Богу, возвернулся наш мальчик. Там (на БАМе. — Прим. ред.) все как всюду: люди — наглые и зажравшиеся. Интересных встреч не было, так что только деньги. А жара все та же — Москва раскаленная, а люди мокрые.

Ноябрь 1979 г. Лизочка — мое утешение и Олег тоже! Дай-то Бог, чтобы у них все было и дальше ладно. У нас хорошее трио: главную партию ведет Олег, и как талантливо все, что он делает! Мало кто знает, как талантлив он у себя дома и как умеет нас приобщить к своему таланту. Разве я могла представить себе Лизу такой хозяйкой, такой аккуратной — с таким изяществом и вкусом она ведет дом.

Декабрь 1979 г. Мне кажется, что его юность прошла без дома. Он не любил дом — тесный, шумный, чужой, мещанский. И он искал именно такой дом, который в конце концов и сделал. Не нашел, а сделал сам. Увидел подходящий материал, из которого и сделал свой дом. Лизу он сделал, между прочим, такой, какой хотел. Домашней. Уютной. Первый год был трудный. Он не очень знал, что такое дом, семья; он был бродягой. И не сразу понял, как надо жить семьей.

13 января 1980 г. Весь наш клан переболел гриппом — мерзейшим! И я временно — слава Богу, временно — почувствовала себя немощной старухой. И мальчик наш болел, и Лиза.

29 января 1980 г. Олежечка сидел в кресле — кудрявый, красивый, и я ему сказала, что он похож на Байрона. Он немножко задумался, а потом скорчил такую рожу, не прибегая к пальцам, ничего как будто не делая; это он умеет удивительно — владеет каждым мускулом своего лица.

Бывает, я прихожу вечером к нему, и, пока Лиза в ванной, мы разговариваем, а потом переходим к смеху. Олег хохочет до слез, я — тоже, а когда приходит Лиза и спрашивает, чего мы смеемся, мы даже не можем вспомнить, с чего начался смех. Такая потребность в нем. Хотя смешного мало. Олег мрачен, и этот дурацкий смех как лекарство.

Сколько юмора в нем и как ему хочется играть комедийные роли! Ах, режиссеры, режиссеры, черт бы вас всех побрал! Такие актеры были и есть, а они ни черта не видят. Раневская, Рина — в каких-то эпизодиках! Картины забыты, а эпизодики остались!

Февраль 1980 г. Живем в Монине — в тишине, среди мягкого пушистого снега, черных ветвей и птиц. Дом большой и уютный. Олег, как когда-то и мой отец, сразу стал приводить свой уголок в полный порядок, поставил удобно мебель, приладил получше свет, потому что ночью долго читает. Раскладывает свои снотворные снадобья по коробочкам и делает все это так, что хочется смотреть, и кажется, что он делает что-то очень значительное. Удобно и уютно укладывается в постель, и на лице его появляется какое-то милое и спокойное выражение довольства. А утром и днем лицо его выражает обычно или страдание, или нервозность — надо идти куда-то, встречаться со всякой нечистью: просто ли с улицей, или с плохими режиссерами, или с плохими людьми. Надо зарабатывать деньги, чтобы позволить себе потом немного отдохнуть — вот так, в тишине.

17 мая 1980 г. Хожу по улицам, смотрю на прохожих мужчин и с удивлением вижу, что ни один молодой человек не идет так, как ходит Олег. У него

удивительная походка. Он идет обычно низко опустив голову, медленно, но очень широким шагом, и кажется, что он где-то не здесь, что он идет в каком-то своем пространстве и думает о чем-то своем.

28 июля 1980 г. Сегодня Олег ушел хоронить Володю Высоцкого. 42 года. Пил страшно. Умер во сне. Очевидно, паралич сердца. Такой талантливый человек. Олег очень страдает. Мы, конечно, не поехали. Там будет очень много людей, много любопытных. И на Марину Влади интересно посмотреть: как она страдает в жизни, а не на экране.

1 августа 1980 г. Сколько он знает! Я не успеваю удивляться и поражаться его знаниям. Все, что он читал (а читал он очень много) — и книги по искусству, живописи, и философские книги, и астрономию, и Достоевского, и Лескова, и Хемингуэя, — все это как-то особенно отложилось в его памяти. Я с ним часто разговариваю, но люблю больше слушать его. Что интересного, кроме разных бытовых историй, я могу ему рассказать! Я слушаю и опять же поражаюсь его воображению, его мечтам и замыслам. Если бы он был свободен, если бы ему хоть раз повезло и он прошиб бы медные лбы всех этих «великих» режиссеров! Но они его боятся. Боятся его знаний, его таланта, его непокорности и старательно его обходят. С плохими режиссерами он ссорится, иногда попадаются более сговорчивые и понимающие его, и тогда он делает свою роль и вытаскивает картину.

26 января 1981 г. Как вкусно Олег ходит по нашей новой большой квартире! И дурачится, как ребенок. Когда мы переехали, он серьезно отнесся к расстановке мебели. Ему не все равно, как стоит диван, где он стоит и что около него. Он меняет, выходит из комнаты, возвращается — если бы он не был артистом, он мог бы стать (не у нас, конечно) дизайнером с большим вкусом, выдумкой — дизайнером-художником.

11 марта 1981 г. 9 дней без Олежечки! А за день до его смерти пришло утверждение его вечера в Зале им. Чайковского — стихи Лермонтова. И этот вечер уже включен в абонемент сентября! Как он мечтал об этом и как мало на это было надежды. Судьба и Смерть. Судьба — по гороскопу — это был его год! Но нужна была осторожность. Почему он не говорил, что так плохо себя чувствует? Почему уехал в Киев? Утром ушел в гостиницу. Вероятно, решил, что полежит у себя в номере один — и все пройдет. Бедный наш мальчик!

1 июня 1981 г. Вот сейчас я сижу и думаю. Я часто так сидела и думала: где-то наш Алечка? Скоро ли он придет, насколько он пьян и не угрожает ли ему опасность? А сейчас я знаю, где он, и знаю, что ему уже ничто не угрожает. Что же лучше? Ах, нет! Пусть бы пил — он все равно перестал бы. С болезнью своей он бы справился. Он тоже слишком хорошо понимал, что с этим надо кончать. В нем не было того, что было у Высоцкого, — богемы. Он слишком любил свой дом, мир в своем доме, Лизу. Он шел к выздоровлению, а попал в безжалостные руки смерти. Она его схватила! Всякая нечисть живет, а наш светлый, добрый и талантливый, наш дорогой, наш маленький был так жестоко выхвачен из жизни, так рано сбит с ног.

Как жить будем?

Ну вот уже и 8 сентября!

Живем. В той же квартире, среди тех же вещей, а из жизни ушло что-то такое главное, чего и не скажешь словами. Неужели он знал, что ему суждено так рано уйти? Особенно в последнее время? Лиза иногда рассказывает что-то из их коротких разговоров и теперь, вспоминая их, думает, что он знал о своей недолгой жизни. Почему-то он стал носить деньги в сберкассу, чего не делал раньше: на дом все равно не накопить, на машину — тоже. Но он аккуратно вносил туда по 200—300 рублей.

Ему не везло отчаянно, фатально. И смерть его была какая-то неожиданная, и все-таки тоже фатальная. Он как будто шел к ней — нехотя, но зная, что она близко. Он ее чувствовал. А мы — нет! Судьба дала ему много, но в очень небольших дозах. Он долго жил бродягой, потом встретил Лизу, полюбил ее, у него был дом — такой, как он хотел, но все это продолжалось всего 10 лет. Он мечтал побывать в других странах. Он был в Польше, в Болгарии, в Чехословакии и в Эдинбурге и Лондоне — но очень коротко. Творчески он был силен, он сумел бы найти свой путь — путь обходной, почти бездорожный, но его собственный; он знал, чего хотел. Ему повезло однажды — с Козинцевым. И так ненадолго!

На сердце — тоска ужасная. И Лиза, и я — живем, что же делать. Этого горя хватит нам на всю оставшуюся жизнь, какой бы она ни была. Как сказал Олежечка накануне дня своей смерти: «Жизнь продолжается». Ну что ж, пусть себе катится по горькой полыни, по бездорожью...»

— Лариса, а что было потом с женой Олега и его тещей? Замуж Лиза больше не выходила?

— Лиза была все еще красивой интересной женщиной, когда овдовела… она пережила мужа на двадцать с небольшим лет. Но замуж больше не захотела. Она слишком любила Олега. Так же, как и Ольга.

— Ради Олега и Лиза, и Ольга переехали в Москву, оставив в Ленинграде налаженную жизнь и работу...

— Ольге вообще пришлось бросить работу, чуть-чуть недотянув до 20 лет стажа — что означало большую потерю в пенсии. Но тем не менее и она, и Лиза в Москве занялись тем, что создавали для Олега комфортную обстановку: дома его всегда ждали, понимали, знали его вкусы и привычки… Олег говорил: «Вы приносите большую пользу кинематографии, ухаживая за мной». Ну а что касается заработка... Если не считать недоразумений первых лет брака, Олег твердо знал: это его обязанность — заработать для семьи. В нем было это мужское качество. Как он радовался, когда приносил деньги! Веером раскладывал их на ковре перед Лизой. Ему было приятно отдавать. При этом ему было абсолютно чуждо накопительство! Совершенно невозможно представить Олега просящим у чиновника квартиру или машину. Чиновников он называл исключительно «сволочами» и «негодяями», которые на художественных советах закрывают спектакли. Он считал, что с ними можно только бороться. И, конечно, Олег никогда в жизни не был ни на одном правительственном приеме. Вот и наград не имел... Но он снимался в кино, выступал на встречах со зрителями, ездил с театрами на гастроли — то есть зарабатывал. Другое дело, что Олег не умел рационально распоряжаться деньгами. Увидел в магазине кресло — купил, водрузил на голову и пошел. Нужна туалетная бумага — купил связку, как баранки надел на шею и принес. Как-то раз поехали они с коллегами на гастроли в Ирландию. Все «растягивали» суточные, экономили, кипятильником яйца варили. А Олег и близкий ему по духу Миша Козаков решили «пожить» в Ирландии — и пошли в паб, заказали ирландский виски... И потом Олег исполнил еще одну мечту — прокатился в лимузине. Еще купил дубленку свою знаменитую, в которой потом долго ходил, и джинсы. Эти джинсы у них с Лизой были одни на двоих — они же примерно одного телосложения, только Олег выше. Поэтому Лиза джинсы подворачивала, а он — отворачивал. Так и носили по очереди.

— Он ведь был большим модником...

— Одно время Олег носил шляпу, шарф, умопомрачительный вельветовый пиджак в шашечку и вязаные брюки. Эту экстравагантную вещь ему связала Лиза, ни у кого таких не было! Еще Даль обожал чистую обувь. И даже гостиницы определял как «плохие» и «хорошие» в зависимости от того, были ли там предметы для ухода за обувью или нет…

— А как же Лиза и Ольга жили потом, после смерти Даля? Кто о них заботился?

— Олег оставил им в наследство четырехкомнатную квартиру на Смоленском бульваре. И деньги. Как сказано в дневнике Ольги, в последние месяцы он вдруг перестал мотать и носил на сберкнижку по 200—300 рублей — в итоге из них составилась внушительная сумма. На эти деньги Лиза с Ольгой и мать Олега, котораяпоселилась с ними, прожили первый год — можно сказать, Олег заботился о них и после своего ухода. Но потом скопились долги… И ей все-таки пришлось вы йти на работу: Лиза устроилась в кинолабораторию «Союзмультфильма» монтажером. А Оля — в Пушкинский музей.

— Лариса, а откуда у вас дневник Ольги и почему именно сейчас вы решились на публикацию записей его тещи?

— У меня ведь не только дневник Ольги — у меня есть и дневник Олега. После его ухода много месяцев ни Лиза, ни Ольга не решались разобрать бумаги в его кабинете. А когда наконец решились, обнаружился зеленый блокнот. Это был дневник Олега, о котором никто не знал. И этот дневник — вместе с дневником Ольги и письмами — оставила мне Лиза. Ведь под конец ее жизни я была уже

единственным близким ей человеком. Ну а почему именно сейчас я решилась опубликовать записи его тещи? Меня попросила об этом сама Оленька. Это почти мистическая история. Захожу я как-то в кабинет к Олегу, а там Оля у книжной полки стоит. Мне становится не по себе: ведь она скончалась пятнадцать лет назад. Оборачивается ко мне и протягивает фотокарточку зятя, где Олег у театра стоит, а за спиной у него надпись: «Сегодня спектакля нет». «Ларочка, — говорит она мне, — что-то стали нашего Олеженьку забывать. Он очень огорчается, мальчик наш…» В этот момент хлопает от сквозняка дверь, и я… просыпаюсь. В кабинете Олега все как было при его жизни, все вещи на своих местах, там, где их оставил хозяин. Вот только фотография та самая, которую мне во сне протягивала Ольга, лежит на полу посреди комнаты... Я поняла, что это знак, и поэтому решилась на публикацию. А кто об Олеге скажет лучше, чем его самые близкие люди?

— А что в дневнике Олега?

— Его дневник — это такая творческая лаборатория. Хотя местами он написан очень жестко по отношению к коллегам Олега. Я думаю, что этот дневник может дать разгадку трагической личности Даля. Вот, например, отрывок: «Необходим совершенно новый метод и способ игры актера. Цинизм и опустошенность, вот что довлеет над психикой нового человека. Выбить его из привычного состояния. Дать ему новые ощущения. Система Станиславского ныне анахронизм, и в этом нет ничего страшного. Мы живем в мире признаний и открытий в парапсихологии, гипноза и генов. Штука в том, что так оно и было всегда! Но только теперь и с большими потерями мы отважились признаться себе в том, что мы гости, что мы не от обезьян. И вполне возможно, что мы созданы кем-то. Мы получены искусственно…»


Анжелика Пахомова. 7 Дней
http://7days.ru/