ЧАСТЬ ПЯТАЯ. СТАЛЬНОЕ СЕРДЦЕ
5 мая – 14 мая, 20 августа 1991 года.
*****
В период 1962-1964 годов такая известная организация, как Ренд Корпорейшн, выполнила по заданию министерства обороны США прогнозное исследование по вопросу о возможности использования внечувственного восприятия в интересах разведки и связи.

– А что ты скажешь, если я попрошу разрешения здесь э-э… задержаться? – спросил Тим в воскресенье ближе к вечеру.
Ольга приподнялась на локте и заглянула ему в глаза. Закатное солнце через окно светило ей в спину, и Тим невольно улыбнулся, таким прекрасным было лицо девушки в ореоле горящих золотом волос.
– Да запросто… – произнесла она задумчиво. – Мои сейчас заняты, раньше, чем через месяц они сюда носа не высунут. Поесть я тебе приготовлю чего-нибудь впрок, магазин в поселке, ты знаешь, где. Сейчас барахло отцовское разберу, подберем тебе одежонку, не будешь же ты в одном и том же ходить.. А у нас в агентстве затишье, я смогу приезжать часто, ехать удобно… Деньги есть у тебя?
– Есть немного, на какое-то время хватит.
– Ладно, придумаем что-нибудь. Слушай, а твои? Они вообще в курсе, что происходит?
– Ну как тебе сказать… С матерью я на днях по телефону говорил. Она думает, что я ложусь в этот самый Институт на обследование. Рада безумно. Так что, допустим, неделю они беспокоиться не будут. Вот ведь дал Бог родителей, а?
– Это ты их довел, милый. Извини, но ты кого хочешь сломаешь…
– И тебя?
– И меня. Ладно, не будем.
– Извини.
– Ничего, – она прильнула к нему всем телом и мягко поцеловала в небритую щеку. – Колючка моя любимая… Знаешь, я отпрошусь, пожалуй, и в среду вернусь сюда до конца недели. Может, порисую немного, тряхну стариной. Здесь так тихо…
– Здесь действительно тихо.
– Ну а что ты хочешь, это же старые дачи, еще довоенные. Большие участки, люди спокойные. Ты соскучился по тишине, да?
– Понимаешь… – Тим сел на кровати и, обхватив себя руками за плечи, уставился на закат. – Здесь во всех отношениях тихо. И очень чистое место по энергетике. Никаких отвлекающих факторов, никакого мусора. Отношение сигнала к шуму почти нулевое. А мне очень нужно один интересный сигнальчик как следует обнюхать…
– Ты что-то чувствуешь?
– Помнишь, как-то однажды… Ну, когда меня по голове трахнули. Я тогда сказал тебе, что мечтаю – прилетела бы тарелка и забрала меня отсюда к едрене-матери…
– Да, – прошептала Ольга, вглядываясь в его лицо.
– Ты не передумала? Насчет того, чтобы я взял тебя с собой?
– В чем дело, Тим?
– Понимаешь… А, ч-черт! – Тим откинулся назад и твердо посмотрел ей в глаза. – В общем, мне нужно здесь отсидеться вовсе не потому, что я боюсь Проекта. Я за эти дни, спасибо тебе, набрался сил. Я в отличной форме. Вот, смотри, – он протянул вперед ладонь, слегка напрягся, и через несколько секунд в его руке проступили очертания белого с голубым бублика.
Ольга чуть отстранилась. Она все еще не могла привыкнуть к тому, что ее возлюбленный немножко не в себе.
– Что это? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
– Как сказал бы один мой знакомый биоэнергетик, это тороидальный микролептонный кластер. Но поскольку я не доктор физматнаук, то называю эту штуку бубликом. Вполне безобидная форма материи. Даже полезная. Заряжает батарейки. Я их за эти два дня штук сто, наверное, слопал. Потрогай.
– Спасибо, я потом как-нибудь, ладно?
– Глупышка. Привыкай.
– Там, куда ты собрался, мне придется все время с ними иметь дело? – осторожно спросила Ольга.
– Главное, мы будем вместе, и в полной безопасности.
– Где это?
– Далеко. Но у меня нет выбора. Проект от меня не отступится. Он уже прибрал к рукам всех активных московских сенсов. Более того, начинается инициация совсем молодых, почти детей. Затевается что-то невообразимое, и мне в одиночку эту лавину не остановить. Лет через пять-шесть, а может, и раньше, в Советском Союзе наступит Золотой Век. Будет построено абсолютно счастливое идеально управляемое общество. Полное единомыслие, безусловное одобрение и даже обожание властей. А к середине двадцать первого века КГБ будет править миром.
Девушка откинула одеяло, спустила ноги с кровати и потянулась за одеждой. Тим улегся на живот и завороженно глядел, как исчезают под тканью обожаемые им ноги, золотистый островок между ними, гладкий молодой живот, упругие чуть тяжеловатые груди…
– Ты прекрасна… – прошептал он.
– Пойдем вниз чай пить, – сказала она.
– …Хотя не исключено, что сбудется пророчество Нострадамуса, – размышлял Тим вслух, спускаясь по лестнице на первый этаж. – Если старик Мишель не ошибся, и если ученые правильно расшифровывают его записи, то Генриху Счастливому уже десять лет.
– Это кто? – спросила Ольга безразлично, накрывая на стол.
– Будущий гениальный воитель и президент объединенной Европы. Понимаешь, по Нострадамусу в двадцатые годы следующего века начнется страшное мочилово по всей планете. Белые против черных, желтые против всех, мусульмане тоже… против всех. Самое интересное, что если верить Нострадамусу, все эти армии будут транзитом идти через нашу территорию. Мало не покажется. Но Генрих победит, и те, кто останутся живы, об этом не пожалеют. Во всяком случае, если воспринимать Нострадамуса всерьез.
– А если нет? – по прежнему безразличным тоном произнесла Ольга.
– А если нет, – вдруг разозлился Тим, – тогда командовать будут наши. И разведут «совок» на всю планету. Ты Оруэлла читала? Это что, лучше, по-твоему? Когда весь земной шар трясется над тем, как бы половчее талоны отоварить?!
– Да уж! – впервые улыбнулась Ольга с момента, когда Тим продемонстрировал ей бублик. – Это будет весело… Давай, садись… декабрист!
– В Сибирь за мной поедешь? – мгновенно спросил Тим, подходя к ней ближе.
– Ты это серьезно? – выпрямилась Ольга с чайником в руке.
– Отдай посуду, уронишь, – Тим отобрал у нее чайник, сунул его, не глядя, на стол, и попытался обнять девушку. Она увернулась, переставила чайник на подставку, и, закусив губу, принялась рассматривать Тима, будто увидела его впервые.
– Надвигается беда, – сказал Тим серьезно.
– Перестань меня запугивать, – попросила Ольга.
– Надвигается беда, – повторил Тим. – Так или иначе, а ее не избежать. Не психотронная война будет, так ядерная. Но я подозреваю, что нам есть, где спрятаться. И может быть, из этого убежища получится не только наблюдать, но и влиять на происходящее. Затормозить этот процесс, а то и обратить во благо.
– Все-таки, у тебя мания величия, – произнесла Ольга задумчиво.
– Я просто в курсе, что творится, – покачал головой Тим. – Я сенс. Я это нюхом чую.
– Да что ты там унюхал?! – взорвалась Ольга. – Ну что?!
Тим присел за стол и аккуратно разгладил скатерть перед собой.
– Вот уже вторую неделю меня кто-то зовет, – произнес он тихонько. – Источник сигнала далеко на востоке. Где-то в предгорьях Урала, как я понимаю. И сигнал подает друг. Оттуда исходит такое… Понимаешь, солнышко, на этом языке нельзя врать. У биоэнергетики природа другая, она для обмана не приспособлена. А я чувствую, что там, откуда идет сигнал, нас ждет убежище. Надежное, комфортабельное, и на всю жизнь. Раз я это чувствую, значит, так оно и есть. Конечно, это не летающая тарелка какая-нибудь, не чужой корабль. Их, наверное, вообще на свете нет.
– И на том спасибо, – пробормотала Ольга.
– Но там друг, – твердо произнося слова, уверенно сказал Тим. – Друг, который обеспечит нас всем необходимым. Он такой… Гуманный в лучшем смысле этого слова. Теплый, сильный, очень умный. И… – Тим запнулся и весело блеснул глазами. – И мохнатый, – заключил он.
– Сам ты мохнатый, – вздохнула Ольга, садясь напротив и принимаясь разливать чай.
Тим забарабанил пальцами по столу. Ольга придвинула ему чашку. Он благодарно кивнул, но к чаю не притронулся.
– В общем, или я уеду, или я останусь здесь, – сказал он после минутного раздумья.
– Уезжай, – посоветовала Ольга не без вызова в голосе.
– С тобой.
– Тимка, ты не понимаешь, о чем меня просишь.
– Да, наверное, не понимаю, – сказал Тим с неприкрытой горечью.
Ольга отставила чашку, протянула через стол руку и накрыла ладонью нервно подрагивающие пальцы Тима.
– Ты необыкновенный человек, Тимка, – сказала она. – Я не хочу тебя потерять. Но ты своей просьбой… Понимаешь, есть ведь еще и мои интересы. Верно?
– Если ты останешься здесь, у тебя уже не будет собственных интересов.
– Погоди, не перебивай. Мне двадцать три. И сейчас, пока есть возможность, я хочу позаботиться о своем будущем. Раньше все было просто, все было рассчитано на сто лет вперед. Я бы делала свой промдизайн в какой-нибудь конторе, рисовала для души картинки… Замуж вышла бы… Теперь все не так, все сложнее, но зато и возможности совсем другие. Понимаешь, Тим, если дальше все пойдет, как идет, то реклама в Союзе будет развиваться с огромной скоростью. И если я не буду дурой…
– Вот уж кем ты не будешь.
– Точно. Я скорее буду стервой. В общем, Тим, все идет к тому, что через год у нас с с одной девчонкой будет на пару свой бизнес. Дизайн-студия. И полиграфия. Календари, плакаты, макетная реклама. Понимаешь, Тимка, мне слишком дорого обошлось то место, которое я сейчас занимаю. Мне слишком здорово пришлось себя переломить. Я-то мечтала совсем о другом, ты же знаешь… Но зато, если я не поведу себя глупо, то рожать буду в хорошей клинике, и у моего ребенка будет все.
– Это что-то позитивное, – улыбнулся Тим. – Я-то думал, что ты вообще рожать не хочешь.
– А сегодня, милый, рожать никто и не собирается. Кого хочешь спроси. Ты пойми меня…
– Я понял.
– Тимка, я правда тебя люблю, – Ольга встала, подошла к Тиму сзади и снова запустила руки в его волосы. – Пожалуйста, Тим… – прошептала она. – Давай больше не будем об этом, ладно?
– Ладно, – вздохнул Тим. – Только ты все-таки подумай, хорошо?
– Хорошо. А может, все уладится как-нибудь, а?
– Уладится, – кивнул Тим покорно. – Как-нибудь, да уладится. Непременно. В ту или иную сторону. Тем или иным образом.
– Заткнись, – сказала она, наклонилась и поцеловала его так нежно, что Тим чуть не зарычал от предчувствия расставания, которое ждет впереди.
продолжение

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. НЕЧЕЛОВЕК
28 апреля – 3 мая 1991 года.
*****
В отличие от своих китайских коллег, покидавших в испуге лабораторию при наблюдении ими положительных результатов воздействия человека с расстояния 2000 километров, те, кто воспроизвел наши наблюдения на еще больших расстояниях, вели себя значительно спокойнее.

Воскресенье началось отвратно – снова похмельная тупость, вялость и апатия. Тим лежал в постели, обняв подушку, и размышлял, звонить или не звонить все-таки Самохину в его Институт. Теперь, когда момент принятия окончательного решения подступил вплотную, протянуть руку и снять трубку было особенно тяжело.
Некоторое время Тим, ворочаясь с бока на бок, склонялся к «звонить». Потом к «не звонить, авось пронесет». Наконец возникла подленькая мыслишка – а не подождать ли день-другой. Еще раз все обдумать, взвесить, разложить по полочкам. И тогда уж… На этой мысли Тим надолго завис. Все-таки он так и не убедил себя в том, что доверяет Самохину.
«В конце концов, что я знаю об искусственно форсированных сенсах? Вдруг у Самохина энергетический рисунок поддается корректировке? Думает человек одно, а аура его показывает другое? И вообще, я не детектор лжи. Я только еще учусь „видеть правду“. Кстати, Самохин это знал. Между прочим, очень уж он подозрительно старался в разговоре со мной не „щелкать“ и вообще быть паинькой.
Кругом одни загадки. А услужливое мое сознание вовсю этим пользуется, тело похмельное бережет, чтобы оно меньше двигалось. Нельзя так». Наконец раздираемый противоречиями Тим принял компромиссное решение. Он поднялся и, спотыкаясь, отправился на кухню залить чем-нибудь пересохшую глотку.
Утолять жажду пришлось водой из чайника, даром что кипяченой. Тим принял душ, с трудом позавтракал и, закурив, обратился к наиболее простой на сегодня дилемме – идти за пивом или нет. Посмотрел за окно, счел, что погода хорошая, день весенний и прогуляться можно. А там, глядишь, озарение найдет, и все проблемы разрешатся одним мощным всплеском интуиции. Всплеск был, в принципе, необходим. Вечером Тиму должны были звонить двое перспективных клиентов, и нужно было разбираться, давать им от ворот поворот в свете поездки в Институт, или пока оставить все как есть.
Тим лениво оделся, похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли деньги, документы и ключи. И уже перенес ногу через порог, когда телефон грянул. Выругавшись, Тим вернулся и снял трубку.
– Тимофея позовите, будьте любезны, – попросил совершенно незнакомый мужской голос.
– Слушаю вас, – процедил Тим неприязненно, соображая, кого еще нелегкая принесла на его голову. «Слава Богу, хоть не этот… вчерашний. Кажется, я ему гадостей наговорил. А каких? Не помню. Опять нажрался, трус несчастный. Сколько можно в водке от жизни прятаться? Утону ведь однажды…».
И тут следящий контур сухо затрещал. Тим еще не понял, что он, собственно, делает, а его пси, восприняв тревожный сигнал, чисто механически, используя телефонную сеть как опорную систему, уже принюхалось к звонившему.
И унюхало такое, что у Тима задрожали поджилки.
– Вам просили сообщить, что сегодняшняя встреча в Институте отменяется. Позже вам позвонят, – быстро проговорил незнакомец и дал отбой.
Некоторое время Тим стоял, до боли в кулаке сжимая трубку. Потом опустил ее на место и сел, безвольно уронив руки на колени.
Он сидел неподвижно, прикрыв глаза и почти не дыша, до упора разогнав следящий контур во все стороны. Плавно «щелкая» глубже и глубже, Тим сканировал пространство в поисках интереса к его, Тимофея Костенко, персоне. И поймал легкий отголосок… На самой грани восприятия. Почти неразличимый, слабый, затухающий. Даже не биоинформационный материал, а его тень. Тень очень неприятного, дурного, злого внимания. И источник этого внимания гнездился в старом добром направлении – где-то на северо-западе.
А у звонившего была «черная метка».
Тим еще сам не сообразил, что же ему удалось понять, и какое он принял решение. Но руки уже вытащили из кармана пачку купюр и перелистали ее. Двигаясь как сомнамбула, он встал, прошел в кабинет, вытащил из «нычки» еще немного денег и пристроил их в другой карман. Достал из шкафа кожаный рюкзачок, из-за которого Тиму когда-то завидовала добрая половина факультета журналистики. Аккуратно упаковал и уложил в рюкзачок две смены белья, джинсы, легкие кроссовки и свитер. Выгреб из ящика стола несколько пачек сигарет. Зимние кроссовки, которые были на ногах, сменил на удобные демисезонные башмаки. Закинул рюкзак за спину, потоптался на месте и решительно двинулся на выход.
У метро он придирчиво учинил смотр бабушкам-торговкам и через несколько минут стал богаче на две бутылки водки, одну пива, буханку хлеба и пару банок тушенки. Все, кроме пива, упихал в рюкзак, а с пивной бутылки зубами сорвал пробку и проглотил напиток в один присест. Нырнул под землю, сел в поезд и через полчаса выскочил наружу в искомой точке. Уже спокойный и готовый к тяжелой работе.
Тим шел по улице, аккуратно обходя лужи и подставляя лицо весеннему солнышку, а в голове заново рассматривал уже решенную задачу. И как всегда, найдя выход из ситуации интуитивно, за доли секунды, ни в чем не мог себя упрекнуть, поверив интуицию логикой.
Эмоция, которую ему удалось засечь, имела к звонку непосредственное отношение. Звонок, якобы по просьбе Самохина (в том, что это «засада», у Тима не было ни малейших сомнений), имел какую-то четкую цель. Скорее всего – удержать объект дома. А поскольку объект лентяй и домосед, то для этого достаточно освободить его от необходимости куда-либо ехать. Максимум, на что объект способен, это выскочить на полчаса за водкой.
Тим отдавал себе отчет в том, что, возможно, утрирует ситуацию. Но привычка не соглашаться на то, к чему принуждают, взяла верх. Он давно понял, что если тебя загоняют в угол, а потом говорят «ну, сам решай», – нужно лезть вверх. За двадцать с небольшим лет, прожитых во враждебном мире, Тим поступал так неоднократно и ни разу потом не пожалел. Он «косил» от армии, пока не понял, что сможет это выдержать, и ушел служить в девятнадцать лет, прожив на воле очень важный для себя год. Сломав, подмяв под себя женщину, с которой можно было после этого комфортно существовать как минимум полжизни – отвернулся от нее, наплевав на общее мнение, что это будет отличный брак. В мире сенсов всегда был котом, ходившим где вздумается, гулявшим сам по себе. Ушел с факультета, бросил газету… Да мало ли он ломал стереотипов, чужих и собственных. И теперь, оказавшись в двадцати километрах от дома, поворачивать оглобли не собирался.
Тима не волновало даже то, что его будет искать Ольга. Переживет как-нибудь. Ему было наплевать на клиентов, больных людей, остро нуждающихся в помощи. Пусть загибаются, их проблемы. А мысль о том, что Самохин, похоже, «спалился» и его сейчас, вероятно, расстреливают из психотронной пушки, Тим приветствовал злорадным рыком. С момента, когда он час назад почуял опасность, Тим инстинктивно запустил привычную с детства модель поведения.
И вот уже час он чувствовал себя удивительно комфортно. Глухая круговая оборона – это было то, что надо! Одиночество вдруг стало благом, злоба на весь свет – залогом безопасности, а здоровый жизнерадостный цинизм – единственно возможной формой отношения к жизни. Умом Тим понимал, что это нехорошо. Но душа его пела так, как не случалось ей петь уже очень давно. Это был верный признак стресса, но Тим приказал себе о таких вещах не думать. Его пытались загнать в угол – и он в ответ перестал быть человеком. Зато приобрел возможность из угла взлететь прямо вверх.
Солнце шпарило вовсю. Люди на улице были теплые и доброжелательные по случаю выходного дня. Следящий контур ничего особенного не фиксировал. Навстречу пробежала стайка очаровательных в своей юной невинности старшеклассниц с блудливыми весенними глазами. Тим хищно скалился, улыбаясь, и думал о том, как жалко, что высокие моральные устои не позволяют ему поймать такую вот нимфетку и поиметь ее со всех сторон. С нынешними его способностями это было бы чертовски легко, но, к сожалению, поперек совести.
На ходу он перетянул рюкзак под мышку, слегка приоткрыл его, свернул крышку на одной из бутылок и сделал из горлышка пару хороших глотков. Закурил и ощутил почти физически, как в груди закипает веселая молодая злоба. Поймал несколько летевших мимо бубликов и, проглотив их, зафиксировал отчетливый прилив энергии. Внимательно просканировал все контуры своей ауры и улыбнулся еще шире прежнего. «Товарищ председатель Государственной Комиссии! Трижды Герой всего на свете младший сержант Костенко к полету готов!».
Все отлично. День прекрасный. Впереди большая драка. И Кремер, как ему и положено, сидит дома.
*****
Дурную славу создали и целители, точнее те из них, кто без достаточных на то оснований пытаются решать подобные проблемные научные вопросы.

Цепляя по пути всю свободную позитивную энергетику, Тим осторожно подошел к двери Кремера и, глубоко «щелкнув», забросил внутрь квартиры луч-пробник. Он еще не представлял себе, получится ли задуманное, но чувствовал такую уверенность, что заранее рассчитывал на идеальный результат.
Захваченный лучом, Кремер инстинктивно вздрогнул, но решил, наверное, что ему почудилось, и «щелкать» не стал. Тим аккуратно перенастроился и «взял» Кремера плотнее, еще плотнее, и наращивал давление вплоть до блокировки двигательных функций. Раньше ему не приходилось так агрессивно обращаться с сенсами, но все получалось отлично, и Тим едва успевал ставить плюсы в воображаемой таблице эксперимента.
Кремер застыл, как изваяние, сидя за кухонным столом. Тим с расстояния метров в пять безмятежно, стараясь не удивляться своей силе, начал глубокое сканирование.
Следящий контур подал сигнал – какая-то старая развалина неопределенного пола из соседней квартиры решила выйти. Машинально Тим легким толчком, не отвлекаясь, загнал развалину под кровать.
Зажатый в кулак чужого поля Кремер едва дышал. Тим отметил, что с Николаем за последние месяцы произошла разительная перемена. Это уже не был прежний запуганный и побитый человечишко. За столом сидел крепкий и уверенный в себе сенс в расцвете сил. Яркая здоровая аура без малейшего следа былых «пробоев». Никакой «черной метки». Тим еще раз похвалил себя за выбор места. «Вот у тебя, Коля, друг старинный, мы и спрячемся. Либо ты уже один из операторов Проекта, либо как-то откупился. А поэтому у тебя мне безопаснее всего».
Четкой информации о том, куда Кремер собрался, Тим нащупать не смог, да на такое он и не рассчитывал. Но главное – буквально через полчаса Кремер должен был уйти, и вернуться только завтра к полудню. Это Тима устраивало полностью. Несколько минут он потратил на то, чтобы со всей возможной мягкостью «отпустить» сенса, и затаился в своем углу.
Кремер легко вернулся к жизни и принялся активно поедать яичницу. Тим вкатил себе еще один жирный плюс и приступил ко второму акту трагедии. Теперь, имея четкое представление о волновой структуре Кремера, он получил шанс эффективно от этого человека «закрыться».
Тим аккуратно заэкранировался и, стоя в ожидании, отметил, что на потрясающую, невозможную даже на взгляд сенсов работу, затратил совсем немного сил. Он еще был в состоянии без подпитки извне убить (или даже серьезно вылечить) с десяток человек. Конечно, за этим последовала бы энергетическая кома, но Тиму пока не нужно было ни убивать, ни врачевать. Он просто стоял и ждал, намереваясь провернуть старый фокус, которым иногда баловались на показательных выступлениях мэтры вроде Лапшина или Васнецова.
С обычным человеком такой фокус проходил, как правило, на ура, и для этого даже не нужно было быть сенсом. Но все сенсы старой формации были немножко фокусники и слегка шарлатаны поневоле. Общество слишком плотно внушило им, что экстрасенсов не бывает. Поэтому «старички» зачастую подстраховывались бессознательно психотерапевтическими методами. На самом деле бессознательно. Просто от недостаточной веры в свои пси-способности.
В частности, большинство из преподавателей «Центра Новой медицины» вовсю применяло эриксонианский гипноз и другие подобные штучки, одной из которых был «уход». Внимание объекта на мгновение переключалось, а когда он возвращал глаза назад, стоявший до этого перед ним человек вдруг оказывался у объекта за спиной. Сейчас Тим собирался отколоть этот номер в самом невообразимом варианте. Ему нужно было из узкого коридора проскочить в тесный дверной проем, из которого выйдет не просто человек, а мощный сенс. Никакие фокусы в такой ситуации помочь уже не могли.
Тим проверил свой экран, и тут мощный сенс, бросив посуду в мойку, встал и направился к двери. Тим «щелкнул» до упора и снова мягко ухватил Кремера за бока. Тот, ничего не почувствовав, оделся и, позвякивая ключами, открыл дверь.
Тим сжался в комок, направляя внимание человека мимо себя. Дверь распахнулась полностью. Кремер, уставившись перед собой невидящим взором, шагнул из квартиры наружу. Тим бесшумно скользнул внутрь и нырнул за угол. Дверь захлопнулась, в замке повернулся ключ. Кремер пошел по коридору, и Тим отпустил его. Лязгнули двери лифта. Тим глубоко выдохнул, открыл рюкзак, прошел на кухню и поставил на стол початую бутылку водки. «Дело сделано, господа. На какое-то время я от вас ушел».
Квартиру Кремер снимал крошечную, однокомнатную малогабаритку. На взгляд Тима, который тратил на аренду значительную часть бюджета – от жадности. На взгляд Кремера – из практичности. Он хронически копил деньги, якобы на машину. Собственно из-за этого друзья и разошлись. Не то, чтобы совсем поссорились, но вместе работать перестали. В какой-то момент Кремер начал неоправданно задирать цены на пустяковые сеансы. Тим его пристыдил, Кремер уперся. Тогда Тим, успевший тоже подкопить деньжат, в обрез на жилье, забрал своих клиентов и ушел.
В итоге проиграл Кремер. Тим несколько месяцев ходил в старье и внаглую объедал родителей. Но зато он основательно повысил квалификацию и приобрел клиентуру, готовую хорошо платить за качественное лечение. Поэтому, работая с ограниченным кругом больных и не перенапрягаясь, он зарабатывал даже немного больше Кремера, который в поте лица «гнал вал» и каждый вечер падал без сил. Разумеется, все свободные деньги Тим расходовал на водку, такси и цветы для девушек. А Кремер все копил, откладывая в матрас валюту и страдая энергетическим голоданием. Через год он совсем отощал, покрылся на нервной почве сыпью и начал потихоньку терять клиентуру. Если бы не Васнецов, который с подачи Тима провел с Кремером воспитательную беседу, Николаю пришлось бы вернуться на «скорую помощь», откуда он в свое время сбежал в экстрасенсы.
«А ведь Коле уже тридцать», – с непонятной себе горечью подумал Тим, разглядывая убогую обстановку кухни. Пробившись в квартиру, Тим вдруг расслабился и невольно стал мягче реагировать на жизнь. Впрочем, он тут же заключил, что Кремер сам выбрал свой путь, и его, Тима, это не касается. Волоча за лямки рюкзак, он прошел в комнату и осмотрелся.
Комната была энергетически нейтральна. Никаких следов чужого негативного присутствия. Никаких остаточных явлений психотронной атаки. Тим бросил рюкзак в кресло и «щелкнул» поглубже. Вроде бы все в порядке. Что-то светится под кроватью, это мы сейчас проверим. И кстати, спать мы устроимся, уж так и быть, на кушетке для приема клиентов. Из соображений безопасности… Тим рассеянно посмотрел на потолок и вдруг ощутил укол легкого беспокойства.
Прямо над кроватью на побелке отпечаталась россыпь темных квадратиков. Правильные такие квадратики, сложный, но вполне гармоничный рисунок. Особенно гармоничный на взгляд сенса, который в данный момент включил на полную мощность свое пси.
Тим несколько раз крепко сморгнул и потер глаза ладонью. Привычка использовать глаза в работе с клиентами привела к тому, что он всегда напрягал зрение, «щелкая». Даже целиком погружаясь в реальный, не человеческий, мир тонких излучений, тело сенса делало вид, что смотрит на него глазами. И зрачки уставали от фантомной перегрузки.
Тим просканировал квадратики на потолке. Почти ничего, но какое-то остаточное излучение есть. И оно что-то общее имеет со свечением под кроватью. Тим встал на четвереньки, сунул руку и нащупал под кроватью объемистый картонный ящик. Вытащил его, раскрыл и обомлел.
В ящике лежал солидный моток проволоки – медной, с лаковой изоляцией. Несколько больших комьев смятой алюминиевой фольги. Какие-то магнитики и кусочки металла сложной конфигурации. И десятка полтора деревянных пирамидок из детского игрушечного набора. На одной из граней у каждой пирамидки виднелись засохшие остатки клея и штукатурки. Тим подбросил одну пирамидку на ладони и брезгливо уронил обратно в ящик. Пирамидка, в свое время тщательно «заряженная» Кремером, много дней и ночей работала на искривление тонких излучений. Почти до полного истощения. Она побывала на психотронной войне.
– Бедный Коля, – сказал Тим вслух. – Талантливый Коля.
Кремер действительно был талант. Из сенсов нового поколения Тим его уважал больше всех. И всей этой дребеденью, валяющейся сейчас без дела в ящике, Кремер пытался экранироваться от психотронной атаки. Все методы, смутно памятные Тиму из учебника по биолокации, Кремер взял на вооружение и активно применял, защищаясь.
– Глупый Коля, – пробормотал Тим. – Боролся до конца. И молчал… Молчал, дурак. И они тебя сломали…
Он снова заглянул в ящик и фыркнул. Разгреб мятую фольгу и вытащил «краснушку» – дешевую икону для бедноты, прозванную так за специфический цвет. Тим «принюхался» и презрительно фыркнул опять. Совсем недавно икона, написанная в начале века, была бездарно, через пень-колоду, заново освящена. И тоже здорово покорежена безжалостным микроволновым «сверлом» Проекта. Тим положил икону на место, пихнул ящик под кровать и горестно склонил голову набок. Кремер никогда не был религиозен, скорее даже наоборот. И то, что он пытался защитить себя иконой, показывало степень его отчаяния. Теперь у Тима сомнений не было никаких. Экстрасенс-целитель Николай Кремер сдался Проекту.
продолжение

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЧЕЛОВЕК
25 февраля – 27 апреля 1991 года.
*****
И в СССР и в Китае главным противником парапсихологических исследований стала Академия наук. То же самое имело место и в США.

– Не хочешь съездить на один интересный семинар? – спросил Зайцев. – Там уфологи будут, в основном, но может быть и…
Тим проглотил остатки кофе и слегка поморщился. В пресс-баре этого напитка варили очень много, и очень плохо.
– Не-а, – сказал он лениво. – Все равно НЛО не бывает.
Зайцев больно пихнул Тима локтем в бок. Тот слегка отодвинулся.
– Ты очень доверчивый, Олежка, – пробормотал он. – Да, верно. Ты очень доверчивый. Помнишь, кто впервые произнес эту фразу? Примерно так годик назад?
– Возьму-ка я еще кофе, – сказал Зайцев, поднялся и ушел к барной стойке.
Тим закурил и отвернулся. В укромном темном уголке Смолянинов, озираясь, разливал из-под стола по чашечкам коньяк.
Подошел Зайцев, поставил на стол два «двойных» и принялся размешивать сахар, напряженно глядя в чашку.
Тим раздавил в пепельнице окурок и принялся разглядывать свои ногти. Длинные, красивые, отполированные. Никогда раньше ему не удавалось держать руки в таком безупречном порядке. Вечно он ногти грыз. А теперь перестал.
Зайцев смотрел на Тима с насмешливым сожалением. За последний месяц Тим ощутимо прибавил в весе. Сейчас он буквально излучал здоровье и спокойствие. Почти незнакомое лицо – гладкое, ухоженное, без знаменитых костенковских похмельных синяков под глазами. Никакой щетины на подбородке. Тщательно расчесанные волосы уложены в красивую, почти женскую прическу. Сытая барская физиономия. И никаких больше разговоров о зомби. Даже как-то противно. Очень сильно он переменился за считанные недели. Непонятно. И неприятно.
– А все-таки насчет этого семинара, – начал было Зайцев. – Вдруг там…
– Не надо, Олежка. Я уже все сказал по этому поводу. Ни психотроника, ни даже летающие тарелки меня больше не интересуют. Все. Завязал. Навсегда. Журнал «Наука и жизнь» открыл мне глаза. Знать не хочу шарлатана Полынина и вообще всех этих негодяев-лжеученых, которые задурили головы военным и ГБ и украли пятьсот миллионов рублей народных денег.
– И…
– И маньяк Рябцев тоже не интересует.
– Вот это мне приятно слышать.
– Да ну? – криво усмехнулся Тим. – А ведь с Рябцева все и началось, забыл?
– Как он меня задолбал своей японской разведкой! – возвел Зайцев глаза к потолку.
– Это ты и половины не слышал из того, чем он может задолбать.
– А где Рябцев сейчас?
– Он что, тебе нужен?…
Зайцев замялся.
– Сука он, Олег, – сказал Тим горько. – Сунул нас с тобой носом в дерьмо, а сам удрал. Бороться за светлое будущее человечества. Если бы мы его действительно интересовали, он бы сейчас нам телефоны оборвал. После «Науки и жизни» и член-корреспондента Александрова с его компроматом. А Рябцев взял руки в ноги и смылся. Плюнь ты на него.
Зайцев вздохнул.
– Напрасно ты ушел, – сказал он. – Володька переживает.
– А ты?
Зайцев вздохнул снова.
– Есть один парень с моего курса, хочет копать эту тему. Отдам я ее, наверное. Очень уж все запуталось. Для начала натравлю его на Александрова, а там посмотрим.
– Что за парень? Я его знаю?
– Должен по идее. Витя Ларин. Нет? Ну, Ларин, красавчик такой… На тебя похож. В «Эм-Ка» печатался. Еще отец у него в «Правде»…
– Понятия не имею. На меня похож? Фу, Олежка, так не бывает.
– Действительно похож…
– Не видел. Что ж, пусть копает дальше. Мне-то что. Все, Олег, я забыл эту тему. Насовсем.
– Врешь ты все, – сказал Зайцев и сделал движение губами, будто собираясь плюнуть.
– Это на ваше усмотрение, – хмыкнул Тим.
– Тьфу! – Зайцев поднялся и, не прощаясь, двинулся к выходу из пресс-бара. Тим снова принялся рассматривать свои ногти. И почувствовал, что краснеет.
За столик к Тиму подсел Смолянинов.
– Не переживай, Тимка, – сказал он участливо. – Все фигня кроме пчел. Хотя, если задуматься…
Тим посмотрел в угол, откуда пришел Смолянинов. Компания, преимущественно из девушек, бросала на них короткие заинтересованные взгляды.
– Пошли к нам, – предложил Смолянинов.
– Спасибо, но… Мне домой пора.
– Что-то я тебя совсем не узнаю.
– Это точно.
– Не дури. Подумаешь, тема сорвалась. Да их миллион, этих тем, и одна интереснее другой.
Тим вздохнул. Конечно, Смолянинов знает про разгромную статью в январском номере журнала «Наука и жизнь». Все про нее знают. И для большинства она расставила точки над «i». Биоэнергоинформатика – лженаука. Психотронные генераторы – афера. Ворюги, спрятавшиеся под личиной ученых, растаскивают народные деньги. Только зомби этой статье не поверили. Да бедняга Зайцев, который, похоже, окончательно запутался. «А ведь дело совсем не в том, где правда, а где ложь. Даже для Зайцева главный вопрос – его собственные мотивы. Он хочет разобраться в себе, понять, должен ли журналист всегда копать до конца. Должен ли он лезть туда, куда не просят, игнорируя мнение старших, руководствуясь только личным чувством справедливости? Вообще, что должен делать журналист, когда его тычут носом в лужу, как щенка?»
– Слушай, Кир, вот объясни мне одну вещь…
– Хоть две, – Смолянинов сделал рукой широкий жест и потянулся за сигаретами Тима.
– Вот придет яхта «Соло». Ты на нее сядешь и пойдешь с «Гринписом» к Новой Земле, на ядерный полигон. Ты ведь знаешь точно, что вас пограничники возьмут за задницу и отбуксируют в нейтральные воды. И ничегошеньки вы своей авантюрой не докажете.
Смолянинов пускал колечки дыма и мягко улыбался.
– Мне понятны мотивы «Гринписа», – продолжал Тим. – Они с жиру бесятся. Этих обалдуев нерусских хлебом не корми, только дай покататься на моторках вокруг какого-нибудь авианосца, да чтобы их сверху из водометов поливали. И в ледяной воде побултыхаться тоже весело. Стрелять в тебя никто не рискнет, и даже насморк ты не схватишь, потому что пьяный.
Смолянинов рассмеялся. Видимо, со словом «пьяный» Тим попал в точку.
– И ты заметь, Кир, они ведь никогда не выдвигают разумных, компромиссных требований. Они намеренно говорят о полном запрещении, полном закрытии, полном отказе от всего, что пачкает мир. А значит – никогда им не удастся ничего ни закрыть, ни запретить. Ну ладно, они балуются. А тебе-то что делать на яхте «Соло», серьезному русскому журналисту?
– Единственному русскому журналисту, – добавил Смолянинов.
– В смысле?… – не понял Тим.
– Яхту выпрут в нейтральные воды, это точно, – объяснил Смолянинов. – А вот меня вряд ли. Я буду на яхте единственный человек с советским паспортом. Серпастым и молоткастым.
– Кир! – позвали из угла. – Где ты там?!
– Сейчас, солнышко! – отмахнулся Смолянинов. – Момент!
– Значит, нарочно в петлю лезешь… – протянул Тим без малейшего выражения.
– Меня вытащат, – сказал Смолянинов уверенно. – Но шуму вокруг полигона будет гораздо больше, чем его смогла бы поднять нерусская яхта с нерусскими же, как ты выразился, обалдуями. А полигон действительно очень грязный. Перманентный Чернобыль, все, кто рядом живет – больные. Местность отравлена на сотни километров. Гадкое место.
Тим вздохнул и потупился.
– Очень много интересных тем, – повторил Смолянинов.
– Наверное, – пробормотал Тим. – Ладно, спасибо за совет.
– Да не за что, Тим. Заходи в редакцию почаще.
– Постараюсь. До свидания, Кир. И – удачи!
– Хотелось бы, – улыбнулся Смолянинов, протягивая Тиму руку. – Не падайте ухом, поручик Костенко.
– Я младший сержант без классной квалификации. Счастливо, Кир.
– Счастливо, – Смолянинов поднялся и ушел. Тим заглянул в опустевшую чашку кофе, посмотрел на часы и вздохнул. «Пора идти, через два часа у меня клиент. И до чего же мне не хочется с ним работать! Вообще ничего не хочется. Что со мной? Почему на душе так противно?»
– Я что-то сделал не так, – прошептал Тим. Встал, сунул руки в карманы и, сутулясь, вышел из бара.
*****
В подобных случаях следует говорить о психологическом воздействии на сознание некритично мыслящего человека его же собственных представлений и ожиданий. И крайне редко – о пси-воздействии.

На доске объявлений висел длинный список остепенившихся негодяев. Некогда эти двоечники и прогульщики вовсю позорили факультет журналистики, а теперь образумились и подали нижайшие прошения о сдаче разницы в экзаменах и восстановлении. Тим рассматривал список с удовольствием. Что за люди! Сливки общества, цвет его курса. Кто-то хочет восстановиться просто по инерции, кого-то родители заставляют, а некоторые, возможно, поступили на работу в хорошие места, где диплом рано или поздно будет нужен, чтобы пробиться в редакторы. «Интересно, а чего хочу я? Наверное, чтобы родители от меня отстали. Потихоньку все досдам, до весенней сессии времени – вагон. Потом на „заочку“ переведусь… Ага, уже не переведусь».
Тим хищно прищурился и с шумом вобрал в себя побольше воздуха для матерного вопля. Подумал и выдохнул. Только сжал кулаки.
В списке было человек двадцать отчисленных. Против одних фамилий стояла резолюция «восстановить», против других – «разрешить сдавать разницу». И только про бывшего студента Костенко написали коротко и ясно – «отказ». Липовое ходатайство из рекламного агентства, где работала Ольга, прошло все инстанции нормально. Почему же тогда отказ? Тим круто повернулся на каблуках и рванул на себя дверь учебной части.
– Простите, Тимофей, но я вам ничего определенного сказать не могу, – сообщила инспектор курса. – Учебная часть тут ни при чем, эти вопросы решает деканат. Сходите к замдекана, может быть, она…
К заместителю декана Тим попал быстро, уже через полчаса. Это оказалось несложно – сначала тонизировать замучанную менструацией секретаршу, а потом мощным «щелчком» сквозь дверь настроить грозную замдеканшу на миролюбивый лад.
– А понятия не имею, – сказала замдеканша. – Это вы сами, молодой человек, разбирайтесь в учебной части. Сказать по правде, я так думаю, кому-то вы там крупно насолили…
Круг замкнулся. Стоя в коридоре с глупой ухмылкой на губах, Тим привычно шарил по карманам в поисках фляги. «А откуда ей взяться – я же теперь почти не пью». Тим свернул за угол, спустился по широкой мраморной лестнице и вышел на улицу, под мокрый снег. «Похоже наклевываются серьезные неприятности. Отец меня тупым ножом зарежет. Больше ему ничего не остается. Выгнать меня из дома он не в состоянии, поскольку дома я и так не живу. Наследства лишить тоже не получится – разве ж это наследство? А вот в морду он мне даст. Бедный папа, здорово я его обломаю. Человек без диплома по его понятиям – не человек».
Дома Тим принялся бесцельно шататься по квартире, потом затеял было стирку, но бросил на полпути. Наконец, перелопатив книжный шкаф, раскопал давно спрятанный от себя литр водки и уединился с бутылками на кухне. Прошел уже месяц с тех пор, как Тим побывал бесплотным духом, узнал о Проекте, убил оператора и принял решение поднять лапки кверху. Для начала он разругался с Рябцевым, а на следующий день сказал Гульнову и Зайцеву, что выходит из расследования. Мотив он придумал отменный – «мне страшно, я боюсь на этом деле сойти с ума. Я устал общаться с зомби, они пугают меня. Про наведенный бред слышали? Вот так-то. Скоро я начну вам рассказывать про японскую разведку, а мне бы этого очень не хотелось».
Ребята посмотрели на него сначала с интересом, потом с жалостью, и отвернулись. А Проект – исчез. Пропал, растворился в воздухе, перестал беспокоить. Как будто и не было его. Никаких симптомов. И вот тут Тиму действительно стало нехорошо. Во-первых, он действительно обрубил ниточку, соединявшую его с людьми, которых уважал, и которые хорошо к нему относились. Во-вторых, чем больше времени проходило, тем иллюзорнее казались все его былые страхи. Факты, которые раньше выглядели неоспоримыми, расплывались и таяли. Обжигавшие душу эмоции подзабылись. И иногда, вспоминая, Тим ловил себя на том, что действительно подозревает – а не существовал ли Проект исключительно в больном воображении нескольких десятков сумасшедших?
Тем более, что интенсивно «раскручивая» свою энергетику, Тим вполне мог переутомиться. Психика сенса – чересчур навороченная система для того, чтобы быть совершенной. И она запросто могла дать временный сбой. «Но чем же я тогда занимался добрых полгода? С какими ветряными мельницами воевал? И почему тогда, уверенный в том, что меня травят, как лисицу, и жизни моей угрожает опасность, я был так собран, отважен, неутомим… счастлив?
И почему теперь мне так тоскливо и одиноко?
Неужели ты был болен, Тим?»
Ему вдруг стало тяжело дышать. Тим перевернулся на спину и понял, что плачет.
продолжение

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЭКСТРАСЕНС
30 ноября 1990 года – 26 января 1991 года.
*****
Третьего апреля 1953 года задача кардинальной перестройки образа мыслей человека стала решаться в рамках секретного проекта ЦРУ «МК-Ультра» («Ультрамозговой контроль»). К тому времени на пост директора ЦРУ был только что назначен Аллен Даллес, подключивший к участию в работах по этому проекту Эвена Камерона, известного американского психиатра, будущего президента Всемирной ассоциации психиатров.

– Добрый день, господин Лапшин! – сказал Тим в трубку, перебивая голос на автоответчике. – Это вас некто Костенко беспокоит. Если вы дома, пожалуйста, ответьте.
– …буду вам очень признателен… – бормотало в трубке. – Говорите после звукового сигнала…
– Сергей Борисович! – повторил Тим. – Это Тимофей Костенко. Пожалуйста, ответьте мне!
– Да! – раздраженно бросила трубка. – Слушаю вас.
– Здравствуйте, Сергей Борисович.
– Здравствуйте, Тимофей. Чем могу быть полезен?
– Мы не могли бы встретиться?
– Зачем? – без секунды промедления выдохнул Лапшин. И Тим услышал в его голосе страх.
– Это не займет много времени. У меня к вам несколько вопросов, и очень не хотелось бы по телефону…
– Честное слово, я просто не знаю, Тимофей.
– Пятнадцать минут, Сергей Борисович. Будьте любезны!
Лапшин замялся. Слышно было, как он тяжело дышит.
– Право, не знаю… – пробормотал он наконец. – Понимаете, Тимофей, у меня сейчас наплыв клиентов… Ну, вы в курсе, что это такое. Я просто не в состоянии уделить вам время. Я должен отдыхать, восстанавливаться, вы же понимаете…
– А я вам помогу, – предложил Тим вкрадчиво.
– Нет! – почти взвизгнул Лапшин. – Нет, спасибо большое, нет… Вы знаете что, Тимофей… А вы позвоните мне через недельку, а? Хорошо? Возможно, я буду посвободнее…
– Хорошо, – вздохнул Тим. – До свидания. Я обязательно…
– До свидания! – радостно перебил его Лапшин и уронил трубку.
– Вот чмо! – рявкнул Тим, ударяя кулаком по столу. Он перелистал записную книжку и набрал еще один номер.
– Алё… – вальяжно, с придыханием, отозвался глубокий и низкий женский голос.
– Привет, красавица! – Тим поймал себя на том, что невольно включил игривую и двусмысленную интонацию.
– Ха! – отозвалась Людмила. – Тимка! Здорово! Где пропал?
– Не «где пропал», а «куда пропал»…
– Мы люди дремучие, статеек в газетки не пишем. Ладно, чего надо? Третий глаз не открывается?
– Ты гостей принимаешь? – поинтересовался Тим. – С большими красивыми бутылками вкусной полезной водки?
– Зачем? – в точности, как давеча Лапшин, насторожилась Людмила.
– Нужна консультация. Не пойму я тут никак одну вещь…
– Так расскажи…
– Да тут не скажешь, показать надо.
– Тим, лапушка, не темни. В чем дело?
– У-у… Скажем так. У тебя нет в последнее время такого странного ощущения… Как будто ты малость не в себе?
– Тим, ты совсем дурак?!
– А что я такого сказал?!
– А ты не знаешь, да?!
– Люда, погоди. Я же тебе и говорю – давай, принимай гостей. Может, я действительно ничего не знаю.
– Ой, не смешите меня! Всё, Тим, пока. Мне некогда. Приветик!
– Ух, чтоб тебя… – пробормотал Тим, бросая трубку. Он перелистал книжку снова, взялся было за телефон, но передумал. Поднялся, открыл холодильник, сделал из горлышка хороший глоток коньяка и некоторое время стоял, уставившись невидящим взглядом за окно. Звонко клацнул зубами и пошел одеваться. «Ну, ребята, – подумал он, – вы меня разозлили».
– Кто там? – спросил через дверь Кремер, внимательно разглядывая Тима в глазок.
– Костенко, – назвался Тим. – А ты не видишь, да?
– У меня клиент, – сказал Кремер. – Приходи завтра.
– А если я сейчас щелкну? – спросил Тим с угрозой в голосе.
Раздался звон набрасываемой цепочки, клацнули по очереди два замка.
Глаза у Кремера оказались полузакрыты. В отличие от Тима, он действительно «щелкнул». Кремер был в хорошей форме, и Тим почувствовал неприятное жжение в переносице.
– А через дверь слабо? – спросил он ехидно.
– Так она же стальная, – удивился Кремер, выходя из транса. – Чего надо?
– Давай, открывай. Надо четверть часа твоего времени.
– Заболел?
– Задолбал. Слушай, ты, тощий викинг, я сейчас твою цепочку зубами перекушу.
Кремер тяжело вздохнул, захлопнул дверь, снял цепочку и снова открыл.
– Заходи, – сказал он брезгливо, – алкоголик. Когда нажраться успел?
– По пути, – ответил Тим, проходя вслед за хозяином на кухню. Кремер был белобрысый, с арийскими чертами лица, очень высокий, но гораздо уже Тима в плечах и весь какой-то по жизни недокормленный. Поэтому его так и прозвали – «тощий викинг».
– Ну? – спросил он, усаживаясь за стол. – Я время засек, ты учти.
Тим сел напротив.
– Что же ты меня впустил? – поинтересовался он, небрежно отодвигая стопку грязных тарелок и ставя на стол фляжку коньяка. – Ты действительно решил, что если я щелкну, то увижу, кто есть в квартире, а кого нет?
– Чего надо? – повторил Кремер, игнорируя появление выпивки.
– Мне почему-то все задают именно этот вопрос. Не «как дела, Тим?», не «что случилось?»… Все спрашивают, чего мне надо. И никто не хочет со мной встречаться. Почему ты впустил меня в дом, Коля?
– Когда я щелкнул, ты не закрылся, – ответил, помедлив, Кремер. – Я увидел, что тебе нечего скрывать. А еще ты пьяный, гад. Ну так что, Тим, как дела? Что случилось?
Тим рассмеялся и отточенным движением «свернул шею» коньячной фляжке.
– Будешь? – спросил он.
Кремер помотал головой.
– У меня клиент через час. И у тебя действительно очень мало времени.
– Хорошо, – кивнул Тим, завинчивая крышечку. – Коля, ты ничего такого… Необычного не чувствуешь? – он неопределенно помахал ладонью в воздухе.
– Ничего, – сказал Кремер серьезно.
– Какое-то давление извне…
– Какое давление? – Кремер сделал большие глаза. Получилось вполне искренне.
– Ладно. Скажем конкретнее. Тебя не пытались на днях пробить, Коля?
– Кто?! – вытаращился Кремер. – Зачем?! Каким образом?!
– Кто, кто… Х…й в кожаном пальто! – пробормотал Тим, поднимаясь и убирая фляжку в карман. – Извини за беспокойство, Коля.
Кремер молча положил руки на стол и сцепил пальцы в замок. Он смотрел за окно, и его худые плечи сутулились больше обычного.
– Пока! – сказал Тим. Кремер не ответил. Тогда Тим коротко, на долю секунды, «щелкнул». Поле Кремера было все словно в мелких язвочках – следах плохо заглаженных пробоев. Особенно много их было вокруг головы. Тим повернулся, вышел и захлопнул за собой дверь.
*****
Программа «МК-Ультра», как сообщил в 1977 году руководитель ЦРУ Ст.Тернер, выполнялась на основе контрактов с 44 университетами и колледжами, 15 исследовательскими группами, 80 учреждениями и частными фирмами. Для проведения экспериментов были подключены 12 больниц и 3 исправительных дома.

Васнецов открыл, не спрашивая. Но остался стоять на пороге, загораживая вход в квартиру. Ему это было не трудно, одной васнецовской бородатой физиономией можно было заткнуть, наверное, тоннель метро.
– Ты чего не позвонил? – спросил он.
– Здравствуй, – сказал Тим. – А я когда звоню, меня не приглашают. Что со мной такое, а? Может, у меня вся спина белая? Или мне черную метку поднесли, а я и не заметил?
– Черную метку, говоришь? – задумчиво произнес Васнецов, беззастенчиво рассматривая гостя, и Тим понял, что бородач весь сгорает от желания «щелкнуть», но стесняется.
– Давай, давай, – Тим махнул рукой и криво усмехнулся. – Щелкай. Может, ты после этого не только руку мне подашь, но и на порог впустишь.
– Ой! – Васнецов аж подпрыгнул и изобразил на лице положенное хозяину радушие. – Это я от неожиданности. Прости, Тима. Здравствуй, старик! Заходи, пожалуйста!
– Ну спасибо.
– Раздевайся. Вот тапочки.
– Спасибо. Я не помешал?
– Нет, что ты, у меня «окно» на два часа. Чай пить будешь?
– Пожалуй. Спасибо.
– Ну проходи на кухню, проходи.
Пока Васнецов колдовал над чайником, Тим украдкой отхлебнул коньяку и даже внимания не обратил на то, что делает. Его день уже давно начинался с глотка спиртного. А одинокие вечера только из этого и состояли. Тим боялся. И к каждой ночи он целенаправленно подпаивал себя, чтобы сонное забытье наступало мгновенно, ударом, без дремотного перехода, в который могут вторгнуться проклятые голоса.
– Так что там про черную метку? – спросил Тим.
Васнецов медленно развернулся к нему и сложил руки на груди.
– Я сворачиваю практику, – сказал он грустно.
Тим закусил губу и посмотрел бородачу прямо в глаза.
– Устал? – спросил он осторожно.
– Надоело.
– Сорри, – предупредил Тим. «Щелкнул». До упора. И увидел громадную вмятину в ауре над головой Васнецова. И множество небольших пробоев у печени, почек, вокруг сердца, вдоль позвоночника.
– Хочу уехать, – услышал он голос Васнецова. – Уже подал документы. А ты силен, парень! Ты очень быстро растешь. Очень быстро.
– Как-то все это… – Тим поискал нужное слово. – Неспроста.
– Я знаю, – сказал Васнецов грустно.
– Что ты знаешь? – спросил Тим, возвращаясь.
– Да то же, что и все… – чайник на плите засвистел, и Васнецов отвернулся, чтобы выключить газ.
– А я не знаю, – пожаловался Тим. – И мне никто не говорит. Может, хоть ты скажешь?
Васнецов выставил на стол несколько жестянок и принялся смешивать заварку с какими-то остро пахнущими травами.
– Понимаешь… – прогудел он. – Это сугубо личное дело. Я не вправе тебе советовать, браток. В жизни каждого сенса…
– Да, да! – перебил его Тим раздраженно. – В жизни каждого сенса наступает однажды момент… Ты мне этим все мозги зафачил. Я тоже философ, когда полбанки употреблю. Ты можешь толком мне объяснить, что происходит? А?! Или тоже будешь темнить, бубнить и посылать на… ?!
– А кто тебя посылает? – поинтересовался Васнецов, оборачиваясь.
– Да все! Лапшин, Людка, Кремер… Все! Миша, что случилось?! Я ни хрена не понимаю, вообще ни хрена!
– Пьешь ты много, Тимофей, – вдруг сменил тему Васнецов.
– А может, это белая горячка, а? – почти с надеждой спросил Тим.
– Нет, – грустно сказал Васнецов. – Это не белая горячка.
– Ох… – Тим схватился за голову и машинально «щелкнул». С одной стороны, ему сразу полегчало. А с другой – он опять увидел, как сильно побит Васнецов, и очень захотелось что-то сделать. Например – поделиться собственной бедой. Но внутренний голос подсказал, что этого-то как раз делать не стоит. Тим уже слышал, как с ним говорили по телефону бывшие коллеги. И видел, как закрылся Кремер, едва услышав слово «пробить».
– Ты сказал, что помнишь, – пробасил сверху Васнецов. – А я все равно повторю. На всякий случай. В жизни каждого сенса наступает момент, когда приходится решать. Либо ты будешь жить, как все, либо ты станешь развивать свой дар. А потом наступает еще один момент. Самый важный. Когда ты уже в силе и многое умеешь, ты должен решить второй раз. Либо ты остаешься с людьми, либо ты становишься над ними. Кажется, для тебя именно такой момент наступил.
– А для тебя? – спросил Тим.
– Я свой выбор сделал, – вздохнул Васнецов. – Я уеду.
– Миша, – попросил Тим мягко. – Скажи мне простым русским языком. Что, кто и главное, зачем? Умоляю!
– Нет, – отрезал Васнецов. Он вдруг окончательно помрачнел. – Сам разберешься. Вот тебе чай, пей, и уходи.
– Миша, – очень тихо произнес Тим, стараясь держать себя в руках.
– Не надо так. Я этого не заслужил.
– Это ты так думаешь. А вот они считают иначе. Знаешь, Тима, уходи. Прямо сейчас уходи. А чаю тебе… там нальют.
Тим скрестил руки на столе и медленно опустил на них голову.
– Хорошо, Миша, – прошептал он. – Спасибо и на этом… Ты меня еще вспомнишь. И тебе будет очень стыдно. Н-да… Все вы, дамы и господа, меня еще вспомните… С вашими намеками, с вашим страхом за свою задницу поганую, с вашими дешевыми фокусами… Экстрасенсы, народные целители, биоэнергетики сраные! Спасибо тебе, Мишаня. Очень ты мне помог…
– Уходи, – повторил Васнецов. – А то я тебе сейчас морду разобью.
– Не посмеешь, – усмехнулся Тим, поднимаясь. – Ты же знаешь, что тогда будет. ОНИ шутить не любят, верно, Мишаня? А за меня ОНИ тебя, дружище, не пощадят. Ох, не пощадят…
И Тим с ужасом понял, что попал в точку. Потому что громила Васнецов, большой и сильный, в прошлом тяжелоатлет, вдруг затрясся и рухнул на стул, заскрипевший под его тяжестью.
– Ладно, – сказал Тим. – Передумаешь, захочешь поговорить – звони. Или просто заходи, – он повернулся и пошел к двери. Сбросил тапочки, воткнул ноги в ботинки, натянул пальто.
– Тима! – позвал вдруг его Васнецов слабым голосом. – К тебе нельзя дозвониться, Тима! И дойти до тебя нельзя…
– Что?! – переспросил Тим, оборачиваясь. – Что ты сказал?! Э! Мужик! Мишка! – он выставил перед собой руки, потому что Васнецов, топоча, как стадо бегемотов, несся к нему по коридору. Тим не почувствовал агрессии в этом рывке и оказался прав. Бывший метатель молота просто схватил его в охапку и буквально вышвырнул за дверь, которая со страшным грохотом захлопнулась.
– Извини, Тима, – прогудело за дверью. – Прощай.
– Урод… – пробормотал Тим, вставая и отряхиваясь. Фляжка в боковом кармане оказалась цела, и Тим немедленно проглотил все, что в ней оставалось. Закурил. Потоптался на месте, недоуменно качая головой. Невоспитанно сплюнул на пол и вызвал лифт.
продолжение

ПРОЛОГ

6-16 августа 1991 года. Западная Сибирь.
Дневник майора Крестовского.

6 августа. Пятый день преследования. Кажется, сегодня мы окончательно потеряем темп. Здесь начинается дикая тайга, непролазная чащоба. Придется забыть о прыжках на вертушке и идти пешком. В нашем распоряжении только след, с которого собаки постоянно сбиваются. И данные пеленгатора, которым я до сих пор верю с трудом.
Какого черта он пошел на север? И как ему удалось забраться в эту глушь? Нет, поставим вопрос иначе. Почему его отпустили так далеко? Опять рассматриваю фотографию. Кажется, знаю его лицо до малейшей черточки. Но почему-то хочется снова заглянуть в эти огромные глаза. Кто ты, Костенко Тимофей Сергеевич, 1968 г.р., русский, москвич, член ВЛКСМ, без определенных занятий?
7 августа. Он уходит звериными тропами. Собакам приходится очень тяжело. Иногда несколько часов кряду идем только по пеленгу. Ребята начинают поглядывать на меня с недоверием и отпускать замечания. Они видят, что я слишком уверенно выбираю направление. Пока что я вяло отшучиваюсь.
Объект в полутора днях пути впереди. Оставляет довольно много отчетливых следов. Как и прежде, он движется ровно, будто по ниточке. Словно его, как и нас, ведет чей-то пеленг. Иначе я это объяснить не могу. У него нет ни компаса, ни карты. Да и туристский опыт почти отсутствует. Тем не менее, он идет очень резво. И прямо, только прямо!
8 августа. Поутру, едва проснувшись, и каждый раз, когда собаки теряют след, я ныряю за деревья. Ухожу подальше от группы и достаю из-за пазухи черную коробочку с экраном на жидких кристаллах. Нажимаю кнопку под надписью «прогрев» и через минуту жму на «локал.». И на экране появляется стрелка. Просто стрелка, больше ничего. Я мог бы сейчас написать по этому поводу очень много слов. В основном ругательных. Но я не писатель, а коммандо. У меня другие задачи.
9 августа. Нам навстречу сбрасывают еще одну группу. Кажется, начальство тоже уверено, что Костенко не свернет и будет мчаться по прямой. Это очень неприятно. Выходит, нам досталась роль загонщиков, а «сделают» Костенко те, другие. Спрашивается, какого… (зачеркнуто)…
Интересно, получил ли их старший те же инструкции, что и я?
10 августа. Мы все измотаны дальше некуда. И по-прежнему болтаемся в сутках пути от объекта. Самое обидное, что больше всего наше продвижение сдерживают… собаки. Они не так выносливы, как мы.
Вместе с тем, шансы у нас неплохие. Засаду десантировали почти в ста километрах впереди. Ближе не вышло. Если чуть-чуть наддать, мы вполне успеем сцапать Костенко первыми. Тем более, что он тоже не железный. Начинает, кажется, слегка прихрамывать. Может быть, вызвать сюда вертушку, чтобы забрали собак с проводниками? Садиться здесь негде. Но и спешить некуда, пусть их тащат на борт подъемником. Я все больше доверяю пеленгатору. Он работает безупречно.
11 августа. Большой привал. Перечитал свои записи. Потом битых полчаса таращился на фотографию объекта. Породистая морда. Тяжело будет в нее выстрелить. Я не убийца. Я не убийца.
У него куча особых примет. Шрамы на теле, родинки, легкая картавость речи. Манера прокусывать насквозь сигаретный фильтр. Но это все детский лепет по сравнению с главным. Волосы. Длинная, до плеч, седая пепельная грива. Сейчас он собрал ее в хвост. Откуда у парня в двадцать три года такая седина? И почему у корней волосы темно-коричневые? Как будто он был крашен под седого. И волосы, отрастая, приобретают естественный цвет.
Трофимов, местный кагэбэшник, на все вопросы только мотает головой. Его тоже удивляет, почему ловить Костенко прислали москвичей. К тому же, это его злит. Хотя задачи нам ставит именно Комитет. Еще одна загадка. Почему по Костенко не работают гэбэшные оперативники? Я уверен, что у них есть группы, ничем не уступающие моей.
12 августа. Собаки встали намертво. Проклятье! Знай я, что такое случится, бросил бы их еще вчера. А теперь отдохнувшие здоровые псы скулят и жмутся к ногам проводников. Мы на крошечной полянке, впереди бурелом. И собаки отказываются туда идти.
Группа нервничает. Ребята в курсе, что наш объект – существо необычное, если не сказать хуже. И теперь, глядя на собак, начинают психовать. Наткнулись на след, довольно свежий. Но собаки кидаются от него, как черт от ладана. Что такое? Ничем этот след не присыпан. Вообще, объект всегда погоню игнорировал. Будто не предполагал, что она возможна. Бред.
Теперь психанул я. Впервые пеленгатор дал сбой. Вместо стрелки на нем появилось размытое пятно. Оно стреловидной формы, и я смог вычислить направление. Что такое? Батарейки сели? Поменял, результат тот же. Вряд ли это означает, что объект совсем близко. Судя по следам, мы все еще отстаем на сутки.
Принимаю решение оставить кинологов и дальше идти без собак. Похоже, это обрадует и тех, и других. У одного пса истерика. Остальные в каком-то ступоре. Скажу Трофимову, чтобы вызывал сюда вертушку.
13 августа. Пеленгатор работает все хуже. Но теперь я пользуюсь им часто, почти не скрываясь. И мы набрали приличный ход. Я уверен, что мы возьмем его завтра или послезавтра. Но с каждым днем мне все меньше хочется этого. Кажется, я слишком много думал на эту тему.
В начале августа он прошел через три людных поселка, две охотничьих заимки и лагерь геологов. Не скрываясь, вступая в контакт с людьми. Но даже парень, который подвозил наш объект на грузовике, не смог опознать Костенко по фотографии. Мы очень жестко допрашивали свидетелей. Я был поражен до глубины души. Его действительно никто не помнил!
Тогда я еще не верил пеленгатору. И если бы не девчонка из группы топогеодезистов, мы вряд ли смогли бы так быстро взять правильное направление. Она видела Костенко на пароме – мельком, но, похоже, втюрилась по уши. А он был неподвижен, как статуя, и глядел куда-то за горизонт. Похоже, он просто ее не заметил. И не тронул. Потому что с остальными он что-то сотворил.
Грешным делом я верю в экстрасенсов. И перспектива встречи с Костенко меня пугает. Теперь, когда много наблюдений слились воедино – да, пугает. Ребята тоже взвинчены до предела.
14 августа. Дохлая рысь. Здоровенная противная кошка. Навернулась с дерева, с высоты в три метра. Сломала лапу и почему-то сдохла. Трофимов все детство провел в тайге. Говорит, так не бывает. Я вижу, как он напуган. Четкие следы объекта уходят от рыси в чащу.
Мне приказано взять его мертвым. Как только будет визуальный контакт, немедленно огонь на поражение. Сфотографировать, закопать и уйти. После этого мы с группой переходим в ГБ. Привилегий обещали немерено. В принципе, мне все равно, где работать. Комитет много дурного сделал в прежние времена – но ведь иначе было нельзя. Они исполняли приказы. Но они же и служили Родине. А то, что меня пытались запугать, когда я получал это задание… Наверное, по-другому не умеют. Привычка. Я не в обиде на них. И горжусь тем, что именно мою группу выбрали для выполнения такого деликатного задания.
И все-таки, оень хотелось бы знать, кто такой Костенко. Чего он натворил. Почему за ним отправили именно нас. И как пеленгатор, который совсем разладился, умудряется-таки выдавать нам верный маршрут. По-прежнему совершенно прямой, как стрела.
15 августа. Еще один привал, и все. Завтра Костенко наш. Теперь это дело принципа. На сосне, под которой я сижу, красуется свежий затес и надпись на нем шариковой ручкой. «Отсюда начинаю убивать». У нас словно второе дыхание открылось. Парни злы, как черти.
Теперь понятно, зачем нужны были угрозы, которые я выслушал на Лубянке. Они хотели меня разозлить. И правильно сделали. Злоба убивает страх. А страху-то я за эти дни натерпелся… Особенно во время допросов свидетелей. Я быстро пришел к выводу, что наш объект – не человек, или не совсем человек. Но я был зол и шел вперед.
Его действительно нужно ликвидировать. Он совсем рядом и завтра получит свое. Группа, которая идет нам навстречу, не успевает. Они там завязли в болоте по уши. И все же, мне жаль. Он безоружен, топорик и нож, больше ничего. А я не палач. Но долг офицера, долг перед Родиной заставляет решать: или – или.
Мечтаю о дне, когда партия окончательно победит маразм. И наша страна вернет себе былое величие. Как прекрасно то, что происходит сейчас. Мы проходим через сложный и мучительный ритуал очищения.
Вот написал, и сам не верю. А теперь, батенька, немедленно спать.

16он чудовище надеюсь он вернется добьет меня
продолжение