ИВАН ДАВЫДОВ: ЖЕРТВЫ ХУНТЫ.



Хорошо помню момент, когда понял, что пропаганда победила. Что все было не зря. Что не напрасно старался Дмитрий Киселев, расписывая ужасы Майдана. Что не пропали даром самоотверженные ночные бдения политологов и депутатов в студии у Владимира Соловьева. Что бесконечный поток украинских новостей в новостных выпусках российских телеканалов по-настоящему окупился.

Это была весна четырнадцатого. Как раз года три тому, примерно. Крым уже вернулся в родную гавань, но в Донецке еще шли митинги, а не бои, Дом профсоюзов в Одессе еще не сгорел, и люди в нем не погибли, и только в городе Славянске, о существовании которого я, как и большинство россиян, узнал тогда же, маячил некий загадочный Стрелков с хмурыми «народными ополченцами».

Хмурым, что те ополченцы, утром, я лез на конечной в автобус, впереди меня — юноша и старушка. Автобус качнуло, юноша наступил старушке на ногу. «У, бендеровец!» — отреагировала старушка с хорошей такой, чистой, искренней ненавистью. Готов спорить, что неделей раньше, когда победа пропаганды еще только близилась, но не свершилась, она назвала бы его наркоманом, допустим. А тут — бендеровец.

В России тогда творились вещи по-настоящему страшные. Не страшнее настоящей войны с настоящими смертями, конечно, но тем не менее. Россия исчезала. Россия перестала интересовать россиян. Россияне перестали замечать Россию. Поддавшись телевизионному мороку, россияне интересовались только Украиной. Об украинских делах спорили на остановках, в метро, на работе и дома. Знакомые и незнакомые люди. В ходе этих споров рушились семьи, а люди, дружившие десятилетиями, переставали здороваться. Дмитрия Яроша показывали в новостях почти так же часто, как Владимира Путина. И уж точно чаще, чем Дмитрия Медведева.

И это означало, что власть отстроила универсальный инструмент для ответа на любую критику: «Вы что, хотите повторения украинского кошмара?» Дальше, понятно, срабатывал примитивный, зато эффективный механизм по отделению агнцев от козлищ. Любой вариант ответа, кроме правильного «нет, не хочу», любая попытка рефлексии выталкивали спорщика в ряд «национал-предателей». Дискуссия, то есть, исключалась автоматически, хоть ее и симулировали участники бесконечных ток-шоу на федеральных каналах (именно тогда, кстати, эти самые ток-шоу и стали бесконечными). Кроме того, за любой дискуссией пряталась ловушка: раз споришь, значит, уже признаешь, что внешние дела важнее внутренних, перестаешь замечать Россию, играешь в их игру.

Три года — не юбилей, но срок. Больше, чем до войны давали за танцы в храме Христа Спасителя. Три года или даже чуть меньше мы играли в эту игру. И вот она кончилась. Для нормальных, обычных людей, для нас, местных и мирных жителей, она кончилась. Нет, украинские проблемы, разумеется, никуда не делись (и конечно, полезно помнить, что источником изрядной части этих проблем является Россия). Просто у всех уже сформировалось свое к ним отношение. Каждый определился с тем, какое из слов уместнее — «аннексия» или «воссоединение». С тем, где герои, а где бандиты. Поводы для взаимной ненависти остались — не зря же выше сказано, что примитивный механизм раскола общества оказался еще и очень эффективным. А поводы для споров кончились. Кажется, в последний раз тема эта хоть как-то обсуждалась, когда писатель Захар Прилепин переквалифицировался из номинальных политруков в реальные. Да и то лишь теми, кто в принципе знает, что есть на свете такой писатель. Ни в метро, ни на остановках незнакомцы о Захаре споров не затевали, семьи не рушились, и друзья не проклинали друзей.

На птичьем языке политологов это называется исчерпанием мобилизационного сценария. Заклинания об украинских кошмарах больше не работают. Никак. Даже раздражения не вызывают. Соседская дрель — и та перестает раздражать, если слушать ее пение каждый день. Россию больше не удается спрятать от россиян за Украиной. Россияне видят Россию, у россиян появляются неприятные вопросы. Кошмары кошмарами, но, оказывается, на родине тоже не то чтобы курорт.

Сирия в какой-то момент заменила на пропагандистской карте мира Украину, да, но не в умах живых и настоящих людей. Откровенно говоря, вне пределов редакций столичных СМИ, чьи несчастные обитатели по долгу службы вынуждены знать, где находится провинция Идлиб и что такое пешмерга, мне вообще не доводилось слышать разговоров о Сирии. А ведь сирийской войны государство, в отличие от некоторых иных войн, не стесняется, участвует в ней в открытую и кичится свершениями. «Мы там есть!» — с гордостью заявляет государство. «Ну и дай вам Бог», — не без равнодушия отвечает житель России (хотя, конечно, полезно бы помнить, что война эта для обычных россиян началась со взорванного над Синаем террористами лайнера, в котором и погибли тоже самые обычные россияне).

Живые и настоящие люди рассмотрели наконец Россию, но пропаганда продолжает ее в упор не замечать. Украине всегда находится место в выпусках новостей и еженедельных аналитических программах, даже если большая часть эфира отдана Сирии и (совсем еще недавно) восторгам по поводу мудрых речей и героических деяний великого Дональда Трампа или (теперь) праведному гневу по поводу нелепых слов и позорных происков жалкого Дональда Трампа. Это так долго работало, и вот они просто не могут поверить, что органчик сломался.

В день, когда мир, затаив дыхание, ждал, не начнется ли на Корейском полуострове третья мировая, я включил телевизор. Шло одно из пропагандистских шоу — не важно какое, они ведь одинаковые. «Сейчас, — сказал я себе, — я узнаю, что думают о перспективах ядерного конфликта у наших границ лучшие умы страны». И немедленно узнал, что в Киеве подорожали услуги ЖКХ. О, сколько боли и сколько возмущения, сколько сострадания к несчастным киевлянам, одураченным фашистской хунтой, было в словах наших телепроповедников!

И ничего, кроме недоумения, это не вызывало. Ждать от этих, предположительно, обеспеченных людей, что они вдруг вспомнят о Москве или Самаре, где тоже не дешевеют услуги ЖКХ, было бы странно, наверное. Но о ядерной-то войне поболтать — это ведь так увлекательно!

Несколькими днями позже в том же (или таком же) шоу все же решили обсудить режим Ким Чен Ына, поругали немного Трампа за очередную попытку наглого вмешательства в дела суверенного государства, но минут уже через пятнадцать сошлись на том, что Северная Корея ничем нам не угрожает, а вот Украина угрожает, да еще как. Свернули на привычный шлях и стали хором поносить киевский режим.

Включите, интереса ради, телевизор в любой момент времени — на одном из федеральных каналов почти наверняка будет идти политическое ток-шоу. Зрелище может напугать непривычного: собравшиеся вопят, плюются, иногда кого-нибудь бьют. Однако потерпите минут десять — и, вне зависимости от заявленной темы, речь обязательно зайдет об Украине. Посмотрите, до каких высот истерики доходят люди в дорогих костюмах, называемые депутатами, политологами или экспертами. И вы поймете: вот они, настоящие жертвы ими же выдуманной хунты. Им стоит сострадать, а многим, возможно, уже давно нужна медицинская помощь.

Зачем, для кого, с кем этот пустой разговор? Рискну предположить, что из эпохи тотального торжества пропаганды мы постепенно переходим в эпоху, когда пропаганда существует только для того, чтобы пропагандисты могли получать свой кусок масла на наш кусок хлеба. Памятная позднесоветская затхлость, время мертвых слов, обращенных в пустоту. Эта проблема, очевидно, ощущается и заказчиками пропагандистов. «Анонимные источники, близкие к администрации президента» раз за разом сообщают, что в Кремле задумались о новых форматах политического вещания — менее агрессивных и более ориентированных на внутрироссийские дела. А то и неанонимный пресс-секретарь президента Дмитрий Песков объявит, что точка зрения Дмитрия Киселева — это не официальная точка зрения государства российского. Мудро демонстрируя наличие свободы слова в отечестве и заодно открещиваясь от утомительного однообразного телебреда. В конце концов, это ведь уже даже в качестве клоунады неинтересно. Нельзя три года отрабатывать один и тот же номер, публика устает.

Эта суета понятна: плохо и неприятно, когда мобилизационный сценарий перестает работать аккурат в предвыборный год. Когда вместо сплочения вокруг национального лидера ради противостояния внешним угрозам и недопущения повторения чужих кошмаров начинаются обидные какие-то разговоры про систему «Платон» и коллекции кроссовок. Отвечать на эти вопросы не то чтобы не хочется — отвечать нечего, потому что кроссовки и «Платон» (вернее, тотальное воровство, которое за ними прячется) — сущностная составляющая системы, ради защиты которой и пелись все эти вечные песни о соседских бедах.

Новой повестки не придумать — и потому, что честный разговор с обществом о волнующих общество вещах для власти оказался бы формой самоубийства, и потому, что придумывать уже некому. За три года торжества пропаганды пропагандисты сварились в собственном соку.

Я выхожу на кухню, включаю канал «Россия 24». Главный новостной канал самой большой в мире страны. «Дети во Львове стали чаще кашлять!» — рапортует ведущий. Очень жалко детей во Львове.

Источник