11 апреля 1961 года в Иерусалиме начался судебный процесс над Адольфом Эйхманом.

Литаврист оперного оркестра Гия Агладзе – герой фильма «Жил певчий дрозд» – был молод, любим и всегда хотел как лучше. В его душе звучала чудная, слышная только ему  мелодия. Всего лишь несколько нот, но больше и не надо. Если бы тайные звуки сложились в звучную песню, вышла бы история, биография, голливудская золушка со счастливым концом. 

Иоселиани спас свой шедевр, не дав  персонажу развиться в героя. Гия – человек без свойств, сплошная недоговоренность, неопределенность, несостоявшаяся личность. Но его ценят друзья и посторонние, его зовут и ревнуют, его бранят и защищают, он бесполезен и необходим, как жизнь, как день, хотя бы – как утро. Нелепая смерть «вырвала его из рядов», в которых он никогда не стоял, но Гия успел кое-что сделать. Он оставил след – крючок, на который вешает берет его приятель-часовщик. Никто не забыт, и дни не проходят даром. 

Фильм Иоселиани поражает своим жестким устройством. Он не склеен, а сколочен. Под видом импрессионизма, способного размашисто остановить мгновение, Иоселиани прячет кропотливую технику пуантилизма, которая не фотографирует впечатление, а увековечивает его.

У моего друга была бабушка. Он ее очень любил. А бабушка долго болела. Очень долго. Мы слушали "Битлз", потом пришло время "Дип Пёрпл", потом "Бони М". Музыка порой была серьезной, а иногда не очень, но он всхлипывал: "бабушка". В его доме говорили шепотом. Ходили на цыпочках. Давно забыли о праздниках и смехе.
Как-то раз он появился во дворе и мы, наверное впервые за долгое время, увидели его счастливым.

- Я зашел в подъезд и слышу: "Выносите ее осторожненько" (до сих пор моя любимая поговорка). 
Его папа закатил такие поминки во Дворце торжественных событий, что даже мы, не близкие и не родственники,  пили "Рябину на коньяке" несколько дней.