Утро серым туманом занавесило окна снаружи: ни раздёрнуть, как шторы, ни отогнать.

В ноздри вкрался и защекотал резкий запах  – муж размешивал растворимый кофе в большой кружке, кофейную чашку он презирал за  размеры.

- Садись, остынет – подвинул бутерброды ближе к её месту за столом.

- Сам пей эту бурду, я буду заварной – женщина огрызнулась, демонстрируя сердитость.

- А, так я щас, заварю, ешь пока – и быстро встал, уронив табуретку.

Лицо виновато-услужливое, и глаза как у бассета – так всегда смотрит «после вчерашнего».

- Пусть варит, пусть, а я потом скажу, что хочу чай, и сама заварю и затороплюсь на работу  – некогда мне тут с ним разговаривать – мстительно подумала, глядя на дорожку под окном.

Туман осел, сделав асфальт мокрым, а там крупными белыми буквами «ЛЮБИМАЯ, ЭТО ТЕБЕ» и рядом из пяти кружков нечто в виде цветочка.  В этом месте у художника закончилась краска и рисунок вышел бледный, словно тающий снег на чёрной земле.

- О, и до нас дошла мода асфальт расписывать – от удивления забыла, что надо мужа молчанкой наказывать.

- Где? – тут же оказался рядом и обхватил прижавшись, словно ему плохо видно.

- Везёт же некоторым – оттолкнула – от тебя такого не дождёшься.

- От меня? Не дождёшься? Да, если хочешь знать, это я написал! Тебе.

- А что цветочек такой хиленький?

- Знаешь, как трудно было после рабочего дня ползать!

- Особенно пьяным в хлам…

- Да, это я от радости, что такой удачный сюрприз тебе придумал, а ты за грязные штаны ругала громко, а я на коленях, по асфальту – добавил трагизма в голосе.

- Бедненький, умаялся, не дорисовал – стало смешно и язвить было всё труднее.

- Да, не дорисовал. Кисточка сломалась! Асфальт шершавый, очень – и умолк, наливая ей кофе.

Теперь оставалось ждать реакции: поверит – не поверит.

- А вдруг, правда, это он написал для меня. Глупость, конечно, да какой там изобретательности ждать от этого мужлана – подумала и машинально взяла протянутую чашку, забыв сердиться.

 

*****

Щелчок зажигалкой, снова – не горит.

- Барахло какое – длинноволосая девушка бросила зажигалку на пол, лихорадочно нашарила в сумке другую, прикурила.

- Гад, мерзавец – сдавленно шипела.

- Успокоиться, не дрожать. Ему от этого ни холодно, ни жарко, а себе весь фейс попортишь морщинами – прерывисто шептала себе, успокаивая.

Свет не включала, фонари за окном и те резали  глаза, сейчас всё раздражает.

- Всё, последний раз, никогда больше. Никогда! Пусть катится, враль… - пышноволосая девушка жадно затягивалась, глотая дым, сжимая зубы.

Не собиралась сегодня возвращаться домой, но он, он опять обманул: не может, видите ли, поехать на выходные, как договорились. Жене его плохо, нельзя её оставить, и разводиться ещё не время: «Ты же сама видишь! Как её бросить в таком состоянии?».

- А моего состояния он не замечает - слёзы всё-таки потекли. Стала вытирать и заметила, что ключи от машины ещё в руках. Отшвырнула и их, не отрываясь от окна.

Ночная улица пуста, и только чья-то фигура на асфальте возится.

- Кто это там возле машины вертится? – проморгалась, открыла окно, чтоб крикнуть, но сдержалась – фигура ползала по дорожке рядом с авто, но машину не трогала.

Пригляделась - фигура отползла, оставив белое пятно, которое оказалось буквой.

- И тут эти дурики асфальт разрисовывают. Ополоумели от чуйств  – зло подумал, продолжая наблюдать.

А буквы, тем временем,  словно выползали из-под щуплой фигуры.

- Тощий какой-то ухажёр. Похоже, расписать асфальт, это всё, что он может – продолжала наблюдать уже заинтересованно.

Наконец, буквы сложились в фразу и на асфальте красовалось: «ЛЮБИМАЯ, ЭТО ТЕБЕ», а рядом цветик-пятицветик с кривыми лепесточками и недорисованной загогулькой, изображающей листок на стебельке.

Фигура поднялась, с трудом разгибаясь.

- Ага, свело худые ручки-ножки на романтичном подвиге – пышноволосая уже развеселилась.

И тут фигура повернулась, блеснули очки, под ними чётко виден длинный нос.

- Так это же соседка сверху. Вон, и кофта из-под куртки, ядовито-жёлтая, словно на спор с фонарями светит. Надо же, такая серая мышка, ходит-семенит с лицом землеройки, а туда же, любовные послания с цветочками  – озадаченно размышляла, прикуривая сигарету от сигареты.

Слёзы уже высохли, а любопытство разбирало – кому могла такая невзрачная личность писать, и почему «любимая», а не «любимый».

Эта некрасивая девушка каждое утро в одно время с ней выходила из дома, вяло буркнув «здрасте», на которое красавица, садясь в машину, даже не отвечала, а потом проезжала мимо дурнушки, топавшей к метро.

 - Какая у неё может быть личная жизнь? Может, потому и написала - самой себе, у неё же окна выходят на эту сторону – однако, эта мысль не рассмешила.

Красавица задумалась, что у неё, НЕЁ, личной жизни, в сущности, тоже нет. Не называть же жизнью тягостные ожидания, большая часть которых заканчивается разочарованием, как вчера. А дурнушка не ждёт, что кто-то придёт и осчастливит, сама себе устроила сюрприз.

- Смешно, а я и этого не сделала – пачка сигарет опустела, спать не хотелось. Надпись на асфальте стала почти не видна – опускался туман.

 

******

И «серая мышка» с длинноносым  лицом уснула только под утро.

Проснулась, надела очки и сразу к окну – как там надпись? Туманом заволокло, ничего не видно. Жаль.

Умылась тщательней обычного, сегодня особый день.

Вчера подруга прибежала к ней прямо в ординаторскую и разревелась – её жених вот прямо на днях изменил ей, «с холстяцкой жизнью прощался», как потом объяснил, когда кольцом в него бросила и губу рассекла.

Слушала Вера подругу, слушала и сама разревелась, да пуще неё. Та даже удивилась: «А ты-то что так голосишь?».

- Завидую тебе, мне бы таких страстей, хоть немножко. Мне-то никто не изменяет!

- Да кто же тебе изменит, если ты никого не любишь?

- А что делать, если мужчины мной не интересуются, и мне они ничем, ну ничем  не интересны.

- Надо учиться. Устрой свидание.

- С кем?

- Да хоть с собой. Приготовь красивый ужин, зажги свечи, нарядись, полюбуйся собой в зеркало.

- Так я же…

- Сходи к стилисту! Займись уже собой, а то от одного вида в зеркале у тебя кровь скисает.

Вера так и опешила, а подруга, успокоилась, высморкалась, чмокнула её в щёку и унеслась по своим интересным делам.

Тогда девушке пришла в голову мысль изобразить самой себе, что кто-то ею интересуется и написал письмо. Письмо можно было написать самой и послать по почте. Но тогда никто не будет знать, а ей захотелось как-то себя обозначить, чтобы все заметили, что она есть. И не только те, кому уколы делает тёплой рукой легко и безболезненно, а хотя бы соседи, и та пышноволосая красавица из её дома, с которой каждое утро здоровается, а она её даже не видит.

- Надо написать на асфальте. Так многие сейчас делают -  мысль понравилась, хотела даже имя своё написать, чтоб уж все знали, что это ей послание, но в последний момент передумала - вдруг не поверят, что кто-то её мог так отличить, и догадаются, кто автор на самом деле.

Выждав, пока двор совсем опустеет, с краской вышла под окно, жаль, дорисовать листик краски не хватило. Зато, утром она проснётся, выглянет в окно, будто невзначай, а там «ЛЮБИМАЯ…»

А туман сорвал свидание. Нет, не сорвал – отложил. Теперь она твердо решила быть интересной. Ещё и ужин устроит.

Выйдя из дома сразу столкнулась с пышноволосой, привычно пробормотала «здрасте» и засеменила прочь. А вслед ей: «Доброе утро» бархатным контральто. Вера сначала подумала, что ослышалась.

- Надо же, ещё свидание с надписью не состоялось, а уже такие перемены – подумала и заметила, что её торопливый шаг замедлился, и смотрит она уже не под ноги, а по сторонам.

Рядом затормозила машина.

- Садитесь. А то мы каждое утро вместе выходим, а не знакомы. Я могла бы подвозить, хотя бы до метро.

- Надо купить ещё краски и написать с другой стороны дома, а то не всем видно.

Так подумала девушка, а которая, не знаю.

Мысли у людей часто сходятся.