Детский экстрим

И жили они долго и счастливо...

Читать далее >>>

Мой любимый городок за 27.12.2010 хронометраж: 43:47

Евгений Евстигнеев в спектакле по пьесе Шатрова «Большевики». Выйдя от только что раненного Ленина в зал, где заседала большевистская верхушка, вместо фразы: «У Ленина лоб желтый, восковой...» - сообщил: «У Ленина... жоп желтый!.. Спектакль надолго остановился. «Комиссары» расползлись за кулисы, скрючившись от хохота.

Когда Эраст Гарин ставил спектакль «Горе от ума», все студенты ВГИКа
бегали смотреть репетиции. Гарин был очень добрым и отзывчивым человеком
и быстро входил в доверие к молодежи.
Если на репетиции они начинали шуметь, он поворачивался к ним и говорил,
поднимая палец к небу:
— Тише вы, студенты. Искусство все-таки делаем!
Однажды под праздник завсегдатаям репетиций понадобился червонец. До стипендии далеко — денег ни у кого нет. А погулять хочется. И поехали они к Гарину домой, на Зубовскую площадь. Звонят в дверь. Открывает Эраст Павлович в потёртом халатике.
— Чего вам, студенты? — спрашивает.
— Эраст Павлович, можете субсидировать десяточку до стипендии... — жалостливо просит Панкратов-Черный.
Гарин, глядя на студентов, требовательно кричит жене:
— Хася, опять студенты пришли... Пятнадцать рублей просят.
— Эраст Павлович, нам всего — десять, — смущенно поправляет мэтра Панкратов-Черный.
— Молчать, сопляки! ~ злым шепотом обрывает его Гарин. ~ Пятерка мне необходима!

Спартак Мишулин снимался в фильме «Белое солнце пустыни». Его побрили наголо, а чтобы ездить по городу сделали парик. Он так к нему привык, что ощущал как кепку. Однажды в автобусе, на другой площадке, он увидел своего приятеля, с которым не виделся месяца два. И, приветствуя, снял «кепку» и помахал. Одну бабку чуть откачали…

Спартак Мишулин в день семидесятилетия советских профсоюзов получил
от общества ДОСААФ ценный подарок — золотые часы.
Зашел в ресторан Дома кино поглядеть, нет ли знакомых. Увидел за угловым столиком
А. Панкратова-Черного. Не выдержал, подошел похвастаться:
— А я вот, брат, ценный подарок получил. Золотые часы!
— Быть не может! — сказал Панкратов-Черный. — Покажь...
— Вот гляди, только на моей руке. Опасаюсь снимать, дорогая вещь.
— А что, они полностью золотые? — поинтересовался Панкратов-Черный.
— Абсолютно.
— Не может такого быть! И секундная стрелка тоже золотая?
— Тоже золотая! — с гордостью ответил Мишулин, любуясь часами.
— Слушай, давай секундную стрелку пропьем, на фиг она тебе нужна?
— неожиданно предложил Панкратов-Черный.

В Петербурге на кинопробах встретились Александр Панкратов-Черный, Борис Хмельницкий и Анатолий Ромашин. Встретились — и пошли в ресторан. Сидят, выпивают, об актерских проблемах говорят. А за соседним столиком подвыпивший человек с раскосыми глазами, в унтах, видно, с Севера приехал, глаз от них не отрывает. Потом подходит к Панкратову-Черному и говорит: «Никита, дай автограф». Панкратов растерялся, но виду не показывает. Уже и фильм «Мы из джаза>> вышел, и «Зимний вечер в Гаграх» — и популярность вроде пришла. А тут вдруг опять с Михалковым перепутали! Ромашин и Хмельницкий давятся от смеха.
Подумал Панкратов, взял протянутую ручку и расписался: «С приветом! Никита Михалков».
А мужик к Хмельницкому и Ромашину:
— И вы распишитесь.
Панкратов не растерялся и спрашивает:
— Мужик, а ты хоть знаешь, кто это такие?
— Конечно, — отвечает тот, глядя на Хмельницкого. — Кто ж Мишу Боярского не знает?..
Тут смеяться очередь Панкратова пришла. Ромашину уже не смешно.
— А меня-то ты знаешь? — спрашивает он.
— Василия Ланового вся страна знает, — с уверенностью отвечает мужик.
И протягивает актерам командировочное удостоверение.
«Желаю счастья в личной жизни. Михаил Боярский», — расписался Хмельницкий.
«Счастливой дороги, — написал Ромашин. И подписался: — Василий Лановой».

Как корифея МХАТовской сцены, Бориса Ливанова часто приглашали в Кремль на банкеты, однако, зная его буйную невоздержанность во хмелю, внимательно за ним наблюдали. Поймав момент, когда Мастер переходил "барьер самоконтроля", к нему подкрадывался человек из органов и, шепнув на ухо: "Борис Николаевич, Вас к телефону..," — уводил Ливанова к машине и отправлял домой. Однажды, говорят, чекист замешкался, а Ливанов, торопясь взять свое, пока не увели, по-быстрому накачивался. Вот он пьет водку — фужер за фужером — а "органиста" все нет и нет! В конце концов Ливанов поднялся во весь свой огромный рост — все притихли, ожидая тоста... Большой артист долго качался над столом, обводя всех невидящим взором, затем всей мощью своего баса проревел: "Ну где этот мудак с телефоном!?" — и рухнул без чувств.

50-е годы. На сцене Театра Советской Армии идет огромнейший по масштабам спектакль,
что-то на тему "Освобождение Сталинграда".
200 человек массовки, пушки, танки, все дела. В финале спектакля главный герой, играл которого кажеться Андрей Дмитриевич Попов, изображая смертельно раненого бойца лежит на авансцене и тихим голосом просит: "Дайте мне воды из Волги свободной испить". По рядам передают каску с водой. Он выпивает, вода проливается на гимнастерку, падает замертво и - занавес.
В тот вечер был у Попова день рождения.
Друзья-актеры долго готовили ему сюрприз и вот, кому-то пришла идея, налить ему в каску ...бутылку водки. Злая шутка, мягко говоря, но, тем не менее, налили.
Конец спектакля, Попов просит "дать ему воды из Волги испить", по рукам огромной массовки плывет каска, в кулисах стоят костюмеры, гримеры, даже "мертвые" немцы приподнимают головы - посмотреть, как он будет пить?
Попов берет каску, глотает, замирает на секунду... и продолжает пить до конца. Наконец отрывается, возвращает каску стоящему рядом бойцу и говорит: "Еще!".
Вся массовка начинает корчиться от смеха...
Медленно плывет занавес, скрывая это безобразие.

Замечательный артист Зиновий Гердт рассказывал такую историю:
— Дело происходило в тридцатые годы, в период звездной славы Всеволода Мейерхольда. Великий гениальный режиссер, гениальность которого уже не нуждается ни в каких доказательствах, и я, маленький человек, безвестный пока актер. В фойе театра однажды появилась дама. В роскошной шубе, высокого роста, настоящая русская красавица. А я, честно сказать, и в молодости был довольно низкоросл... А тут, представьте себе, влюбился. Она и еще раз пришла в театр, и еще, и наконец я решился с ней познакомиться. Раз и два подходил я к ней, но она — ноль внимания, фунт презрения... Я понял, что нужно чем-то ее поразить, а потому, встретив Мейерхольда, попросил его об одной штуке — чтобы он на виду у этой красавицы как-нибудь возвысил меня. Режиссер согласился, и мы проделали такую вещь — я нарочно встал в фойе возле этой дамы, а Мейерхольд, проходя мимо нас, вдруг остановился и, бросившись ко мне, с мольбой в голосе воскликнул: «Голубчик мой! Ну что же вы не приходите на мои репетиции? Я без ваших советов решительно не могу работать! Что же вы меня, голубчик, губите?!.» «Ладно, ладно, — сказал я высокомерно. — Как-нибудь загляну...»
И знаете, что самое смешное в этой истории? Эта корова совершенно никак не отреагировала на нашу великолепную игру, спокойно надела свою шубу и ушла из театра. Больше я ее не встречал.

Игоря Костолевского должны были снимать в камере Петропавловской крепости. На него надели железные кандалы и приковали к стене в сырой промозглой камере, после чего закрыли чугунную дверь и ушли. И почему-то так случилось, что режиссер и оператор про прикованного Костолевского забыли. Просидел он один несколько часов, кричал, стучал, замерз. Когда хватились артиста и прибежали в камеру, режиссер только глянул и хлопнул в ладоши — будем снимать сцену прощания с любимой! Срочно приступили к съемке, а артист слова вымолвить не может. Пробормотал что-то невнятное, и слезы брызнули из глаз — от обиды, от холода, от пережитого... А режиссер рад, руки потирает. В итоге получилась одна из лучших сцен фильма «Звезда пленительного счастья». Кто знает, может быть, режиссер В. Мотыль специально оставил артиста на несколько часов в каземате...

Ленинградский актер Алексей Севостьянов, человек солидный и импозантный, любил, как это ни странно, вышивать гладью. Этому занятию он отдавался всей душой и любил похвастаться своими достижениями. Однажды он показывал свою вышивку артисту Сергею Филиппову.
— Вот, погляди, как мне удался лиловый цвет! — басом хвастался Севостьянов, тыча пальцем в шитье. — Вот он начинается с бледно-лилового, потом переходит в фиолетовый, а потом постепенно, мягонько, нежно — в бледно-голубенький...
Филиппов слушал-слушал, а потом не выдержал и говорит:
— Скажи, а у тебя бывают критические дни?

Артист театра Сатиры Михаил Державин некоторое время был зятем Буденного. Вот как-то он везет своего легендарного тестя на дачу и по дороге развлекает его анекдотами про Василия Иваныча Чапаева. Буденный слушал внимательно и серьезно, закручивая ус на палец, потом досадливо крякнул: «Э-эх, говорил я ему, дураку: учись!!»

Ефим Копелян (он читал закадровый текст в «Семнадцати мгновениях весны») был актером Ленинградского БДТ. Он рассказывал, как, впервые выходя на прославленную сцену, от волнения появился не через дверь, а через окно. На сцене в это время находился тогдашний премьер театра, к которому после спектакля и отправился извиняться удрученный Копелян. Премьер выслушал сбивчивые тексты, тяжело вздохнул, и спросил: «А больше ты ничего не заметил, Копелян? Ты ведь, голубчик, мало того, что вошел через окно, ты ведь вышел то… через камин!!!».

Людмила Гурченко рассказала такую историю. Оказывается она когда-то жила в одном доме с известным певцом Марком Бернесом. Жили они даже в одном подъезде. При этом они друг с другом не общались. "Уровень популярности разный"-пожаловалась Гурченко. Через некоторое время на стенке подъезда появилась надпись "Бернес + Гурченко=любовь".И вот когда однажды Гурченко входила в подъезд , за Бернесом уже закрылись двери лифта. Но лифт возвращается открывается дверь, оттуда высовывается Бернес и вкрадчивым бернесовским голосом говорит :
"А я бы плюс не поставил" Нажал на кнопку закрыл дверь и уехал.

Как-то, в самом начале своей актерской биографии, Анна Самохина поехала на гастроли в Сыктывкар. Поселили ее в какой-то затрапезной гостинице, контингент которой оставлял желать лучшего. В основном это были командированные мужчины исключительно помятого вида.
Рано утром предстояло ей лететь на концерт в тайгу, в балки к лесорубам. Поднявшись пораньше, Анна Самохина сделала тщательный макияж, уложила волосы, надела ярко-красный, в белую полоску пиджак. Блузку с белыми кружевами. Туфли на высоченной шпильке. Чулки тоже кружевные. В общем, постаралась хорошо выглядеть, чтобы произвести приятное впечатление.
Спускается она на лифте с пятого этажа. На первом этаже двери лифта открываются и прямо перед ней предстает несвежего вида мужик — в помятом костюме и почему-то с двумя подушками под мышками. Увидев женщину необыкновенной красоты, мужик остолбенел, не понимая, где находится. Прямо перед ним, в восемь часов утра, такое видение!!!
— Извините, это лифт? — заикаясь, но стараясь быть предельно интеллигентным, вежливо поинтересовался он у Ани.

Однажды в обеденный перерыв Олег Табаков решил поесть по полной программе - закусочки, супчик, второе, десерт, компот... И тут по трансляции раздался голос помрежа: «Олег Табаков, на сцену! На лице артиста проявилось разочарование. Лучше всех это было заметно Валентину Гафту, который садился за столик Табакова. Олег Павлович оказался в замешательстве: не пойти нельзя, а если оставить еду на столе, Гафт может все съесть... Впрочем, Табаков быстро нашел выход из ситуации и обратился к коллеге:
- Валя, я бегу на сцену, но скоро вернусь. А чтобы тебя мой обед не соблазнял, вот:
тьфу, тьфу, тьфу! - и он плюнул в каждую из своих тарелок, и даже в компот.
Гафт возмутился:
- Олег! Что это ты себя так неинтеллигентно ведешь?! Тут, между прочим, люди обедают... А ты плюешься! Ну что это такое: тьфу, тьфу, тьфу! - и он еще раз плюнул в каждую из тарелок Табакова.

 На Таганке шёл ремонт и по залу иногда ходили рабочие. Как-то шла репетиция и трое рабочих, расскрыв рот, слушали, как Юрий Петрович орёт на актёров. Вдруг он обернулся, почувствовав, что все смотрят куда-то вдаль и увидел вышеупомянутую троицу. Страшно разозлившись, он закричал: "А вам какого х... тут надо?" Самый старший рабочий тут же отреагировал: "Да пошёл ты на х..!" После чего все трое спокойно пошли по своим делам.

 Борис Андреев, как известно, любил, умел и мог выпить. Однажды в Киеве он основательно "заправился". Что и как там вышло, не знаю, но вроде бы грохнул он огромную стеклянную витрину в ресторане, да ещё в пяти метрах от отделения милиции. Ясное дело, его под "белы ручки" аккуратно и привели его "куда следует". Там строгий и подтянутый капитан, взяв лист бумаги и перьевую ручку (помните, деревянная и перо стальное?), начал отчитывать сидящего на стуле актёра: "вот Вы, мол, Народный артист, а какой пример подаёте людям?". Андреев угрюмо молчит. Капитан продолжал "распекать" его, переходя на полтона выше: ведь дети, мол, смотрят, женщины! А вы так безобразно себя ведёте, товарищ Народный артист! Не стыдно? - Хмурый Андреев молчит. Капитан повышает голос ещё на полтона: "А вот я сейчас возьму и протокол на Вас напишу!". Андреев угрюмо утробным басом рычит - "Не напишешь!" Капитан вскидывает голову: "Как так не напишу? Напишу!" - Андреев упрямо ревёт басом: "А не напишешь!". Капитан сдвигает фуражку на затылок и в праведном гневе восклицает: "А я сказал - напишу!" - Андреев - "Не, не напишешь! Не выйдет ничо у тя!" - Капитан, поправив форму и фуражку, кричит "Дежурный!", затем "официальным" голосом спрашивает: "Ну-ка, ну-ка, это почему не выйдет???" - Андреев сердито рявкает: "А ПОТОМУ!!!!", тянется рукой к столу милиционера, тот придерживает рукой кобуру и настораживается. Андреев хватает из бронзового письменного прибора чернильницу и на глазах у изумлённого милиционера и потрясённого вбежавшего дежурного по отделению, крякнув, мгновенно опрокидывает чернила в глотку!!!! ... Немая сцена. Занавес.

В самом начале шестидесятых за городом проходила встреча Н. С. Хрущева и правительства с творческой интеллигенцией. В числе приглашенных были три семейные киношные пары:
Сергей Бондарчук — Ирина Скобцева, Николай Рыбников — Алла Ларионова, Вячеслав Тихонов — Нонна Мордюкова. Все чувствовали некоторое напряжение, лишь простодушный и неуемный Рыбников, подвыпив, веселился от души. Сначала он перебил начавшего выступать Хрущева, а когда перепуганные артисты попросили Рыбникова замолчать, тот куда-то исчез. Через некоторое время он вернулся к столу, волоча за собой огромный мешок...
— Что это? — обмерев, спросила у мужа Алла Ларионова.
— Раки! На кухне стащил, — торжественным шепотом ответил Рыбников. — Там у них много...
В этот момент к актерскому столу подошел человек в черном костюме
и сказал вежливо, но жестко:
— Вы, наверно, хотите домой!
— Хотим! — ответил, обидевшись, Рыбников. — Все! Надоело! Поехали отсюда!
Их отвели к машине и отправили домой...
Утром протрезвевший Рыбников схватился за голову. Что теперь будет?
Арест, тюрьма, увольнение с «Мосфильма»!..
Однако обошлось: днем ему позвонила министр культуры Фурцева и успокоила:
— Николай Николаевич, не волнуйтесь. Все в порядке, живите дальше...

Во время съемок фильма "Вертикаль" Высоцкий написал несколько альпинистских песен. С одной из них связан забавный эпизод. Режиссер Станислав Говорухин несколько дней отсутствовал, куда-то уезжал по делам, а когда вернулся, то первым делом зашел в номер к Высоцкому и никого там не обнаружил. Он увидел на кровати какие-то исписанные листки, заглянул и прочел слова только что написанной песни: "Мерцал закат, как блеск клинка..." Перечитав эти строки раза два, Говорухин уже знал их наизусть. Он спустился в холл гостиницы и увидел Высоцкого, который сидел в буфете с гитарой, в окружении нескольких актеров. Не успели поздороваться, как Высоцкий похвастался, что написал великолепную песню
для фильма и готов ее исполнить.
- Ну давай, - согласился Говорухин, который уже задумал розыгрыш.
Высоцкий ударил по струнам и запел: "Мерцал закат, как блеск клинка..."
Не успел он пропеть и трех строк, как Говорухин прервал его:
- Да ты что, Володя! Ты шутишь... Это же известная песня, ее все альпинисты знают...
- Да не может быть! - не поверил Высоцкий.
- Как не может быть? Там дальше еще припев такой будет:
Отставить разговоры,
Вперед и вверх, а там
Ведь это наши горы,
Они помогут нам...
- Точно ... - растерянно сказал Высоцкий. - Ничего не понимаю... Слушай, может быть, я в детстве где-нибудь слышал эту песню, и она у меня в подсознании осталась... Эх, какая жалость!..
- Да-да-да! - подхватил Говорухин. - Такое бывает довольно часто...
Но, увидев вконец расстроенного Высоцкого, во всем признался.

Как пробовали мирить Станиславского и Немировича-Данченко
Каждый, сколько-нибудь интересующийся театром, знает. что мэтры российской сцены, отцы-основатели МХАТа Станиславский и Немирович- Данченко поссорились еще до революции и не общались до конца дней своих. МХАТ практически представлял собою два театра: контора Станиславского - контора Hемировича, секретарь того - секретарь другого,
артисты того - артисты этого... Hеудобство, что и говорить!
Однажды было решено их помирить. Образовалась инициативная группа, провели переговоры и, наконец, был создан сценарий примирения. После спектакля "Царь Федор Иоанович", поставленного ими когда-то совместно к открытию театра, на сцене должна была выстроиться вся труппа. Под торжественную музыку и аплодисменты справа должен был выйти Станиславский, слева Hемирович. Сойдясь в центре, они пожмут друг другу руки на вечный мир и дружбу. Крики "ура", цветы и прочее... Корифеи сценарий приняли: им самим надоела дурацкая ситуация.
В назначенный день все пошло как по маслу: труппа выстроилась, грянула музыка, корифеи двинулись из-за кулис навстречу друг другу... Но Станиславский был громадина, почти вдвое выше Hемировича, и своими длинными ногами успел к середине сцены чуть раньше. Hемирович, увидев это, заторопился, зацепился ножками за ковер и грохнулся прямо к ногам соратника. Станиславский оторопело поглядел на лежащего у ног Hемировича, развел руками и пробасил: "Ну-у... Зачем же уж так-то?.." Больше они не разговаривали никогда.