КАК ДВА ПИАНИСТА ДОВЕЛИ ЗНАМЕНИТОГО КОМПОЗИТОРА ДО ГИБЕЛИ?

Автор статьи: Юрий Москаленко

7 мая 1833 года, 175 лет назад, в Гамбурге, в семье Якоба Брамса, профессионального контрабасиста, выступавшего с одном из самых престижных городских оркестров, родился мальчик, которого назвали не мудрствуя лукаво – Иоганнесом. С первых дней своей жизни он был погружен в музыку, нотные тетрадки заменяли ему букварь, а потому нет ничего удивительного, что Якоб стал охотно заниматься с мальчиком. Правда, до контрабаса ему нужно было еще расти и расти, а потому юного Иоганна просто усаживали за фортепиано и пытались развить у него любовь к черно-белым клавишам.

Признаюсь сразу, когда я был чуть постарше Брамса и учился в первом классе музыкальной школы, мне со второго полугодия задавали различные музыкальные этюды немецкого композитора, я обычно злился – ну не давались мне эти простенькие с точки зрения музыканта композиции. Брамса я возненавидел, зато полюбил Генделя, особенно одну из его «Сарабанд». Впрочем, Иоганнеса я «простил» чуточку позже, когда услышал его «Венгерский танец № 5».

Только сейчас, готовя материал к юбилею Брамса, я узнал, что это был очень своеобразный композитор и музыкант. Достаточно сказать, что, когда он находился в самом прекрасном расположении духа, всегда просил оркестр исполнить ему пьесу «Могила – это моя самая большая радость». А возможно это была просто реакция на то, что далеко не все хорошо у него складывалось в жизни. И футбольного мяча он не видел, и со сверстниками в салочки не играл, а от постоянного общения с фортепиано всякое могло приключиться…

В музыкальном мире все переплетено ничуть не меньше, чем в литературе. Лет с 10 Иоганна начал учить композиции в музыке знаменитый в то время педагог Э. Марксен. Он лично был знаком со многими немецкими композиторами современности, но своих учеников воспитывал на классике: Бахе и Бетховене. Но в 1847 году, когда скончался композитор, под марш которого сегодня скрепляют узы брака, Феликс Мендельсон, Марксен сказал одному из своих друзей: «Один мастер ушел, но другой, более крупный, идет ему на смену». А ведь его воспитаннику тогда было 14,5 лет.

Чуть позже, уже в 20-летнем возрасте, когда Брамс вместе со своим другом Ременьи отправился в первое свое турне по городам Германии, ему в чем-то повезло: на их пути встретился Йосиф Иоахим, талантливый скрипач, на два года старше Иоганнеса. Тот был очарован исполнительским мастерством Брамса и даже вручил молодым дарованиям рекомендательное письмо для Ференца Листа.

Последний сыграл с листа несколько произведений Брамса и так был восхищен мощью произведений, что тут же предложил 20-летнему композитору войти в Новонемецкую школу, которую возглавлял с Ричардом Вагнером. Но Брамс не поддался на искушение и мягко отказал. Тогда Лист отправил Иоганнеса в Дюссельдорф, где в то время жил и работал Роберт Шуман. Его супруга, Клара Шуман-Вик, которая была старше парня на 14 лет, просто его заворожила. К тому времени она уже была матерью семи детей, но не потеряла ни своей привлекательности, ни тем более живости ума.

Рассказывали, что однажды, когда она выступала с концертом в Вене во дворце короля, исполняя произведения супруга, после шумных оваций она была представлена монарху. Он с нею долго беседовал, а потом добродушно обратился к Роберту Шуману, который терпеливо дожидался окончания разговора:
– Ну, а вы кто у нас? Говорят, вы тоже музыкант?

Этого оказалось вполне достаточно, чтобы вспыльчивый музыкант не разговаривал с супругой целую неделю…

Приезд Брамса внес и в без того наэлектризованную обстановку семьи Шуманов хорошенькую зажигалку. Да, как композитор, Роберт не мог нее восхищаться тем, какая музыка выходит из-под пера юного Иоганнеса. Но, как муж красивой женщины, он не мог не замечать, какими красноречивыми взглядами обменивается эта парочка. Учитывая то обстоятельство, что у него и до этого были определенные проблемы с психическим здоровьем, можно было не сомневаться – вероятность наступления очередного обострения была очень высока.

Так оно и случилось: Шуман в припадке дикой ревности в феврале 1854 года попытался покончить с собой. Его определили в психиатрическую больницу, где спустя два года он и скончался. Так два коллеги-пианиста довели знаменитого композитора до гибели. Надо отдать должное Кларе – она сразу же дистанцировалась от Брамса. И хотя он несколько позже «вернулся» в осиротевшую семью и продолжал дружить с вдовой композитора, он поклялся в том, что никогда не будет смотреть на Клару, как на сексуальный объект, и слово свое сдержал.

А вообще единственной любовью Брамса была музыка. Он не поддался соблазнам даже тогда, когда в течение четырех лет руководил женским любительским хором и даже написал для него несколько интересных произведений. Но Брамс мечтал о месте дирижера гамбургского Филармонического оркестра, а когда его «прокатили», Брамс уехал в Вену.

Со временем Брамс в пух и прах разругался и с Листом, и с Вагнером, исповедуя свой подход к написанию музыкальных произведений. Причем писал он не только классику, но и с большим интересом работал над обработкой народных песен и мелодий. Из классики можно выделить: 4 симфонии, скрипичный и 2-й фортепианный концерты, 2 фортепианных трио (2-е и 3-е), 3 струнных квартета. Но кроме этого он «вдохнул» новую жизнь в более чем 200 песен и романсов, которые до сих пор любимы немецким народом.

В то же время Брамс был очень темпераментным и часто весьма несдержанным и нетактичным. Он часто проводил долгие часы, выпивая огромное количество пива с друзьями и слушая музыку, исполняемую бродячими музыкантами. Словом, меньше всего в быту походил на «классика».

А еще он, став известным и богатым, очень полюбил путешествия. Он посещал Швейцарию и другие живописные места, несколько раз ездил в Италию. Его излюбленным местом отдыха стал австрийский курорт Ишль. Именно там 20 мая 1896 года он получил известие о смерти Клары Шуман. Это известие тяжело отразилось и на его собственном здоровье. Тяжело заболев, он скончался в Вене 3 апреля 1897 года.

Однажды его спросили, тяжело ли дается ему написание музыки? Брамс улыбнулся и ответил: «Сочинять не так уж трудно; зачеркивать лишние ноты – вот что труднее всего …»