Любовной мукой я полна,
ее всем сердцем ощущаю,
но только одного не знаю,
откуда родилась она.
Теряя волю и сознанье,
стремлюсь к химере роковой,
как вдруг сменяется тоской
неукротимое желанье.
И слезы горькие я лью,
свою оплакивая участь,
безмерной нежностью измучась,
не разгадав печаль свою.
Терзаемая гнетом страсти,
я в нетерпении дрожу,
но сразу руку отвожу,
как только прикасаюсь к счастью.
Ведь если и блеснет оно
среди бесплодного томленья,
его иссушит подозренье
и страх погубит все равно.
А если радости живучей
все ж превозмочь удастся страх,
ее тотчас развеет в прах
слепой и равнодушный случай.
Блаженство болью мне грозит
в моем ревнивом спасенье,
и мне явить пренебреженье
сама любовь порой велит.
Я все перенести готова,
в страданье силу нахожу,
но в исступленье прихожу
от незначительного слова.
Неся обиды мнимой бремя,
в ничтожной просьбе отказать
могу тому, кому отдать
могла бы жизнь в любое время.
Злым раздражением киплю,
противоречьями томима,
я с ним до боли нетерпима,
и все я для него стерплю.
Живу сама с собою в споре:
я для него предать мечту
за счастье высшее почту,
а с ним и счастье хуже горя.
Тревоге горестной моей
ищу я тщетно оправданье:
рождает ложь непониманья
из капли океан страстей.
И в беспросветный миг крушенья
с печалью вижу я одно:
что было вовсе лишено
фундамента сооруженье.
Владеет скорбь моей душой,
и я себе твержу упрямо,
что в целом мире нет бальзама,
дабы унять мой гнев слепой.
Но загляни в ее глубины, -
чем так душа оскорблена?
Как малое дитя, она
всего боится без причины.
Мне зла не разорвать оков,
хотя ошибку вижу ясно,
и боль тем более ужасна,
что больно из-за пустяков.
Душа пылает жаждой мщенья, -
когда ж она отомщена,
то мстит самой себе она,
в раскаянье прося прощенья.
Стремясь гордыню утолить,
вновь заблуждаюсь я глубоко:
я думаю, что я жестока,
а нежность не умею скрыть.
Во власти тщетного упорства
насмешливо кривится рот,
но и улыбка устает
от бесполезного притворства.
Вину, приснившуюся мне,
ему вменяю в преступленье,
и нахожу я извиненье
его действительной вине.
В своем отчаянном смятенье
добра и зла душа бежит:
любовь меня не защитит,
и не убьет пренебреженье.
Хочу рассеять я туман
мной завладевшего безумья,
но вижу в горестном раздумье,
что стал мне мил самообман.
Покоя от обид не знаю
ни наяву я, ни во сне...
Ужель никто не скажет мне,
что без причины я страдаю?
Но коль я обвиню во всем
любовь - в пылу ожесточенья, -
тот, кто поддержит обвиненье,
заклятым станет мне врагом.
Едва поможет довод ловкий
мне подружиться с правотой,
как совесть тут же скажет: "Стой!" -
и заклеймит мои уловки.
Нет, мне блаженства не вкусить!
Среди душевного ненастья
готова я проклясть за счастье
и за презрение - простить.
Мой разум ослабел от горя,
на мне безумия печать,
и не велит мне продолжать
рассудок мой, с безумьем споря.
Любовь отчаяньем гублю,
сама себя не понимаю...
Лишь тот поймет, как я страдаю,
кто так любил, как я люблю
Хуана Инес де ла Крус
(1651–1695)
|
|
|
|
|
|
