Население соседней Беларуси уже третий месяц живет в состоянии постоянного поиска возможности избавиться от «зайчиков». Люди за сутки занимают очереди у обменников только для того, чтобы подкараулить тех, кто все-таки решится продать валюту. Доллары, евро и российские рубли продают населению ровно столько, сколько оно же и сдаст. Валюты просто нет. Предприятия, зависимые от импорта, за который необходимо платить долларами, остановились. На этом фоне белорусская власть целиком отстранилась от ответственности за происходящее и ждет российского стабилизационного кредита в $3 млрд. Который, впрочем, лишь не на долго оттянет момент, когда Александру Лукашенко придется решиться на убийственный для себя политический шаг — похоронить белорусскую модель социального государства. Именно тогда белорусам придется смириться если не с мнением еврокомиссаров о том, что Лукашенко «последний диктатор Европы», то уж точно с пониманием того, что «государство для народа» оказалось лишь хорошо прописанной легендой. Для украинской власти все происходящее в соседней республике должно стать живым примером того, к каким результатам можно прийти на волне популистской политики, когда уровень жизни поднимается за счет кредитов, а население приучают жить не по средствам. Белорусского экономического чуда больше нет. У Украины же еще есть время задуматься о собственной стратегии экономической и социальной политики. Независимый аналитик из Беларуси Сергей Чалый подробно рассказал «Комментариям» о причинах и следствиях валютного кризиса в своей стране. — Каковы, по вашему мнению, причины валютного кризиса, и что сейчас происходит в Беларуси? — Существует много причин, которые легли одна на другую и вызвали цепную реакцию. Ведь ситуация обострилась очень быстро — фактически за месяц. В феврале все вроде бы было в порядке, а в марте все сегменты валютного рынка уже стояли. Тут, с одной стороны, старая проблема — хроническое отрицательное торговое сальдо. Это связано с особой моделью экономического роста, который был в Беларуси. Рост был действительно довольно большой — последние 10 лет он составлял порядка 8% ВВП. Но финансировался он в основном за счет внешнего сектора. До 70% роста обеспечивали инвестиции. И именно это превышение инвестиций над сбережениями, в конечном счете, и приводило к росту отрицательного сальдо. В конце 2008 года мы уже стояли на пороге девальвации — все по той же причине. Тогда были достигнуты договоренности с МВФ по программе stand-by. Но уже в ноябре 2009 года правительство перестало ее выполнять, потому что вспомнило, что 2010 год — это год выборный, это и выборы в местные советы, и президентские выборы. Власть вспомнила о том, что необходимо выполнять предвыборные обещания, в том числе и о $500 средней заработной платы к концу 2010 года. За год тарифная ставка первого разряда выросла на 50%, реальные доходы населения в среднем по стране — на 35%. Причем основное повышение пришлось на последние месяцы перед выборами. Разумеется, что такая бюджетная несдержанность при условиях стоячего курса, при высокой инфляции обязательно создает давление в сторону девальвации. При этом население, честно говоря, не сильно купилось на такого рода меры. Если в середине минувшего года сальдо покупки-продажи валюты населением было примерно нулевым или слегка отрицательным, то за последние три месяца оно вышло практически на минус в $1,5 млрд. В январе-феврале коммерческие банки, потратив все свои резервы, бросились к Нацбанку с требованием пополнения своей валютной позиции. Нацбанк ввел ограничения на такого рода операции и получилось, что буквально тогда, когда снова образовался ажиотажный спрос, валюта в обменниках коммерческих банков пропала — именно в силу такого порядка, который Нацбанк ввел в феврале. К тому же в марте вышел ежегодный обзор МВФ, касающийся наших макроэкономических параметров, в котором напрямую говорилось, что ситуация угрожающая, и исправить ее может либо девальвация, либо серьезное сокращение внутренних расходов и, в том числе, номинальных зарплат. Население бросилось в обменники. Только в марте населением было куплено порядка $760 млн — это даже с учетом того, что в какой-то момент валюта просто полностью исчезла. Подогрело ситуацию и понижение рейтинга наших суверенных долгов двумя рейтинговыми агентствами и, как следствие, паника держателей еврооблигаций. К тому же после 19-го числа (выборы президента 19 декабря 2010 года) у нас сильно уменьшились возможности по закрытию дефицита внешнего финансирования. Нацбанк функционировал в совершенно лихорадочном режиме. На рынке то вводились ограничения, то через неделю снимались. Приняли было решение подвозить наличную валюту в обменники в ежедневном режиме и буквально через месяц, увидев огромный спрос, отменили его. Сначала ввели ограничение на продажу валюты на бирже, потом сняли. В конечном счете произошло то, что у нас сейчас в коммерческих банках валюты нет — сколько население сдает, столько и получает. Стоят очереди, и люди караулят тех, кто по каким-то причинам вынужден приносить валюту в обменники по официальному курсу. На бирже предложение ограничено обязательной продажей экспортерами 35% своей валютной выручки. Но этого предложения все равно не хватает, поскольку спрос гигантский. А на межбанке ситуация такова, что с середины марта практически остановилась торговля, так как никто не хочет продавать и покупать по тем ценам, которые выставляют. Сейчас у нас межбанк функционирует в режиме разовых сделок, когда удается найти того, кто хочет продать валюту. Во многих товарах уже заложили тот курс, который неофициально складывается на межбанке. Соответственно, это повышение цен на 30-50%. Кое-где уже начался товарный дефицит. Скажем, не так легко купить те же подгузники. В Белстате заявляют, что эта ситуация уже привела к вынужденному прекращению работы для 600 тысяч человек через оплачиваемые или неоплачиваемые отпуска. Это импортеры, которые не могут продолжать свою деятельность — порядка 12-13% всей рабочей силы страны. И правительство, и Нацбанк замерли в параличе, в ожидании прихода российского стабилизационного кредита, но надежды на то, что он каким-то образом поправит ситуацию нет. — А почему нет надежды? — Потому что без существенной девальвации либо без сокращения расходов ситуацию не поправить. На этот год сокращение отрицательного сальдо даже не планируется в соответствующих официальных документах. Это значит, что дефицит внешнего финансирования на год составит примерно $8 млрд, а если учитывать еще и погашение долгов, то это $11 млрд. И понятно, что $3 млрд этот вопрос не закрывают. Даже запланированные на этот год поступления прямых иностранных инвестиций в размере $6,5 млрд, — совершенно утопическая цифра, — была рассчитаны именно от потребности, сколько еще остается. Я думаю, что реалистично привлечь только около $1,5 млрд, так что риск кассового разрыва по-прежнему существует. То, что нужно делать — это фактически будет означать полный демонтаж существующей модели социального государства, когда весь рост и благосостояние населения финансировался за счет ухудшения ситуации во внешнем секторе экономики. Придется просто ломать всю идеологию, которая строилась 15 лет. Фактически, мы присутствуем при банкротстве белоруской модели социального государства. Да оно и не особо социальным было. Начиная где-то с 2006 года все повышения зарплат уже превышали возможности экономики. — Готовы ли правительство и Нацбанк на девальвацию? — Можно считать, что девальвация уже фактически состоялась, просто Нацбанк ее не признает. Мы сейчас функционируем в режиме множественных валютных курсов, когда есть один официальный курс, и есть отличающийся на 60-70% от него курс на межбанке. Чиновники делают вид, что девальвации все еще нет. Хотя все негативные последствия, которые можно было от нее получить, получены. А именно рост цен, и высокий показатель инфляции. Мы за три месяца выполнили прогноз по инфляции на год — около 8,5%. И это только официальные данные, на самом деле все еще хуже. До тех пор пока Нацбанк не признает тот курс, который существует на межбанке, ничего не изменится. В любом случае, девальвация неизбежна. — Девальвация для белорусской власти — это политическое решение? — Конечно. Параметры курса, а именно его привязка к небольшому коридору колебаний к трехвалютной корзине (доллар, евро, российский рубль), зафиксирована в денежно-кредитной политике, которая у нас утверждается указом президента. Поэтому Нацбанк ничего самостоятельно сделать не может. А поскольку сверху такого указания нет, то мы и существуем в такой ситуации, когда официальный курс находится в необходимых пределах, но валюты по нему нет. Девальвация — это последнее, на что пойдут наши власти, это для нее действительно неприемлемое политическое решение и во многом потому, что если она состоится, то обещание 500-долларовой зарплаты (а именно в долларах она была обещана) автоматически аннулируется. По всей видимости, мы так и будем продолжать как можно дольше тянуть, использовать административные ограничения до тех пор, пока эта ситуация совершенно не выйдет из под контроля наших регуляторов. — Какие условия по стабилизационному кредиту выставляет Россия? — Эти условия почти аналогичны тем условиям, которые выставлял МВФ, хотя никаких количественных показателей нет. Но, по видимому, это даже не самое страшное, потому что есть большое количество закулисных теневых договоренностей. В частности, по приватизации наших активов, которые интересуют Россию. Это может быть и часть нефтепровода «Дружба», которая принадлежит Беларуси; и определенные доли в наших двух нефтеперерабатывающих заводах; и производитель удобрений «Гродно Азот»; и доля в «Белкалии». Я не думаю, что этот, как и все ранее привлеченные российские кредиты, будет когда-либо возвращен. Предположу, что и Россия на это не надеется. Было довольно забавное сообщение на официальном веб-сайте российского Минфина, где этот займ назывался «так называемым кредитом» — в такой издевательской форме был намек на то, что они и не надеются, что Беларусь вернет эти деньги. Власти.нет
