Иные нужны мне картины: Люблю песчаный косогор, Перед избушкой две рябины, Калитку, сломанный забор, На небе серенькие тучи, Перед гумном соломы кучи – Да пруд под сенью ив густых, Раздолье уток молодых… А.С. Пушкин «Путешествие Онегина» Коренное население села Акулихи, с лучшими представителями которого я имел честь познакомить вас чуть ранее, не составляло и полутысячи человек. Но летом, а точнее – с мая по сентябрь – к пожилым бабушкам и дедушкам вроде Говорковых приезжали дети в заслуженный отпуск, внуки на отдых от своей беспутной городской жизни, да правнуки на каникулы. Вот тогда людей становилось в селе не в пример больше, и для них открывалось аж 12 (!) магазинов, в зимнее время из которых работали только три. Был еще один, тринадцатый, «Калина красная», но он при довольно странных обстоятельствах (накануне завезли два десятка ящиков с водкой и всякую прочую амуницию для веселья) уже при Петровиче сгорел – следа от огромного дома не осталось, кроме торчащей, как полагается, каменной трубы русской печи. Летом веселье било через край: на естественных пляжах Волги-матушки с утра до вечера (иногда и ночью) веселые компании детей, юношества и взрослых наслаждались прохладой речной воды; все заливы и протоки – в разнокалиберных лодках рыбаков и просто катающихся; вечером в клубе танцы с почти обязательным мордобоем в конце программы – активный отдых, ничего не скажешь. А вот осенью и особенно зимой – дело другое. «Улетели листья с тополей, повторилась в мире неизбежность…» сочинил поэт и был прав: осенью с неизбежностью, достойной лучшего применения, облетали листья с деревьев и разлетались кто куда дачники и отпускники. Иные дачники еще и зимой приезжали раз в месяц – два на выходные, но представляете: топить сутки печь, ночевать в спальных мешках, стуча зубами, чтобы полдня побыть в тепле и отчалить домой – разумно ли? Вот и заколачивались дома дачников, закрывались девять из двенадцати магазинов, а местное трудоспособное мужское население оставалось без калыма. (Дачникам ведь, как людям в крестьянском быту несведущим, всегда нужна была помощь: тут крышу перекрыть, здесь туалет поставить, огородик там вскопать или забор подновить…) Те, кто лето работал, начинали еще не пропитый капитал потихоньку пропивать. Впрочем, потихоньку удавалось не всегда. Иногда удавалось и громко, но тогда коротко. Поскольку никаких предприятий в Акулихе отродясь не бывало, вся работа – в магазинах, да в школе на два десятка учеников, когда калымная работа на дачников заканчивалась, мужскому населению с целью уталения вечного пожара в груди приходилось переходить на браконьерство, да на реализацию кой-каких ненужных вещей. Жены, у кого они были, такого рода реализации пытались помешать, но не всегда такое было возможно. Мужик, он ведь в доме «голова» – как скажет, так и будет, а не то может и руки приложить, кому охота с «фонарем» под глазом красоваться? Браконьерские уловы тут же часто и пропивались – осенние и зимние почти никогда обилием не отличались, не то, что весной. Вот весной – дело другое, рыбы хватало всем: и браконьерам, и инспекторам, и перекупщикам, и покупателям. Сети иногда ставились внахлест, и все равно с них снимался обильный урожай – десятки килограммов щуки, сороги, густеры, подлещика… Цена на рыбу падала в несколько раз – везде ее было, как сказал бы кот Матроскин, «просто завались». Ловил как все весной сетками и акулихинец Вася Малахаев. А летом, отлынивая от невыгодных по его разумению калымов, уезжал на старенькой «Казанке» под видавшим виды «Ветерком» на Волгу – любил, черт, спиннинг побросать. Однажды Васе неслыханно повезло: на его «железяку» взяла громадная щучина. Вася, не будь дурак, якорную веревку отрезал и пустился на запряженной рыбине в свободное плаванье. Четыре часа возила на себе рыбака пудовая крокодилица и доставила прямехонько к акулихинской пристани. Там удачливому рыбаку подсобили гулявший после смены шкипер со товарищи. И что вы думаете, сделал Вася? Сфотографировался с трофеем? Отрезал на чучело голову чудовища? Нет, фантазии так далеко его не завели. Вася щуку тут же на месте и продал. И пропил. Гулял два дня с шиком – пил только модную дорогую водку, избегая открывавшихся перед ним дверей многочисленных «шинков» с их отвратно воняющим «самоплясом». Думаете, конец истории? Ан нет, проснувшись на третий день и осознав, что к выполнению нехитрой каменщицкой работе он не годен, поехал Вася снова на свое любимое место. И взял там через полчаса… еще одну щуку. Поменьше, правда, размером, но все равно большую – на десять с лишним килограммов! В это самое время, кстати, даже у «продвинутых» городских рыболовов с их «навороченными» снастями и импортными моторами уловов не было вообще – ни окуней, ни бершей, вообще ничего. Но Вася, как ни был подвержен пагубному влиянию алкоголя, а был акулихинцем более-менее благополучным, поскольку благоверная когда уговорами, когда скандалами направляла его на путь истинный и совсем сгинуть в винно-водочной пучине не давала. Хуже было в тех семьях, где пили все. Одна такая семья приехала, что называется, на постоянное место жительства в Акулиху с Дальнего Востока. Каким ветром их так далеко занесло – не суть, известно только, что первое время на отсутствие денег они не жаловались: и дом купили, и УАЗик поношенный, и катер с мотором… А потом начали пить. Пили сначала коньяк и закусывали свежими овощами-фруктами. Да еще всех местных угощали – чего жадничать, если «бабосы» есть? Мало-помалу перешли на водку с тушенкой. Вскоре познакомились и с местным самоплясом. К тому времени, как пропили машину и катер с мотором, огород уже зарос «наглухо» и никакого урожая с него ждать уже не приходилось. В общем, обычная история падения обычной русской семьи. Допились до того, что когда вынесли из дома всю посуду и мебель, продали… добротные половые доски какому-то дачнику на строительство и пробирались к единственной кровати по единственной же половице! Вы думаете, что процесс деградации этих личностей шел годами? Нет, увы, хватило и пяти месяцев. В акулихинских кругах любителей выпить такие персонажи ходили в героях, вот, мол, надо же люди – ничего им не жалко, ни денег, ни вещей, ни себя. Но многие такой участи, такого края и побаивались. Большинство успевало и пить, и кой-как дела вести. А в общем и целом в нетрезвом состоянии случалось в Акулихе все: по пьянке знакомились, женились, зачинали детей, дрались, мирились, браконьерничали, взращивали «второй хлеб», возили нелегалом дрова из леса, «реализовывали» ставшие вдруг ненужными вещи, калымили и тонули на реке. А с похмелья сообща играли в русскую народную игру «Червончик». Эта увлекательная для участников действа игра начиналась с раннего утра. Самый «больной», а, может, просто самый беспокойный, шел в гости к соседу. И спрашивал, не осталось ли у него чего-нибудь из горячительного от вчерашнего веселья. Вопрос больше риторический, поскольку ни один акулихинец не мог себе, своей совести позволить оставить что-нибудь из горячительного до лучших времен. Костьми ложились (иногда в буквальном смысле), а допивали! Вот оттого-то и задавался по утрам вечный вопрос о червончике. Если вдруг в карманах от аванса за калым или от выручки за рыбу оставался хотя бы червончик – здоровье и жизнь концессионеров были вне опасений.. На «червончик» они принимали первую дозу, затем кто-то кому-то отдавал долг, ловилась новая рыба, в крайнем случае толкалась какая-то ставшая вдруг ненужной в хозяйстве вещь и к вечеру все были опять в том состоянии, в каком были накануне! Это может читаться как байка, но нищий поутру народ гулял и веселился вечером на полную катушку, чувствуя себя счастливым и состоятельным, чтобы утром опять проснуться похмельным и нищим… Страдали от такой веселой ситуации только дети. Их и осталось то всего на село двадцать человек – ровно столько училось в громадной акулихинской двухэтажной кирпичной школе, выстроенной в конце эпохи социализма. Планировалось, что их, детей, будет на порядок больше, но в планы вечно пьяных родителей дети вообще не входили; рождались сами по себе сами по себе росли и глядели, как постепенно убивают себя их маманьки и тятьки. Очень шел ко всей этой акулихинской картине конца 20 – начала 21 века пейзаж с двумя мостами через речку Раменку. Прежний, деревянный мост с началом строительства нового, каменного, ремонтировать перестали и он, придя в окончательный упадок, в конце концов от спички какого-то хулигана сгорел. А новый мост превратился в долгострой: сваи для него были поставлены, а на все остальное не хватило денег. Переправу же через Раменку каждую весну после спада большой воды теперь делали новую: навозили щебня с пристани и укатывали до состояния дороги – дешево и сердито. Про мост же Петровичу рассказал Вася Малахаев анекдот. Приехал новый русский к новому американскому в Америку. Неделю гуляют, гость спрашивает: - Отлично гуляем, на какие деньги, брат? - Видишь реку под окнами? Видишь мост через нее? Каждая машина, которая проезжает – платит мне доллар. Через месяц новый американский с ответным визитом приезжает в Россию. Неделю гуляют, гость спрашивает: - Отлично гуляем, на какие деньги, брат? - Видишь реку под окнами? - Вижу. - А мост через нее? - Нет. - Вот на эти деньги мы и гуляем. Думаю, что никогда самый понятливый американец не поймет наш хваленый загадочный русский характер. Ведь с точки зрения нормального человека все описанное выше не смешно, а страшно. А нам не страшно. Нам смешно. На этой оптимистичной ноте и позвольте закончить мой рассказ.