...Всю свою сознательную жизнь Блад путешествовала на Запад, и только теперь поезд резво несся на Восток. Перед взором открывалась Россия... Не то пятно на политической карте мира, чьи границы ревностно блюдешь где-то глубоко внутри себя, ощущая их скорее мыслью, чем чутьем зверя, охраняющего свою территорию - нет! Это была та самая страна, чей простор, чья природа воспевались в стихах и прозе. Слепок чужих чувств - куда более близкий и живой, чем похожее на бесформенную тучку изображение на отпечатанной в типографии Евразии. Холмистые долины - будто кто-то набросил на заставленный предметами стол зелено-золотистую парчу, чтобы скрыть беспорядок от чужих любопытных глаз; спорящий с морским речной простор Волги; рощи белостволь... нет, белоснежных берез (как не вспомнить, не понять именно здесь Есенина!) - ни дать ни взять выбеленные временем костяные беседки, укрытые водопадом листвы, - все это будоражит взгляд, готовит к некоему чуду, что ждет впереди...

...В Белорецк Блад прибыла на рассвете. Просыпающийся взгляд пытался выхватить выныривавшие из волн тумана и света хребты гор, хрупкие силуэты обветшавших домиков, живое движение у самых кромок дорог, где паслись стада коров... Подпрыгивающий на разбитой дороге УАЗ мчал меж пробуждающимися поселками, прочь от будничной городской жизни в сокровенную глушь сельского быта. И вот уже встают перед глазами, наливаются красками и тенями, оживают пахнущие деревенскими сказками картинки - свободно бродящие по улицам телята, козы, овцы, выискивающие что-то в земле ушастые хавроньи, спорящие друг с другом оперением и силой голосовых связок петухи; дети, закинувшие в ручей прутики-удочки, старухи, полощащие белье в той же речушке... Во всем этом улавливаешь какую-то трогательную простоту, притягательную своим радушием и доступностью. "Что тебе город с его суетой?" - слышится в скрипе ступеней столетнего деревянного дома. "Оставайся здесь, с нами!" - кричит, надрываясь, петух. "Стань проще! К чему лишние условности большого мира?" - плещет вода под руками прачки. Блад отвечала улыбками: такой жизни ей всегда было слишком мало, и сегодня она была здесь лишь гостем, заглянувшим на день перед своей встречей с чем-то поистине большим...

Урал... со следующего дня он открывался перед Блад постепенно, поворачиваясь то одной, то другой гранью, на долгие часы затмевавшей собой все остальное.

Всего только день, и вот уже груженые рюкзаками и снедью, обратившиеся в горбатых черепах, катамараны скользят по реке Агидели, с протяжным воем цепляя каменистое дно и сетуя на засуху, обмелевшую реку да неумех-гребцов то и дело сажающих их брюхом на мель. Спорят еще между собой эти неумехи, бредя по щиколотку в воде, перетаскивая свой гордый "бриг" через перекаты. Вот так и шагать бы им - засуха в помощь, раз реку слушать не желают... Ан нет! Торопятся, запрыгивают, едва вода станет чуть выше колена, учатся ловить зыбкое телодвижение истомившейся на жаре Агидели. Река то и дело шутит с новичками - набросит на камни русла свой серебристый, трепещущий на ветру платок, и покажется везде течение слишком слабым, чтобы перенести, протащить катамараны через коварную насыпь перекатов. А то забурлит, понесет, крутя, вперед, прямо к торчащим из воды острым клыкам скал. Шутит река Белая, уча понимать свой изящный язык; звонко плещет ее смех на перекатах, где раз за разом ласково обвивают ноги тугие потоки. В прозрачные, чуть подернутые извястняковой белизной воды любуется собой как в зеркало далекое синее небо, задумчиво примеряя одно за другим облака-брошки. Порой Блад начинало казаться, что они плывут меж двух миров, отражавшихся один в другом и разделенных лишь тонкой водяной гранью... Вот только коснешься пальцами потайной двери, как иллюзия поплывет под пальцами, будто шелк, обнажая скрытое под ней дно.

 
Пологие склоны ступенями спускаются к воде, обнажая красноватую плоть земли, покрытую золотистой кожей разнотравья. Свободно пасущийся табун вскинет головы, внимательно следя за незнакомцами, прокладывающими по воде мгновенно тающие тропы. Широко раздует ноздри кобыла у самой воды, успокаивающе боднет своего малыша: пей, мол, это снова гости к дедушке-Уралу.

По скалистым берегам подымаются к небу деревья, расправляя ветви-сети с запутавшимися в них солнечными бликами и тенями. Урал мнится спящим у реки старым зверем, гигантом, подставившим под теплые лучи косматые бока с проплешинами скал. Рука невольно тянется прикоснуться, погладить неведомого дикого зверя по курчавой зеленой шерсти... и одергивается, когда вдруг отражение хищника вздрогнет и заворочается, потревоженное осмелевшим течением. С удвоенной силой заработаешь веслом: Урал-дикарь любит сильных. Его любимицы-сосны намертво вцепляются в каменный хребет, обхватывая родителя жгутами корней, а ветра спорят в силе с течениями, гоня непрошеных гостей в обратный путь. Покажи, чего стоишь! Сурово смотрят вслед путешественникам высеченные скульптуром-ветром каменные лица, хмурятся из-под кустистых (в прямом смысле) бровей. Покажи, кто ты есть! И снова смеется река, для которой Урал только добрый, заботливый дедушка.

Покажи себя!

...И Урал-оборотень открылся Блад.

В сокровенных недрах, где испокон веков скрываются мрак и холод, он  провел ее извилистыми коридорами пещер, пару раз едва не придушив шутливо в каменных объятиях. Блад искренне позавидовала реке, когда пыталась просочиться через узкую щель, заменявшую Змейке коридор, почти застрявая в виде латинской S меж каменных ребер пещеры, отполированных десятками туристов. Ход крепко сжимал и вдруг отпускал свою бесславно дергающаюся в хватке добычу, имитируя пульсацию... Прожилки и слои пород по стенам только усугубляли сходство с живым организмом, дышавшим холодом и влагой, заглатывавшим и милостиво выпускавшим все новых и новых жертв-гостей...
Глиняная пещера играла с путниками как с детворой - без стеснения, на коленках в грязи, расставляя игрушки, подаренные ей прежними посетителями. Эй, чистюли, сюда вам ход закрыт - через узкий лаз не пройдешь, не сроднившись со свинячьей натурой! И вот так, ползком через шкуродер, проскальзывая по глине и приобретая терракотовые подпалины Блад вползала в детскую сокровищницу - крохотную залу, заставленную слепленными из глины фигурками. Человечки, сердечки, неведомые зверюшки, рыбки и уже неопознаваемые оплывшие фигурки заполонили ее полностью - едва найдешь свободное пятно, чтобы ступить. Немного подумав, уминая в руках пластичный холодный ком, Блад слепила лошадку и чуть погодя добавила рог. Почему бы не подарить  пещере сказку?
Чуть дальше по склону серебристая завеса тончайших струй - водопад Девичьи Слезы звонко перебирает водяные струны. Урал бережно прячет потайные ключи, и кажется, что вода сочится прямо из мягкого мха, стеблей и листьев трав - из бездонного зеленого кувшина...

Урал придвинулся вплотную, коснувшись глаз городских жителей своими сухими старческими руками, уча видеть ускользающее от зрения. Вот он присядет незаметно рядом на берегу, вдруг сжавшись до старой искривленной ветрами сосны, и закружат в небе темные силуэты длинноногих цапель. Заглуши свой внутренний шум, скрой себя, и увидишь... Вот из-за камней настороженно выглядывает норка, бежит по скалам, на бегу обращая пушистое тело в черную волну, уходит в реку, и вот уже торопится назад. Блестит на солнце свежепойманная рыбка... А вот всего в метре от катамарана речную гладь с шумом разбивает утка-нырок, бежит по воде, оставляя рваный пенный след и вновь исчезает в тревожимых лишь течениями водах. Миг -и не вспомнишь уже, где скрылась пернатая...

Парят в выси скопа и ястреб, высматривая юркую добычу, и вот уже что-то внутри рвется к ним, в неудержимую синь небесного атласа. Урал усмехается, подставляет руки-скалы, слегка помогая карабкаться по каменистым осыпям, крутыми тропами уходящими вверх. Блад скользила, цеплялась руками за уже обломанные туристами ветви, гнала себя вперед, играя на разнице ускорений, что давали толчок ноги и предательское ускользание сухой почвы из-под ног... Собравшись с силами, едва уже не на четвереньках (все больше точек опоры!) взлетела на спину диковинного зверя-Урала и... замерла. Обрыв в каких-то двух шагах - полетишь вниз, и собирать-то будет нечего. Узкая каменистая тропка ведет между двух крутых боков, манит взгляд блеск реки внизу, изогнувшейся серебристой лентой, ноги предательски сгибаются на полпути к Трону, где кончаются поручни-деревья. Говорят, Троном называют весь этот кряж, но для Блад им стал именно утес, висящий над самой рекой, где ветра сплетают и кидают на плечи невесомую, раздувающуюся мантию. Где Урал держит тебя на своих ладонях, и даже так понимаешь, как это все же легко - упасть и перестать быть тем, кто ты есть.
И стать лишь частью чего-то большего...