С Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем я познакомился в 1955 году (мне тогда было пятнадцать лет) в доме известных в то время режиссеров Григория Львовича Рошаля и его жены Веры Павловны Строевой, в семье которых я долгое время воспитывался. Они боготворили этого застенчивого до болезненности человека и ценили его гениальность, близко к сердцу приняли переживания Дмитрия Дмитриевича по поводу постановления ЦК партии большевиков, где его музыка была названа сумбуром. В конце шестидесятых годов я работал на радио, в "Маяке" и "Последних известиях". Перед открытием очередного съезда композиторов меня попросили взять у Шостаковича интервью. Я был уверен, что мне он не откажет. Созвонились. Договорились о встрече. Встретились в Союзе композиторов Российской Федерации.
- Понимаете ли, - начал Дмитрий Дмитриевич, - а может быть, не надо? Говорю я плохо, да и, признаюсь, не люблю говорить. Я ведь и на роль секретаря Союза композиторов с трудом согласился, и только потому, что, надеюсь, удастся помочь кому-нибудь. Вы знаете, я всегда боюсь кого-нибудь обидеть...
- Дмитрий Дмитриевич, - продолжал я свои уговоры, - давайте попробуем. Назовете несколько имен талантливых композиторов, представляете, все услышат, молва разойдется кругами, им ваше имя поможет, никто их ругать не будет. Он постоял некоторое время в раздумье, нервно потирая подбородок. Я открыл на всякий случай репортерскую сумку и достал из нее микрофон. Тут в комнату вошла секретарша.
- Дмитрий Дмитриевич, я хотела бы пораньше уйти, если вы не возражаете...
- Конечно, конечно, идите... - тут же разрешил Дмитрий Дмитриевич, словно извиняясь, что не догадался сам пораньше ее отпустить.
- Вам принесли зарплату. - Секретарша передала Шостаковичу конверт. Он не глядя положил его в карман. Секретарша вышла. Я включил магнитофон. Снова стук в дверь. Представительный молодой человек. Высокий, плечистый, элегантно одетый. Кивнув мне мимоходом, он подошел к Дмитрию Дмитриевичу и, протягивая руку, сказал:
- Дмитрий Дмитриевич, не могли бы вы меня выручить, дать мне денег, поиздержался я чуть-чуть... Дмитрий Дмитриевич достал из кармана конверт и, вопросительно посмотрев на вошедшего, спросил:
- Сколько вам нужно?
- Да рублей пятьсот - шестьсот. Дмитрий Дмитриевич вытащил из конверта деньги и, невнимательно пересчитав, виновато, я подчеркиваю, виновато произнес:
- Тут не хватает ста рублей, вы уж простите... Берите, сколько есть. Молодой человек взял конверт и, широко улыбнувшись, покинул кабинет. Я приготовился к записи.
- Мы, советские композиторы, - начал, чуть волнуясь, гений, - готовимся к своему съезду Российской Федерации. - Он рукой придерживал не только подбородок, но и губы, и от этого некоторые слова его звучали не очень отчетливо. Я понимал, что ОТК на радио зарубит запись.
- Дмитрий Дмитриевич, простите, пожалуйста, но, если нетрудно, уберите руку... звук... понимаете, будет неразборчивым.
- Да, да, хорошо, - покорно согласился Дмитрий Дмитриевич и тут же руку убрал за спину. Но как только опять заговорил, его другая рука оказалась между губами, он как бы покусывал кончики пальцев, размышляя... Снова я остановил запись. Снова попросил убрать на этот раз левую руку. Дмитрий Дмитриевич скрестил обе руки за спиной и продолжил:
- Для нас это большое событие... событие... - Возникла пауза. Дмитрий Дмитриевич легким движением взял очки и дужки от них зажал во рту. Я смирился и записывал, как записывается. Дмитрий Дмитриевич перечислил имена талантливых композиторов, которым, он считал, нужно всячески помогать, ибо они талантливы. Были названы Андрей Эшпай, Родион Щедрин, Владимир Дашкевич, Альфред Шнитке и Моисей Вайнберг. В Ленинграде, добавил Дмитрий Дмитриевич, работает невероятно талантливый композитор Исаак Шварц. В конце Дмитрий Дмитриевич довольно громко и внятно, хотя и с дужками во рту, сказал: "Я боюсь кого-нибудь обидеть". Мы закончили запись. И тут Шостакович заметил, что дужки очков во рту. Мы оба улыбнулись.
- Что, невнятно получилось? Я же говорил: не умею выступать. Я уже хотел было попросить перезаписать весь текст или хотя бы внятно повторить фамилии композиторов, уж больно они неразборчиво были произнесены. Но тут в кабинет вошла молодая женщина. Мягкая, скромная.
- Дима, - сказала она, но, увидев меня, поправилась. - Дмитрий Дмитриевич, мы хотели заехать в магазин...
- Да, да, мне принесли зарплату, но вот ведь какая история, тут ко мне зашел один молодой человек, и я его выручил, он совсем без денег...
- Кто он? - тихо спросила женщина.
- Не знаю, - чуть оправдываясь, ответил Дмитрий Шостакович, - кажется, из консерватории. Они оба посмотрели на меня как бы извиняясь. Я решил поблагодарить за интервью и не мешать разговору гения с той, которую он любил. До меня донеслось еле слышное: "Опять то же самое". Я приехал на радио и принялся монтировать пленку для вечернего выпуска последних известий. Как я и предполагал, фамилии звучали абсолютно неразборчиво. Конечно, можно было дать и без них, но стоило ли? Нервничая, я вышел в холл покурить. И тут я увидел сидящего в кресле молодого человека, известного актера Виктора Чистякова, блестящего пародиста.
- Виктор, - взмолился я (мы были довольно хорошо знакомы), - выручай. Послушай пленку. Переговори за человека, великого человека, несколько фамилий. Он их неразборчиво произнес. Мы сели в студии. Оператор Алла Петрищева дала пленку с крючка, есть такой термин у радистов, зазвучала речь Дмитрия Дмитриевича, а как только пошли фамилии, вступил Виктор Чистяков. С первого же дубля он произнес их четко, быстро, легко. И... самое удивительное, он не только блестяще подражал голосу Шостаковича, его интонации, он говорил, покусывая кончики пальцев. Запись получилась отличной. Прошла в эфир. Имена композиторов Андрея Эшпая, Родиона Щедрина, Владимира Дашкевича, Альфреда Шнитке, Моисея Вайнберга и Исаака Шварца прозвучали сверхразборчиво. Вечером я позвонил Дмитрию Дмитриевичу.
- Все получилось, - удивленно произнес он. - И имена композиторов, вы так боялись, что будет непонятно, все было слышно, мне уже многие звонили. И хорошо, что последнюю фразу оставили - нельзя обижать друг друга, ведь действительно нельзя. Спасибо вам и большой привет Вере Павловне и Григорию Львовичу, мы же у них познакомились. Об этом эпизоде я всегда вспоминаю, когда смотрю на любительскую фотографию композитора, которую снял журналист Андрей Гречухин. Но она сделана в Большом зале консерватории после первого исполнения 14-й симфонии Дмитрия Шостаковича. А это уже другой рассказ.
оттуда:
http://1001.vdv.ru/books/people/mivl49.htm