Продолжаю рассказ о Русских сезонах Дягилева.

Вот что пишет об истории создания хореографической картины «Послеполуденный отдых фавна» будущий фаворит Дягилева Сергей Лифарь. Ему, скорее всего, рассказал сам Дягилев.

«Сергей Павлович сидел с Нижинским на площади Святого Марка в Венеции, и тут ему вдруг, мгновенно, пришла в голову пластическо-хореографическая мысль сделать «Фавна». Сергей Павлович тут же вскочил и стал показывать около двух больших колонн венецианской площади угловатую тяжёлую пластику Фавна…

Первый творческий опыт Нижинского был мучительным и потребовал громадной затраты времени и сил не только Нижинского, растерявшегося, беспомощного, но и Бакста, и самого Дягилева… Дягилев присутствовал при всех репетициях – а их было больше ста! Нижинский ставил отдельно каждый такт и после каждого такта поворачивался к Дягилеву и спрашивал «Так Сергей Павлович? Ну, а теперь что?»

Сравним этот рассказ Сергея Лифаря, взятый из его книги, с  фрагментом из «Ранних воспоминаний» сестры Вацлава Нижинского Брониславы. В книге (она написана в 1960 году), основанной на дневниках, которая будущая известная балерина и хореограф вела на протяжении всей жизни, она вспоминает, как в 1911 году ей стало известно о замысле постановки «Фавна»:

«…Вацлав принялся делиться со мной замыслами своего первого хореографического произведения.

-Я хочу отойти от классической Греции, которую так любит Фокин, и обратиться к архаике, которую меньше знают и редко используют в театре… Ничего сентиментального, ничего «сладкого», ни в формах, ни в движениях… Скорее даже Ассирия, чем Греция. У меня уже есть некоторые идеи.

Я была потрясена: «А как же Фокин? Он уже знает? Как он это воспринял?»

-Пока Фокин ничего не должен знать о моём балете. Я поработаю над некоторыми танцами с тобой, потом мы  покажем это Дягилеву и Баксту."

Бронислава стала моделью для брата. Она исполняла и роль фавна, и роли нимф. На ней Вацлав пробовал разные формы, движения, необычную пластику…

Лишь вначале 1912 года Нижинский приступает к репетициям «Фавна». Они проходят очень трудно. Мало того, что непривычна сама хореография, Нижинский требует абсолютной точности в каждой позе, каждом жесте. Танцовщики, привыкшие к классическим постановкам, где им разрешалось вносить отдельные дополнения или изменения в свои роли, лишь бы только не нарушали общую композицию, здесь ощущали себя скованными:

«Разве это балет? Ни одного танцевального па, ни одного свободного движения – ни сольного танца - да и вообще никаких танцев… Мы словно вытесаны из камня!»

Ещё резче высказывались о «Фавне» артисты, не занятые в спектакле. Многие из них … считали, что Нижинский взялся не за своё дело. Катастрофа наступила, когда «Фавн» целиком был показан Дягилеву. Тот потребовал переделать балет с начала и до конца!

Бронислава Нижинская вспоминает: «По пути домой я повстречала Сергея Павловича. Он был взбудоражен не меньше Вацлава и тут же начал рассказывать о возникших у них недоразумениях и жаловаться, что Вацлав невозможен…  В конце концов он решительно заявил мне: «Я такое в Париже не покажу! Пусть Ваца так и знает!»

Спас «Фавна» Лев Бакст. Посмотрев репетицию, он был так восхищён, что поцеловал Нижинского и заявил всем присутствующим: «Париж будет в диком восторге! Это сверхгениально, а вы просто идиоты, что не поняли этого!»

Нижинская вспоминает: «Бакст… имел немалое влияние на Дягилева. Он умел бороться за свои убеждения и отстаивать их. Часто его голос оказывался решающим. Все в труппе любили Бакста…»

Бакст создал изумительные декорации и костюмы. Для нимф – гофрированные газовые туники кремового цвета, со светло-голубыми и зеленоватыми узорами.

На головах парики из золотых шнуров-локонов.

На Фавне – светло-коричневое трико с коричневыми пятнами – «козлиная шкура». Бёдра обвивала гирлянда виноградных листьев, заканчивающаяся маленьким хвостиком, на голове парик из  тех же золотых шнуров, но туго сплетённых и украшенных рожками…

Балет был впервые показан в Париже 29 мая 1912 года. Спектакль длился всего 8 минут. После того, как опустился занавес, публика несколько мгновений молчала, потом взорвалась криками, свистом, аплодисментами. Негодующие возгласы смешивались с криками «бис!» Занавес подняли, и спектакль повторили.

На следующий день газета «Фигаро» вышла со статьёй своего директора  Гастона Кальметта:

«Тот, кто говорит об искусстве и поэзии применительно к этому спектаклю, смеётся над нами…. Мы увидели фавна, необузданного, с отвратительными движениями скотской эротики и совершенно бесстыдными жестами. И всё. Заслуженные свистки сопровождали чересчур экспрессивную пантомиму похотливого животного, омерзительного спереди и ещё более омерзительного в профиль».

В защиту «Фавна» выступил прославленный скульптор Огюст Роден:

«Нет больше никаких танцев, никаких прыжков, никаких скачков – ничего, кроме мимики и жестов полусонного животного. Он вытягивается, сгибается, наклоняется, припадает к земле, выпрямляется, бросается вперёд и отступает назад. Его движения то медленны, то порывисты, нервны, угловаты; глаза жадно впитывают окружающее, его руки вытянуты ладонями вверх, пальцы сжаты; голова повёрнута назад. Гармония его мимики и пластики совершенна. Всё тело выражает то, что диктует ум. Он обладает красотой античных фресок и статуй; он – идеальная модель, по которой тоскует каждый художник и скульптор.

Можно подумать, что Нижинский превращается в статую, когда лежит на скале, вытянувшись во весь рост, согнув ногу, приложив флейту к губам, и ничего не может быть более волнующего, чем его движение в конце акта, когда он бросается на покрывало, сброшенное одной из нимф, и страстно целует его.

Я хотел бы, чтобы каждый артист мог увидеть это совершенное воплощение идеала красоты древних греков».

Кальметт, не желавший сдаваться потребовал, чтобы правительство отняло у Родена его особняк, за который государство, т.е. налогоплательщики, заплатили пять миллионов франков.

« У меня нет времени отвечать на оскорбления месье Кальметта,- написал Роден. – Я восхищён работой Нижинского и считаю её образцом гармонии. Он гениальный танцовщик. Я хотел бы, чтобы такой благородный эксперимент, как «Фавн», поняли бы во всей его целостности, и все артисты могли бы прийти и обменяться мнениями на этом красивейшем зрелище».

Газетная война набирала всё большую силу: одни выступали против «Фавна», другие за. Наконец, на спектакль явилась… полиция, но запретить «Фавна» так и не посмела. Среди массы статей внимание Дягилева привлекла рецензия некого Луначарского, по слухам политэмигранта, жившего в Париже, но печатавшегося в петербургском журнале «Театр и искусство»:

« На осуждение русского спектакля как непристойного, морально опасного – большая обывательская толпа ответила тем, что валом повалила в «Шатле».  «Как! Неприличная вещь! Ступайте и немедленно достаньте билет», - сказала массовая дама массовому кавалеру».

«Фавн» затмил все новинки сезона, в том числе и балет «Дафнис и Хлоя». Михаил Фокин покинул труппу. Единственным хореографом остался Вацлав Нижинский.

Источник: Э.Великович «На перекрёстках судеб»