Если говорить о национальной идентичности, то русский человек очень рекурсивен. Это отчасти проявляется уже в том, что русский человек по национальности может быть кем угодно. Впрочем, как и американец, например, или француз, да мало ли кто. Дело в том, что если национальная идентичность берет только одну нацию, она перестает быть идентичностью, теряет собственные типизирующие свойства.

Так вот, про рекурсию. Русский человек занимается тем, что ищет счастливого человека. Он ищет его по всей земле, и «своей», и «чужой». Ищет, чтобы изумиться, во‑первых, а во‑вторых, чтобы поскрести это счастье и проверить — настоящее ли? Ведь русский человек почему ищет счастья? Потому что у него самого счастья мало. Разумеется, к результатам своего поиска он недоверчив.

И вот, находясь в этом бесконечном странствии и поиске, русский человек и становится по‑настоящему счастлив. Особенно, когда ему удается зафиксировать его результаты — в поэме, песне, картине, спектакле. Настолько, что на радостях он безбожно напивается и попадает на темную сторону национальной идентичности — неверия и саморазрушения. Что делает его очень несчастным, и тогда он трезвеет и заново начинает свой поиск. И так, пока не умрет.

Очень важно понимать, что национальная идентичность — творческая. Гоголь не «русский». И Чичиков не «русский». Русское появляется тогда, когда Гоголь соединяется с Чичиковым в «Мертвых душах». Городничий, Хлестаков — в них нет национальной идентичности. А вот в единственном положительном герое пьесы — смехе — есть. Пушкин не «русский», а «русское» — в описании Пушкиным деревни или Татьяны. Русское — это сам момент переворота от поиска счастья к ликованию по поводу того, что оно найдено.

Тарковский, который показывает поиск Рублева. Шукшин, герой которого ищет лучшую часть себя в «Калине красной». Высоцкий в своем тысячеликом герое. И высшая точка — Веничка Ерофеев, которому удалось идентифицироваться полностью, слиться в поиске со своим ищущим счастья персонажем, хлопнуть и раствориться, достигнуть нирваны особенным русским способом.

Так вот, если совсем уж обобщать, то русское в любом живущем на Земле человеке — это вопрос о счастье. А есть ли оно, счастье? И русское счастье — в том, чтобы бесконечно задавать этот вопрос. И отвечать задумчиво, щурясь заходящему над полем солнцу: «Наверно, есть». А потом, затянувшись папиросой, прибавлять: «Хотя…" И замирать, слушая, как свиристят цикады. А все остальное, конечно, не главное. Доброе утро.

Саша Иванов 09.06.15 10:05