Не бойся необратимости, родная. Всё меняется к лучшему. Тебя никто не осудит за твои мысли или внешний вид, а если да, то избегай этих людей, они тебе не нужны. Это твоя жизнь, Арселла, проживи её с наслаждением.

Арселла, сестрёнка, ты уже в сто пятисотый раз называешь его бывшим и ищешь кого-то другого. Находишь, а потом всё равно возвращаешься к даже не своему, а просто к какому-то автономно живущему мужчине, который время от времени приходит потрахаться с тобой. Ты так хочешь сделать его счастливым, но ведь он сам говорит,что не способен на это, он не может искренне радоваться и выражать, то что творится у него внутри. Даже любовь. Но ты расслабься, эта любовь явно не к тебе. Он ищет помощи, но ты должна удержаться на этот раз. Ты должна молчать. Он уже сто пятьсот раз не принял твою помощь, поддержку и любовь. Он не мог выразить себя, а своим равнодушием не давал свободно выражаться и тебе.
Мне больно видеть твои мучения, я хочу всё исправить. Ну ты знаешь мои методы. Ты никогда не одобряла их, но я то по-другому не умею. Я пойду в тот же магазинчик на окраине куда и всегда. Я куплю финский охотничий нож. А дальше всё по стандартному сценарию. Пожалуйста не обижайся. Я не хочу, чтоб ты потратила свою жизнь, на того, кто не может этого оценить.Ты всё забудешь, а я вскоре буду выбирать вечернее платье, чтобы прийти на твою свадьбу...Ну или в тюрьму сяду. Но, когда твоя обида пройдёт, ты сама выпустишь меня со словами благодарности. Ну или выкупишь у другой хозяйки, если я буду сидеть не у тебя.
Сейчас ты в том же настроении, что и твой бывший любовник. Ты заперта в себе. Но я выбросила всю связку ключей в море, чтобы кто-то её нашёл. Ну или пусть хотя бы взломают замок.

В тот день Арселла так и не протрезвела. Она сидела и смотрела исторический фильм про нано- роботов. От первых органических транзисторов, до уничтожения человечества. Мир, в котором люди жили в несколько раз дольше, оказался тупиком. Теперь, когда всё пришло в норму (как всем казалось), люди уже не помнили, что было до. Из-за катастроф и уничтожения интернета история сохранилась не так хорошо, как ожидалось. Абсолютная частная собственность и глобализация сделали мир другим. Он уже никогда не мог стать прежним.
Так вот Арселла. Всё вышло из-под контроля, у неё ведь такая плохая наследственность. Её отец всегда был запойным. Она выпила много, она писала письмо, но не попадала по нужным клавишам, оставалось надеяться, что все поймут и так.
В комнату вошла Делайла. Она посмотрела на младшую сестру укоризненным взглядом. Самым укоризненным из всех, которые она умела изображать. Именно изображать, потому что у Делайлы в последние годы не осталось искренних эмоций. Она вытирала руки махровым полотенцем. Арселла думала о том, что наверно, Делайла долго смывала с них чью-то кровь. Она же маньячка. И если Арселле удастся унаследовать тюрьму бабушки, то она обязательно посадит сестру. Пока Делайла убивала только тех людей, чьи близкие не могут оплатить её заключение.*
У Арселлы были проблемы с временами. Она путала прошлое и настоящее. Её рассказы не печатали именно потому, что в них неправильно употреблялись времена. А редакторов не было. Иногда она даже терялась с будущим.
Главное всё было сделать правильно. Главное — не ошибиться.

Не очень ранним утром Арселла не хочет возвращаться в этот город, не хочет спешить на поезд и работать. В теле чувствуется приятная усталость. После душа, с мокрыми волосами она завтракает заботливо разогретой в микроволновке едой, которая осталась со вчерашнего дня. Окно открыто. Из комнаты слышна музыка. Её любовник сидит за столом напротив, держа на руках кошку. Он двигает её лапами, как будто кошка танцует под Radiohead. Арселла улыбается этой забавной и милой картине. Кошке вообще плевать, она не сопротивляется, покорно принимая свою участь. Кошка закрывает глаза и кажется засыпает, она слишком привыкла к тому, что обычно её тискают дети. Спокойствие - её должностная обязанность.
Арселла хотела бы последовать её примеру: закрыть слипающиеся глаза и погрузиться в сон, желательно похожий на всё происходящее. Всё ведь и так как сон.
Они выходят на улицу. Здесь светло, прохладно и уже душновато. Арселла ещё не знает, что вечером будет шторм, что она будет идти по лужам, подбирая полы своего длинного платья, поднимать лицо навстречу дождю, чтобы посмотреть на молнию, успеть посмотреть на молнию. Пока сон не закончился, она спешит насладиться им. Она не знает насколько это всё честно со стороны сна, равно как и не знает как купить билет на поезд.
Из окна вагона Арселла рассматривает дачные посёлки, пригороды и странные конструкции в поле со столбами и колючей проволокой.
Город становится всё ближе, скоро начнётся обратный отсчёт.

В колонках играет - сплин
Настроение сейчас - откладывая на потом

Я смотрю в окно. Там творится какой-то непонятный закат. Розово-оранжевые облака словно кипят, они вспениваются, двигаясь от условного центра к краям моего обзора. Как будто это шампанское, которое сильно взболтали и открыли. Но странно не только это. Вместе с облаками из "горлышка" извергается светящаяся плазма. Она слепит меня алым и фиолетовым. Я пытаюсь сфотографировать происходящее. В объективе всё выглядит иначе.
Я смотрю в камеру, за окном мелькают какие-то счастливые лица. Эти люди заглядывают в окно снаружи, хотя это 18-ый этаж. Они показывают на меня пальцем, что-то обсуждают и смеются.
Я убираю от лица фотоаппарат и вижу нечто третье. Нет никакого окна. Стены с окном вообще нет, но солнце по-прежнему ярко подсвечивает кипящие подвижные облака.
Снова пытаюсь сделать снимок. В кадре толпа людей, они водят вокруг меня хоровод и чему-то радуются, их обдувает ветром с улицы - стены-то нет.
Кладу камеру на пол, точнее пытаюсь, потому что пола практически нет, она разрушается, падая вниз. Я наблюдаю за улетающими в бездну из-под моих ног кусками бетона и штукатурки. Сзади подкрадывается собока, кусает меня за ногу, приводит в чувства из оцепенения.
Резко разворачиваюсь и бегу за ней, еле-еле успевая перестявлять ноги на ещё существующую часть пола.
В глубине этажа всё спокойно. Белые стены, пол, потолок. Всё кажется безупречно пластиковым и стерильным, углы сглажены. Моё отражение в глянцевой поверхности корридора делает жест рукой и увлекает куда-то за собой, я поддаюсь: я самое безвольное существо.
В конце корридора меня встречает профессор, я не сразу его заметила из-за того, что белый халат сливается с окружающей обстановкой. Маленькая шумная собака всё ещё вьётся где-то у моих ног, нарушает здешнюю тишину и безупречность.
Высокий профессор берёт меня за руку. Он неотрывно смотрит на меня, в этом взгляде есть даже что-то сладострастное. Должно быть, я объект его эксперимента. Хочется рассказать о том, что здание рушится, что я едва убежала, но он кладёт мне палец на губы, давая понять, что лучше сохранять молчание.
В лаборатории так же бело. Потолок кажется невероятно высоким. На стенах множество выступов - полок. На них сидят собаки. Сотни собак. Профессор даёт мне маленький пульт с одной кнопкой:
- Видишь в углу аппарат? Это ультразвук, если что - нажмёшь на кнопку - он отпугнёт собак.
- Они агрессивные?
- Не знаю, это зависит от тебя, - ответил профессор, мягко улыбаясь мне сверху вниз.
Он красивый мужчина: длинные пальцы, чётко очерченные скулы, он двигается легко и свободно.
Профессор уходит, оставляя меня на едине с собаками. Я пытаюсь разузнать у своего отражения, что это за место, отправляю его проследить за профессором. Как только отражение отправляется на моё поручение, псы начинают заливаться громким лаем, они скалятся на меня со всех сторон. Те, что на верхних полках прыгают вниз на меня. Я судорожно нажимаю на кнопку.
Пространсво разрезает мерзкий звон. Очень высокий тонкий звук. Все собаки мгновенно умолкают, некоторые зависают в полёте, не допрыгнув до пола. Ни одна не шевелится. Я отодвигаю от себя окоченевших животных словно чучела. Странно, что не падают те, котрые летели.
Пронзительный ультразвук не даёт покоя и мне самой. Я пытаюсь сбежать. В холле возле лаборатори полно народу в белых халатах. Они тоже застыли. Среди них я отыскиваю своего профессора, он сидит на диване и смотрит, кажется, прямо на меня. Я отхожу в другую сторону. Он не подвижен, но его взгляд следует за мной.
- Арселла, красавица моя, я тебя нашёл, - почти неожиданно заговорил профессор.
- Это я Вас нашла, вы оставили меня там одну с ними, - отвечаю я обиженно.
- Ты ещё не поняла, что это не ультразвук?
- Не поняла, Вы меня переоцениваете. Я вообще не очень понятливая, - хотя в душе я уже подозревала.
- Ты остановила время. Только ты и я способны оказаться снаружи.
- Снаружи времени?
- Да, понимаешь что будет?? теперь этот мир пренадлежит нам...Теперь возможно всё, потому что нас двое.
- Меня не интересует неподвижный мир, оставь его себе. Включи всё обратно, - чувствуя его тон и сама перехожу на "ты".
- Как скажешь, но ты всегда можешь вернуться, я буду ждать. И мне кажется - дождусь.
Я выхожу на улицу, смотрю на уже потемневшее небо. Оно усыпано звёздами, воздух влажный и холодный. Деревья шуршат листвой, за мной бежит та собачка, что спасла меня в разрушающейся комнате. Жизнь идеальна...

В колонках играет - зов маяка

Я плыву по течению. Я молчу, хотя мне есть много чего сказать. Я морская вода, обеззараживаю себя своей же солью. Я, часть остывающего с годами Гольфстрима, несу его ещё тёплые воды к берегам Англии, удараяюсь о каменную набережную порта Саусемптон. Оттуда уходил Титаник. Я помню и его тоже, и тысячи кораблей, борта которых омывала за эти годы.
Вспоминаю то жаркое лето, когда я стала дождём. Я видела корабли сверху!!! Они великолепны. Я была пресной и падала, падала, падала... Я была мелкими брызгами, не обычной собой, а тысячью меня.
С тех пор я двигаюсь на глубине, поэтому испаряться не получается.
Я смотрю на женщину сидящую на пирсе. Это Арселла Мейналанж, и она устраивает какое-то колдовство. Она тоже падает, хотя она совсем не дождь. Она ударяется о меня своим костлявым телом, но у неё ничего не получится, она не станет мной. Я выбрасываю её на пребрежные камни. Пусть знает своё место.
А я буду знать своё. И мечтать снова испариться.

В колонках играет - человек 32
Одноразовые кофейные ложечки свободно гуляют по летнему городу, они влюбляются и смеются. Они читают странные книги о том, как кто-то проснулся утром, вышел из дома, упал в небо.
Кофейные ложки любят смотреть на солнце. Оно такоеже оранжевое и тёплое как засохшие остатки кофе на их краешках. Солнце отражается в стёклах высотных зданий, на подоконниках которых сидят случайно оставленные ложечки. Они даже не боятся, что на жаре их тонкий пластик начнёт таять.
Арселла Мейналанж знает о любознательности одноразовых кофейных ложечек, но просто выгуливать их было бы странно. Она кладёт их в карман своей лёгкой длинной юбки и выходит наружу. Сквозь тонкий прозрачный материал кармана юбки Арселлы Мейналанж ложечки смотрят на город, наблюдают за дорожными пробками, за влюблёнными парочками в кафе, за дворником в парке, за очередью к ларьку за сигаретами. Ложки никогда не понимали зачем люди курят если есть кофе. И почему сигареты и кофе загадочным образом связывают и так часто говорят о них рядом?!
Одноразовые кофейные ложечки свободно гуляют по летнему городу, они влюбляются и смеются. Они читают странные книги о том, как кто-то проснулся утром, вышел из дома, упал в небо.

В начале зимы Арселла любила читать статистику самоубийств. Ведь скоро Рождество - их горячая пора. Арселла никогда не понимала этого порыва. Она выбрала бы 31 августа, чтобы пережить последнее лето. Единственное настоящее время, когда она жила, а не просто пребывала в ожидании. Такое пропускать нельзя даже по причине смерти. Возможно она даже уехала бы из родной Норвегии, чтоб умереть где-нибудт на берегу моря: на Мальте или в Черногории. К тому же её привлекал дипломатический скандал, иностранку-самоубийцу обязательно показали бы по телевизору. Все знали бы её историю. Хотя это безумно глуппо, но разве не ради этого люди бросаются под поезд в метро?! Чтоб их заметили, хотя бы после смерти поучаствовать в жизни тысяч людей разом, всех тех, кто не может вовремя попасть на работу пока героя соскабливают с рельс, тех кто обсуждает и перешёптывается на станции о произошедшем.
Это только гипотезы, но всё таки.... всё-таки выбор пал бы на Черногорию. Арселле всегда нравилось тёплое балканское настроение из сербского вина и картин Войо Станича.

После продажи тюрьмы Арселла впервые сама почувствовала себя на свободе, хотя все эти годы была хозяйкой, а не заключённой.
Она переехала жить на Мальту в Сент-Джулианс, купила домик на центральной улице. Старое двухэтажное строение с кованым балконом обвитым какими-то южными красными цветами. Ночью женщина сидела на нём и пила африканский кофе. Его запах смешивался с морским ветром и и разговорами прохожих с улицы внизу. Там всегда было тепло, даже зимой не нужно было мучительно быстро перебегать из одного здания в другое, боясь захлебнуться морозом, можно было большую часть года держать окна открытыми, дышать легко.
Первый этаж дома Арселла переоборудовала в магазин. Там продавались уникальные вещи: рукописи книг, которые никогда не напечатает ни одно издательство, которых никогда не будет в интернете; картины, которые не принимают в модные салоны и галлереи (в том числе и написанные самой Арселлой); музыка вне студий и лейблов.
Она продавала-дарила свою живую музыку. В углу около лестницы стояло старое фортепиано, принадлежавшее бывшим хозяевам, и Арселла играла на нём в отсутствии клиентов. Через открытые окна и двери магазина её музыка вырывалась наружу и разлеталась по всей улице. Она пела. И мальтийцы, и большинство туристов не понимали её причудливого северного языка, но эта загадка их и привлекала. Никто не слышал фальшивого непоставленного голоса, слова звучали как заклинание, создавали в маленьком городе ощущение ритуала, какого-то сакрального смысла. Как и сам магазин Арселлы Мейналанж.