Полемика о том, почему зло бывает обаятельным, а добро – бессильным, была начата Игорем Гамаюновым и Александром Мелиховым (статьи «Хочу быть Воландом» и «Преодоление страха», «ЛГ», № 4), продолжена Борисом Руденко и Ефимом Бершиным («В поисках героя» и «Заблудившийся дух», № 9), Алексеем Шороховым и Михаилом Ходановым («Брюс Уиллис во фраке и с хвостом» и «Зло – удел бессильных!», № 10), вызвала на форуме «ЛГ» острую дискуссию. Сегодня - продолжение разговора.

Неоправданная жестокость, культ смерти и насилия, откровенный воинствующий аморализм – откуда это всё в нашей жизни? Почему стирается грань между добром и злом? Об этом мы беседуем с доктором психологических наук, профессором факультета психологии МГУ Лидией МАТВЕЕВОЙ.

– Лидия Владимировна, как вы полагаете, почему в нынешнем нашем обществе так понижен порог чувствительности ко всеобщему ожесточению?

– На мой взгляд, этому способствовали вот какие обстоятельства. Борьба добра и зла сейчас стала особенным образом интерпретироваться в СМИ с акцентом на негатив, и поэтому мы становимся свидетелями демонстративного обнажения тёмного начала в человеке и обществе. Такого рода визуализация, увиденная по ТВ или в Интернете, действует на человека сильнее, чем, например, книжные образы, растормаживает его, ослабляя защитные механизмы. Есть даже свежий фильм, который так и называется – «Очарование зла». Чем же оно так привлекательно? Для созидания нужна воля, а зло ведёт мир к хаосу, для этого сил прилагать не надо! Состояние хаоса опьяняет вседозволенностью. Ещё древние люди, понимавшие, что вседозволенность наносит непоправимый вред племени, разработали систему защиты своего микрообщества от разрушения. Эта система в развитых обществах обрела форму общественного порицания, гражданского и уголовного права. Иначе зло разрушило бы саму матрицу культуры!

– А может быть, у нас на самом деле покороблена эта матрица, если мы стали такими терпимыми к происходящему вокруг?

– Дело в том, что новая матрица ещё не создана, сейчас мы в переходном периоде. Посмотрите: кругом всеобщая депрессия, люди не знают, где право, где лево. Прямо-таки «ситуация карнавала» по Бахтину, когда все противоположности смешиваются! Эту биологическую норму легко определить – если у человека температура не 36,6, а 39,2, то он болен. А психологическая «температура» не такая явная, она у нас размыта. Известны же факты – человек украл банку селёдки, он объявлен преступником, а другой украл миллион, но тут начинаются дискуссии – вор он или просто обычный предприниматель? А всё потому, что вертикаль власти у нас построена, базовый порядок обеспечен, но вот культурной матрицы нет.

– Но если мы собираемся её формировать – нужно ведь вначале определиться, что она должна собой представлять?

– Главное требование – она должна способствовать выживанию общества! Иначе мы пропадём, как Рим или Византия… А ещё одна причина нынешних бед – это проблемы на уровне личного самоконтроля и ответственности и тех санкций, которые сам человек должен на себя накладывать. Совесть так или иначе есть в каждом, а если внутри нет деления «это можно, а это нельзя», то тут должно вмешаться общество со своими требованиями и моральными установками. Мне кажется, в этой критической ситуации люди старшего поколения, в которых ещё вживлена та старая культурная матрица, должны почувствовать ответственность за моральное состояние общества, передать новому поколению способность жить нравственно. Ведь «ситуация карнавала» не может длиться вечно, она заканчивается вселенским хаосом.

– То есть вместо одного Евсюкова, расстреливающего посетителей супермаркета, по улицам городов будут бродить стаи евсюковых?

– Вы думаете, Евсюков полагал, что, затеяв пальбу в супермаркете, он сделает свою жизнь лучше? Нет, он ни о чём не думал. Он действовал рефлекторно, как человек, привыкший стрелять, принимающий насилие над другими, как привычный способ самоутверждения. А такого рода модель поведения закладывается с детства – в отношениях с родителями, воспитывающими своё чадо кулаком, в созерцании бесконечных фильмов, воспевающих кровавые разборки, или в тех же компьютерных стрелялках, где ты за один вечер можешь перестрелять сотни людей. Такая модель поведения закладывается в подсознание. В каком-то смысле Евсюков жертва этой ситуации – одну матрицу у него отобрали, а другую не вживили, и «культурные тормоза» у него не сработали. Я думаю, что значительную долю вины за этот трагический случай должны понести и люди, формирующие информационную политику в нашей стране. Информационное пространство нужно насытить другими, позитивными примерами. Наши учёные, космонавты, полководцы, деятели искусства и культуры, все те, кто свою жизнь посвятил своей стране, – разве это не материал для таких позитивных примеров? Надо создать традицию восстановления своей родословной в каждой семье, чтобы каждое новое поколение чувствовало себя продолжением позитивного начала. Нужно вытеснять информацию, разрушающую психику человека, позитивной культурой – вот что требуется! Эта самая культура сейчас забилась в уголок и тихо плачет…

– Может быть, сейчас нужен некий собирательный образ героя, которому можно подражать?

– Создали уже и тиражируют в фильмах ужасов Франкенштейна. Он – тоже собирательный образ. А всмотритесь в нынешних книжных героев так называемой массовой литературы – в персонажей Минаева, Акунина, Пелевина, да разве они могут быть ориентиром поведения для молодого человека? Это всё герои-разрушители, а для наших реалий требуются другие люди – созидатели. Взять тот же сериал «Школа», о котором много писали. Зачем показывать мерзость крупным планом, если школьная культура у нас в стране, несмотря ни на что, всё-таки сохранена и в ней есть много позитивного? Навязывание негатива – это ещё и элемент информационной войны, когда в нас подрывают веру в собственные силы…

Беседу вёл  Сергей МАКУЛОВ

http://inductor1.ucoz.ru/publ/situacija_karnavala/22-1-0-446

В нынешней системе ценностей отличить добро от зла почти невозможно

Эксперимент родился внезапно. Сидя битый час за так называемым круглым столом, где умные литературоведы, писатели и даже философы страстно клеймили упадок нравов, я заскучал. А потому взял микрофон и по очереди каждому задал вопрос: «Почему нельзя убивать?»

И никто не ответил. Нет, все кипятились, конечно, у каждого был свой ответ, но все – разные. До того разные, что все запутались окончательно, до такой степени запутались, что одна дама в конце концов растерянно произнесла: «А может быть, можно?» И она, кстати, была ближе всех к истине. Не потому, что можно убивать. А потому, что в нынешней системе ценностей отличить добро от зла уже почти невозможно.

Прежде чем говорить об обаянии зла или бессилии добра, неплохо бы понять, что есть зло. И что есть добро. Рискну утверждать, что зла в чистом виде не существует. И добра тоже. Потому что эти понятия сродни явлениям природы. Сильный ветер – добро или зло? Если он срывает крыши и рвёт провода – это что? Зло? А если этот же ветер активно крутит ветряные мельницы – добро? Если грабитель вышел из-за угла в темноте и отнял у прохожего кошелёк – зло? А если он ограбил, чтобы накормить голодную семью? Умирать с голоду в тылу во время войны – хорошо или плохо? Наверно, плохо. А воровать с поля колоски, чтобы накормить ребёнка? Хорошо? За это в лагеря сажали. Так устроен мир. Ещё Макиавелли отмечал, что в каждом деле, каким бы полезным и необходимым оно ни было вначале, скрывается уже заранее присущее ему зло. Поэтому повторюсь: ни зла, ни добра в чистом виде не существует. Есть только наши представления о добре и зле.

Ехал я как-то поздней осенью ночным автобусом из Гамбурга в Париж. Рядом со мной сидит немец. Такой среднестатистический немец, какими мы их себе представляем. При подъезде к городу стало светать. За окном – холодный дождь, сырость, мерзость, тучи. От одного взгляда на улицу озноб пробирает. И вот вижу: вдоль дороги под этим самым дождём бежит человек. В трусах и майке. Я не удержался, ткнул немца в бок.

– Вот, – говорю, – совсем больной какой-то.

– Нет! Здоровый! – эмоционально возразил мой попутчик.

И тоже был прав.

Я это к тому, что у каждого народа, каждого человека могут быть свои представления о полезном и вредном, о добром и злом. А для того, чтобы как-то жить вместе, не причиняя друг другу вреда, нужен общий закон.

Попробуйте спросить правоверного (подчёркиваю: правоверного, а не просто того, кто себя этим именем называет) иудея или мусульманина, почему нельзя убивать или воровать. И вам ответят: «Бог не велел». К по-настоящему верующим православным это тоже относится. Только больно уж мало таких. В Израиле, кстати, нет основного закона страны – Конституции. Зачем Конституция, если уже есть Тора, где всё прописано от имени Бога? Европейское сознание в этом смысле вторично, потому что христианство пришло в Европу в период Римской империи, где уже были сформированы основы права. Поэтому европеец при ответе на тот же вопрос сошлётся на закон. Закон в подавляющем большинстве западноевропейских государств пострашнее кары Божьей.

Что же касается России, а точнее, Руси, то мы застряли где-то между первыми и вторыми. Ни Моисеевы, ни Христовы заповеди абсолютным законом не стали. Православные ценности отнюдь не уничтожили языческих атавизмов. Представления о государственных законах и праве тоже в тот момент не было ещё и в помине. В результате мы получили не только многонациональную и многоконфессиональную страну, но и страну полиэтическую, где разные группы населения вырабатывали для себя различные принципы сосуществования. Окончательно всё запуталось в советские годы – годы государственного атеизма. Конечно, существовали и существуют государственные законы. Но почему же тогда интеллигенции понадобилось вырабатывать свой кодекс чести, а чиновникам – свои правила поведения? Уголовники, естественно, тоже в стороне не остались – у них свой закон. И так далее. Официально вроде бы никто заповедей не отменял. Никто не говорил, что можно убивать, воровать, прелюбодействовать и прочее. Просто люди перестали понимать – почему нельзя. Система нравственных ценностей была нарушена. Именно система. Оказалось, что без первой заповеди («Я Господь твой…») остальные не работают. В этой системе всё принадлежит Богу. Нельзя воровать, потому что воруешь не у соседа – у Бога. И убивать нельзя по этой же причине.

Мне могут возразить: разве в те времена, когда Скрижали воспринимались как Закон, люди не воровали и не убивали? И воровали, и убивали. И во всём мире, и у нас, в России, в частности. Разница только в одном: раньше преступник отдавал себе отчёт в том, что он – преступник. И окружающие его люди понимали: преступник. А сейчас преступление постепенно становится нормой, героизмом, предметом подражания.

Я отнюдь не миссионерствую. Я не священник, это не моё дело. Я просто констатирую факт. И факт этот заключается в том, что мы оказались в нравственном, этическом отношении абсолютно голыми. Словно вечный блуждающий дух, находивший раньше путь к нашим сердцам, неожиданно где-то заблудился. Мы живём в мнимой системе ценностей, которая давно не работает. Одна профанация. И не только у нас. В других странах тоже. Вот недавно наткнулся на информацию: «Компания Trijicon из штата Мичиган наносит на производимые по заказу Минобороны оптические прицелы для штурмовых винтовок закодированные послания из Нового Завета… Эти винтовки используются морскими пехотинцами в Ираке и Афганистане». Каково? В Приднестровье мне довелось видеть броневик с надписью «Не убий». В 1992 году фотокорреспондент «Литературки» Володя Шевченко сфотографировал по моей просьбе колокол на звоннице одной из подмосковных церквей, на котором было отлито: «От Солнцевской братвы». Фотография эта тогда же была напечатана в «Литературной газете». На Украине я спрашивал людей: почему они поддерживают Юлию Тимошенко? Ведь известно, что на неё заводилось уголовное дело, связанное с крупными хищениями. В ответ услышал: так она ж не у нас воровала, а у москалей. У москалей можно. Про коробки от детского питания, на которых нарисованы Мадонна с младенцем, я уж не говорю.

Нравственные принципы не работают, но их постоянно используют – каждый в своих целях. Не только в быту, но и в международной политике. И подобного рода профанация приводит к известному принципу, который когда-то на 16-й полосе «Литературной газеты» сформулировал Виктор Веселовский: «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Можно, потому что никто не объяснил, почему нельзя. И не объяснят. Ведь по внезапному озарению известного героя Достоевского если Бога нет, то всё дозволено. Именно так. Если Бога нет, то Скрижали – просто ничего не значащая дощечка. Из чего я и заключаю, что творимое в сегодняшней нашей жизни зло – явление бессознательное. Как и добро.

Видимо, именно это имел в виду Фридрих Ницше, когда констатировал: «Бог умер».

В статье «Преодоление страха» Александр Мелихов приводит мнение Зигмунда Фрейда о том, что «мы все переполнены подавленной агрессией и похотью и завидуем насильникам, которые явно делают то, о чём мы мечтаем тайно». Всё верно. Но я знаю многих людей, которые переполнены «подавленным» добром, жаждой приносить пользу окружающим, любовью. Просто в сложившейся (точнее, так и не сложившейся) системе ценностей страшновато бывает явить миру столь архаичные качества души.

В замечательном фильме «Брат», как мне кажется, Алексей Балабанов вывел просто гениальный образ нравственного мутанта современной России. Я не знаю в нынешнем искусстве второго такого героя, в котором столь органично переплетаются доброта и отзывчивость с расчётливым хладнокровием убийцы. В Данилу Багрова влюбилась вся страна. Почему? Разве в нём привлекает зло? Нет. В нём привлекают зло и добро, слитые воедино. Он стал отражением духовного и нравственного раскола большинства населения страны. В нём живут остатки природной совести, но напрочь отсутствуют представления о нравственном законе. Потому что этого закона больше нет. Его похоронили годы (если не века) профанации. А потребительская этика поставила на его могиле большой гламурный крест.