Здание Яузской больницы находится на одноименной улице близ устья реки Яузы, давшей имена и больнице, и улице, которая сменила за свою историю несколько названий. Она именовалась то Николо-Болвановской – от храма святителя Николая Чудотворца на Болвановке, стоящего на вершине Таганского холма, где слободой жили ремесленники, изготовлявшие шляпные «болванки», то Таганной улицей – от других местных ремесленников, делавших чугунные таганы для походных и кухонных котлов. В 1922 году она была переименована в Интернациональную улицу – в честь I Интернационала, и только в наше время названа Яузской.

На холме у стрелки Яузской и Николоямской улиц возвышается белый каменный крест, ознаменовавший место закладки памятника великому князю Дмитрию Донскому: в 1380 году он с войском шел этой дорогой из Кремля на Куликово поле.

 

В более позднее время здесь расположилась стрелецкая Тетеринская слобода, названная в честь своего начальника полковника Тетерина – есть версия, что он участвовал в походе Ивана Грозного на Астрахань. Об этой слободе напоминает местный Тетеринский переулок, примыкающий к Яузской больнице.

Интересно, что легенды исстари связывали это место с московской медициной. Будто бы именно здесь, на таганской Болвановке, по приказу Ивана III казнили иноземного лекаря Леона за то, что он не сумел вылечить сына великого князя Иоанна Младого. На самом деле его казнь состоялась на другой московской Болвановке – в Замоскворечье.

Местность же Швивой горки, которая считается одним из знаменитых семи холмов Москвы (и была названа по «ушивой», колючей траве, густо покрывавшей этот холм в древности), изобилует достоверными историческими памятниками.

Дворянство и знать, несмотря на ремесленный, купеческий и ямщицкий характер местности, жаловали ее. В этих краях были земли боярина Никиты Романова, брата первой жены Ивана Грозного царицы Анастасии, пожалованные в 1655 году патриарху Никону под подворье Иверского монастыря. Стоял тут и Яузский дворец Петра I. А в конце XVIII века рядом с Никитским храмом на Швивой горке Матвей Казаков построил для графа А. А Безбородко настоящий дворец, который позднее перешел к генералу Тутолмину и, как считается, стал прототипом дома графа Безухова в толстовском романе «Война и мир». В том же конце XVIII века здесь находилась усадьба Чичериных, чей предок и родоначальник А. Чичери прибыл в Москву в свите царевны Софьи Палеолог. Владелицы этой усадьбы приходились сестрами бабушки А. С. Пушкина, и по их фамилии местный переулок был назван Чичеринским. Именно на том месте, приглянувшемся Баташевым, и появился их дворец.  

Новый дом на Яузе, принадлежавший одному из братьев, Ивану Родионовичу Баташеву, занял огромное владение в 3 га, что соответствовало статусу заводчиков Баташевых, «вторых Демидовых», вместе с ними основавших в России чугунно-литейное производство во времена Петра I.

 Сам Ключевский отметил, что Петр поручил железное и горное дело «тульским кузнецам Баташеву и Демидову». Баташевский чугун считался самым качественным в Европе. Чугунные скульптуры Триумфальной арки в честь 1812 года, московские фонтаны (сохранились два – на Театральной площади и у здания Академии наук на Большой Калужской), решетки кремлевских садов и даже колесница с конями на фронтоне Большого театра – все это было сделано на заводах Баташевых. Но Баташевы открывали еще и больницы, приюты, бесплатные столовые, помогали возводить Большой театр и даже зоопарк на Пресне.

И в то же время у этой медали имелась страшная оборотная сторона. Издавна считался бесспорным факт, что братья Баташевы были не только «вторыми Демидовыми», но и, собирательно, «второй Салтычихой». Этим особенно прославился Андрей Родионович, старший брат владельца московских хором, описанный Мельниковым-Печерским в романе «На горах». На своих владениях он будто бы устроил подпольную чеканку фальшивых денег, и за счет угождений власти не имел страха ни перед чем, истязая рабочих, убивая неугодных и всячески подражая Демидовым. Ему ничего не стоило столкнуть чиновника, приехавшего с ревизией, в доменную печь, или замуровать три сотни рабочих в подземелье, когда от Павла I были прислана комиссия для проверки сведений о чеканке фальшивых монет. Ходила легенда, как однажды к Баташевым в дом приехал чиновник с расследованием, когда слухи о злодеяниях дошли до высоких лиц: его провели в неубранную комнатку, где на столе лежали фрукты в вазе, конверт с деньгами и записка: «Фрукты съешь, деньги возьми и убирайся, пока жив».

Иногда этот случай приписывают Ивану Родионовичу, хозяину московского дома, и, говорят, будто бы даже он произошел в стенах дворца на Яузской, хотя инцидент был намного раньше его построения. Об этом брате остались крайне противоречивые сведения, тем более что в его доме были обнаружены какие-то подозрительные, мрачные подземелья и потайные ходы к Яузе. Одни историки считают Ивана Родионовича копией старшего брата, тоже ничем не брезговавшим, другие – его противоположностью. Отзывы о нем, дошедшие из глубины веков, свидетельствуют, что был Иван Родионович хотя и «не без хитрости», но человеком скромным, честным и добрым, ведь недаром же, когда он умер, рабочие его заводов поставили ему на свои деньги надгробный памятник с надписью «Отцу-благодетелю от детей-подданных». (Интересно, что на Выксунских заводах у него работали Горностаевы, из рода которых вышел архитектор Ф. Горностаев, построивший знаменитую колокольню Рогожского кладбища. По легенде, она была благочестиво ниже Ивана Великого на один кирпич, а на самом деле – на один метр.)

Так или иначе, получив дворянство, Баташевы стали заводить свои дома в столицах, поближе к власти и правительственным заказам. Иван Родионович обосновался в Москве, и дом на Яузе построил его крепостной архитектор Кисельников – тот же самый, что строил и баташевское родовое гнездо на Выксе, или его родственник. Однако для такого владельца требовался не только соответствующий дом, но и соответствующий архитектор – именитым заказчикам подобали именитые мастера. И считается, что крепостной Кисельников лишь строил по проекту, составленному каким-то прославленным зодчим. Иногда его автором сенсационно называют Василия Баженова, тоже строившего для Баташевых в их немосковских владениях, иногда – французского мастера Шарля де Вальи, которому приписывают и дворец Шереметевых в усадьбе Кусково, но чаще всего им считают Родиона Казакова, ученика и однофамильца знаменитого Матвея Казакова.

Иван Баташев начал строить усадьбу в 1799 году – в том же году, когда скончался его брат Андрей. Старинный историк утверждал, что Иван построил дом в Москве на кровавые капиталы старшего брата, но все же он вел строительство на собственные средства и с истинно фамильным размахом, скупив участок в шесть переулков – это было одно из самых больших частных владений в старой Москве. Есть версия, что уже тогда Баташев намеревался подарить его любимой внучке, и Таганная улица украсилась памятником «сказочным по архитектуре и красоте», который не обходил и не обходит вниманием ни один путеводитель.

По старой московской традиции главный дом стоит в глубине двора, дерзко – вопреки петровскому указу о красных линиях, – но со вкусом и достоинством: на линию вынесены флигели с оградой (которую сравнивают лишь с решеткой Летнего сада в Петербурге) и воротами,  украшенными чугунными львами баташевского литья. Исследователи подметили удивительную деталь: одни маски и фигуры изображены с типично русскими лицами, а другие наделены обликом римских патрициев.             Оказывается, Баташевы устроили на своих заводах художественную школу, дабы иметь своих художников, и посылали талантливых учеников доучиваться в Италию.

В 1812 году хозяину пришлось спешно покинуть свое владение, и в его дворце устроил себе резиденцию наполеоновский маршал Иоахим Мюрат, чьи войска первыми входили в пустую Москву. Ставка Мюрата спасла баташевский дворец от пожара. Когда пламя разгорелось около Яузского моста, французские солдаты вместе с русскими отстояли усадьбу. Баташев же оставил в доме всю челядь и приказчика, который подробно описывал ему в посланиях все, что происходит во дворце. А непрошеные гости не церемонились. Расположившись на постой, они потребовали ужин и постель. В доме нашлась одна сайка, которую отдали Мюрату, а остальные не солоно хлебавши отправились почивать, причем каждый требовал себе отдельную комнату и «барскую постель».

Легенда гласит, что из уважения к знаменитому генералу М. А. Милорадовичу, приходившемуся Баташеву родственником, Мюрат нарушил приказ Наполеона и не взорвал усадьбу после своего ухода – она была единственной в Москве, уцелевшей в пожаре 1812 года. Однако не пощадил соседнюю Симеоновскую церковь, только что отстроенную на деньги Баташева. Да и самому дому был нанесен такой ущерб, что хозяин, вернувшись, потратил 300 тысяч рублей серебром на его восстановление.

И еще раз события 1812 года, словно эхо, отозвались в судьбе этого дома. Иван Баташев прожил 90 лет, похоронив всех детей, и оставил свое огромное состояние вместе с московским домом на Яузе и Выксунскими заводами любимой внучке Дарье Ивановне. Непутевый отец ее слыл в семье франтом и ловеласом. Дочь оказалась ему под стать, любила наряды, за которыми ездила в Париж, сверкала на балах украшениями и вообще старалась выглядеть аристократкой, как и положено потомственной дворянке. Ей удалось найти себе прекрасную партию. Дарья вышла замуж за героя Отечественной войны генерала Д. Д. Шепелева, чей портрет украсил Военную галерею 1812 года в Зимнем дворце, а имя было занесено на мемориальную плиту в галерее храма Христа Спасителя.Приданое Дарьи Баташевой не имело себе равных. После кончины ее деда в 1821 году генерал Шепелев получил и этот московский дом, отныне именуемый Шепелевским. Генерал был очень хлебосольным хозяином, угощавшим тут на своих зимних обедах всю Москву, а в 1826 году у него останавливался посол Великобритании герцог Девонширский, приехавший на коронацию Николая I.А легендарный московский дом получил новое, благое продолжение своей биографии. Дочь Шепелевых Анна вышла замуж за князя Льва Голицына, и дом оставался в их владении. После смерти хозяев усадьбу в 1876 году выкупил город под Яузскую больницу для чернорабочих. Но, несмотря на «рабочий» характер, Яузская больница вскоре стала выдающейся московской клиникой. Другой ее главврач, хирург Ф. И. Березкин, сумел обеспечить больницу столь передовыми операционными, что их предоставляли для приезжавших в Москву западных медицинских светил.Городу и врачам в устройстве Яузской больницы помогали купцы-меценаты. В числе главных ее благотворителей были Старцевы, русские пчеловоды-медовщики.На средства сына московского губернатора П. П. Дурново  совместно с капиталом купца И. С. Титова была возведена домовая церковь при Яузской больнице.

В трагическом феврале 1905 года в истории этой церкви произошло печальное, но выдающееся событие, ее посетила великая княгиня Елизавета Федоровна, в те дни ставшая вдовой. Бомба, брошенная в Кремле террористом Каляевым, убила и великого князя Сергея Александровича, и его кучера Андрея. 9 февраля Елизавета Федоровна пришла в церковь отдать последний долг верному слуге, отстояла литургию и панихиду и пешком проводила гроб на Саратовский (Павелецкий) вокзал.

Это событие было и первым звонком грядущей революции. В 1918 году Церковь была отделена от государства и все домовые храмы подлежали закрытию, однако, по некоторым данным, до церкви Яузской больницы добрались только в начале 1920-х годов и еще успели ограбить ее на предмет изъятия ценностей. Саму больницу революционно назвали «имени Всемедикосантруда», но поскольку сие наименование было труднопроизносимо, название упростили – «больница имени Медсантруд», как тогда назывался профсоюз медработников. Все это было только громкой демагогической вывеской. Яузская больница стала ведомственной для ГПУ, и в ней не только лечили чекистов, но и расстреливали, и даже тайно хоронили во дворе их жертв, словно над домом нависла зловещая тень господ Баташевых. С 1921 по 1926 годы здесь было захоронено около тысячи человек.

 

Известно, что это были молодые люди, до 35 лет, большинство с высшим образованием: дворяне, царские офицеры, профессора, литераторы, священники, музейные работники и несколько иностранцев. Если пройти через арку, отделяющую домовую церковь от больницы, во двор, там можно увидеть памятник этим жертвам советского террора в виде большого розового валуна, установленный в 1999 году. На мемориальной доске занесены в алфавитном порядке множество имен и фамилий погибших.

Тем не менее, врачи больницы продолжали дело служения людям. Здесь лечили и сыпнотифозных в годы гражданской войны, а во время Великой Отечественной войны тут действовал хирургический госпиталь: в 1943 году именно в нем впервые в СССР начали применять пенициллин для лечения больных.

 

(текст из Сети, фото Appassionata)