Александр Александрович Папков
Несколько замечаний по истории древнерусской общины

Происхождение общинных земель
Господство общины в древности
Круговая порука
Вервь
Вече
Поземельное устройство
Гражданская свобода русского народа
«Община» – в эпоху издания Судебников
Закрепощение крестьян к земле не уничтожило общинных начал
Общинное устройство в западной России
Копные суды
Учреждение различных товариществ на общинных началах
Артели

Лекция, читанная в Русском Собрании, 13 ноября 1901 г. в отделе «народного нрава»)

Происхождение общинных земель

Славяно-русский народ в исторически известное время находился в состоянии оседлости.1 Местожительство славяно-руссов, разбитых на отдельные племена, простиралось от Ильменского озера и реки Волхова до Карпатского предгорья; все эти племена почти исключительно занимались земледелием и промыслами, связанными с ним. Поземельное устройство древней Руси наложило характерный отпечаток на всю её многовековую историю.

В глубочайшей древности на русском пахаре лежала тяжелая работа: превратить в пашни и луга громадные пространства расстилавшихся перед ним диких земель и лесов. На такую работу немыслимо было пуститься в одиночку, и русский пахарь шел «сообща» отвоевывать участки «земли-кормилицы» от дикой природы и диких кочевников. В это «обчее» дело всякий участник вносил свой посильный труд, свои орудия, средства и знания, и когда дикое место почти нечеловеческими усилиями вырубалось, очищалось, осушалось, одним словом, превращалось в обработанный участок, в жилое поселение («посилье»), все участники в этом труде – требовавшем предварительно многих совместных обсуждений и решений, – сознавали «нутром», что победу над землей можно было одержать лишь «сообща». Мало того – и отстоять, и удержать за собой эту отвоеванную от природы землю можно было тем же «сообща», которое, по своим силам, средствам и приемам в работе, на много превосходило каждую личность в отдельности. Кому же эта земля, по Божеской справедливости, могла принадлежать на праве полной собственности, как не этому кружку пионеров, связанному к тому же еще крепкими в то время семейными узами. Этого чувства справедливости не были лишены наши древние пахари, и оно при могучей помощи родовых начал создало в России общинные земли и своеобразные общинные отношения между поселенцами.

Особенно яркое освещение получает вопрос о внутреннем быте древней патриархальной общины в летописном свидетельстве, хотя и кратком, но за то выразительном. Наш древний летописец Нестор, упоминая о Полянах, говорит: «живяху кождо с своим родом и на своих местех, владеюще кождо родом своим» (Лавр. лет. изд. 1, стр. 4).

Господство общины в древности
Принадлежность земли, как всеобщего источника кормления, на праве полной собственности в большинстве случаев только «общине» (этому юридическому лицу, по нынешней терминологии, понятному и древности в смысле «верви»), создавала в прошлом полное господство общины над отдельными её членами. Чем более начнешь вдумываться в значение этого господства общины, тем более проникаешься мыслью о той полной зависимости, в которую это господство ставило отдельных членов общины друг от друга; зависимость эта обусловливалась, с одной стороны, полной неотчуждаемостью земли от общины, а с другой – слабостью личности, окруженной со всех сторон опасностью и лишенной, помимо общины, всякой защиты. Эта зависимость друг от друга и постоянная потребность в чужой помощи, – в хозяйстве, в устройстве дорог, а также в отстаивании совокупными силами от природы, от враждебных людей и диких зверей своих пашен, лугов, лесов, выгонов, водопоев и путей сообщения, находившихся в общем и нераздельном пользовании, – связывали отдельные личности в такое живое целое, о котором трудно теперь составить себе правильное и полное понятие. Такая сильная связь и потребность друг в друге естественно приводили отдельных членов общины к понятию о равноправности, как по отношению участия во владении и пользовании общей землей, так и в несении всякой тяготы, связанной с этим владением и касающейся до распоряжения общинной землей, до распределения и уплаты податей и повинностей, одним словом, до всякого распорядка и суда. Такая равноправность в отношении управления «сообща» делами общины вела сама собою к учреждению мирского схода из всех членов владевших землею, а потому единственно властных, и к выбору из их среды лучшего и опытнейшего человека в качестве представителя общины (старейшины, головы). Эти единственно справедливые отношения членов общины, в которые они становились друг к другу по владению землею и в сфере местного управления и местного суда, вместе с проведением в самую жизнь понятия об обложимости податями и повинностями только земли, а не личности, – создали типичные особенности всего гражданского и правового строя древней Руси и наложили неизгладимый отпечаток на всю последующую жизнь русского народа.

Круговая порука

Раз было усвоено понятие, что центр тяжести общественной жизни лежите не в «личности» с её эгоистическими правами, приобретаемыми в древности в большинстве случаев силою, а в «общине», как неограниченной поземельной собственнице, обеспечивающей для всех людей доступность поземельного владения, то очевидно, что все общественные права – и неразлучные с ними обязанности – сосредоточились только в ней, и от неё эти права могли получаться личностью в качестве общественной единицы. Весьма естественно, что в связи с этим краеугольным понятием проникло и увенчало все здание общины начало «круговой поруки», «ответственности всех за одного и одного за всех», которое породило тесно с ним связанную потребность в охранительной деятельности, заключавшейся в водворении известной нравственной дисциплины среди членов общины.

Картину древне-русского общественного быта невозможно восстановить во всей её полноте и целости, и, вероятно, от историков навсегда останется скрытым, как постепенное развитие правовых начал, которое происходило внутри общины, так и постепенное расширение её в пространстве, вместе со связанным с таким расширением процессом соотношения её к другим самостоятельным общинам, а равно и к вотчинникам (отдельным собственникам), которые, быть может, появились еще в доисторический период, рядом с общинами. Такое расширение общины в пространстве, совершалось несомненно по мере накопления в ней народонаселения, как естественным путем, так и извне, вследствие появления новых пришельцев, и по мере выселения этого избытка людей из мест первоначальной оседлости и устроения ими на тех же началах, – по соседству, в окружности, – новых «выселков», «починков» и «выставок», тянувши всем и во всем к своему первоначальному поселению.2

Вервь
Согласно изысканиям историков древне-русской жизни, – освещавших своими работами многотрудный вопрос о началах древне-русской общественности и заметивших в русском быте преобладание общественных интересов пред личными, – вся земля у различных русских племен делилась в древности на отдельные участки, разные по пространству, которые в большей части Руси (особенно на юге) носили название «верви» то есть, с точки зрения общественной, такой пространственной единицы, в которой проживающие в её пределах и родственные по происхождению люди были связаны между собою и «по земле».3

От этой «верви», как главной земельной собственницы, члены её получали свое производное, бессрочное владение уделами или наделами, причем наблюдалось равенство этих земельных наделов [конечно, как «нормы» семейного участка, в смысле доставления одинаковых средств существования, которые поступали к членам общины (главам семей)] «по жребию».4

Это равенство и постоянство участка (обработанной земли) обусловливало в свою очередь равенство в гражданских правах и обязанностях по отбыванию повинностей и податей, связанных с владением землею.5 Такие одинаковые жеребьи («дымы» на юге Россы, «дворы», «выти» и «обжи» на севере и в средней полосе) были, с незапамятных времен, разграничены межами.6 Одно из поселений верви, наиболее выгодно расположенное, около реки или озера, и огороженное в целях военной защиты, превращалось, выражаясь современным языком, в административно-хозяйственный центр (средоточие), к которому весь народ, живший в других выселках, починках, пригородах, тянул (посколько было силы в центре) со всеми своими взаимными отношениями и деятельностью, с правами и обязанностями (податями натуральными и денежными), а также судом.7 Эти центральные пункты, удовлетворяя в некоторых местностях религиозному культу жителей, а также и промышленно-торговым целям (погостье), служили местом схода и избрания лучших людей, облекаемых временною властью (ad hoc) для приведения в исполнение «мирских постановлений» и отправления разных общественных служб.8 При помощи такой организации все бродячее еще не осевшее население сдерживалось, обуздывалось и притягивалось к оседлым местам в округе, подвластном общине. Такие общины, соединявшиеся в более обширные территориальные союзы – волости («жупы» у других славян) образовывали целые области, населенные чаще всего одним каким-либо племенем, политически обособленные и находившиеся под властью местного князя.9

Вече
Древнейшие сведения, занесенные в летописи, показывают всю совокупность славяно-русских племен, живших по разным отдельным областям, граждански свободным народом, причем эта свобода всего полнее обнаруживалась в существовавшем во всех областях прав старейших в семье сходиться на общенародную думу, на «вече» для решения общественных дел. Народное собрание «граждан», «гражан» (как называют их летописи, см. Лавр. под 1097, Новгор. IV, 1399), составлялось не по внешнему приказу, а по присущему народу праву, по мере надобности, и не чрез представителей, а поголовно; это собрание решало, при условии единогласия или подавляющего большинства, вопросы первостепенной государственной важности, как-то: о призвании князя и о «ряде» («поряде») с ним, закрепляемом взаимным крестным целованием, о мире и войне, об управлении и суде. Повсеместное существование в древней Руси таких «веч» всего красноречивее и лучше свидетельствует о высокой степени гражданственности в русском народе. На своих вечах полноправные граждане, выслушивая своих старейших с «вечевой степени», или особого помоста, приучались к личному и непосредственному участию в общественных делах, привыкали рассуждать об общих интересах и, при разрешении их, не довольствовались безжизненным принципом арифметического счета голосов (баллотировкой), который никогда не дает необходимой уверенности, что полученное большинство (особенно при перевесе небольшого числа голосов) вместе с тем и морально настроенное большинство.10

Самый акт призвания власти извне, который, как известно, совершился по народному решению северных племен во второй половине IX века и имел решительное последствие для политического строя всей русской земли, обнаруживает в этих племенах высокую степень гражданской самобытности. Несомненно, что, призывая власть (в лице князя) и передавая ей по договору управление и суд, эти племена хотели водворить у себя государственный порядок для защиты того общественного строя, которым они всего более дорожили. Летописное сказание об этом призвании и о временах непосредственно за ним следовавших поучает нас, что русское государство создалось не путем завоевания, а путем «добровольного» призыва власти, и потому право на поземельную собственность не сделалось в древней Руси исключительным правом привилегированных сословий, каковых, в тесном смысле слова, не существовало на Руси до самого конца княжеского периода.11

Народ русский, сохраняя за собой право на землю и свое общинное устройство, долгое время удерживал свою гражданскую свободу, обеспечивавшую не только неприкосновенность личности, но даже и неприкосновенность жилищ домохозяев.12

Со времени появления варяго-русских князей и упрочения государственной власти на Руси, само собою упразднилась местная территориальная власть, представителями которой (в лице, быть может, местных славянских князей, стоявших во главе тогдашних волостей), как видно из акта призвания 862 года, народцы, участвовавшие в нем, не были довольны, за неумением и бессилием этих властей, водворить и поддержать у них порядок. Но с упразднением этой местной власти и с передачей призванному князю высшего управления и суда, предводительства на войне, права назначения должностных лиц и собирания дани, русский народ долгое время сохранял за собой вечевое право призвания к себе князей и вступления с ними в «ряд» (то есть в договорные условия). Это вечевое право повсеместно осуществлялось в разных уделах России до самого татарского нашествия, а в Новгородской и Псковской областях, где народ даже не передавал всецело князьям, как в других частях России, управления и суда, – до конца XV и начала XVI веков.13

Поземельное устройство
С переменой высшего управления произошла и перемена в поземельном устройстве на Руси. Она заключалась в том, что рядом с общинными землями появились земли крупных вотчинников, в числе которых на первом план следует поставить самого князя, а затем его дружинников и бояр. Князь в до-татарское время не был вотчинником всей территории своего удела или княжества, и, как в настоящее время в исторической науке считается доказанным, он, получив от всей «земли» власть, правил и защищал свою страну на правах её господина. «Земля ему не принадлежала, земля была сама себе государь», как говорит Костомаров в своем известном исследовании: «Начало единодержавия в древней Руси».14 Но нет никакого сомнения в том, что древне-русские князья – с принадлежащими им на праве полной собственности селами, деревнями, дворами, угодьями, охотами, – являлись крупными собственниками землевладельцами, настолько крупными, что могли, при многоземельности в древнюю эпоху, совершенно свободно выделять и жаловать своей дружине и служилым людям большие имения, которые поступали к этим последним, либо в полную собственность, либо на праве пожизненного пользования («до отъезда» со службы князя).

После введения христианства, князья наделяли имениями и высшее духовенство, монастыри и церкви.15 По замечанию историков, выделение земель в пользу князя, дружинников, церкви, началось однако не ранее XI века, и тогда уже образовались разные категории земель: общинные (черные, тягловые) и вотчинные, принадлежащие князю, боярам, служилым людям, церкви (владычные, монастырские), и даже, в виде мелких участков («собины»), простым людям (своеземцам).16 Такое появление крупных вотчинников поселение на их землях крестьян на договорном праве или под оброком (ролейные закупы, наймиты, половники) нисколько не нарушало общинного строя жизни этих последних; они на общинных и на владельческих землях составляли свои общины. Русская общинная жизнь с упразднением прежней территориальной власти сосредоточилась в более мелких общинах, как городских, так и сельских, с их «выборными людьми» – сотскими и старостами во главе, которые ведали хозяйственно-административные и полицейские дела общин (натуральные и денежные повинности, оброки, кормы), а также присутствовали в качестве «судных мужей» на суде княжеских чиновников (наместников – в городах, или волостелей – в волостях) и защищали, по мере сил и возможности, дела общин пред правительственной властью и господином.17

Гражданская свобода русского народа
Обозревая общественное положение в удельно-княжеский период русского народа, в целой его совокупности, видим, что он с эпитетом свободный, вольный, и под общим наименованием «людей» (людие), «мужей», делился на классы или слои, и главное деление его: на «лучших» (вячших, старших), «средних» (житьих людей) и «меньших» (молодших) не обосновывалось на каких-либо привилегиях и сословно-исключительных правах этих лучших людей. Разница в правах меньших (черных людей, смердов) и лучших (бояр, княжих мужей) была не качественная, а количественная (экономическая), и преобладание последних основывалось на их внутренних достоинствах и на успешности выполнения ими личных обязанностей по отношению к отечеству, в смысле службы, управления и его защиты.18 При таком общественном строе весьма естественно, что на какой бы земле, владельческой или общинной, ни сидели люди, их личные, имущественные и общественные права уважались законом и обычаем, и они резко отличались от несвободного класса населения (рабов, холопов, челяди).19 Меньшие люди пользовались свободным переходом с одной земли на другую; подчинялись общему, равному и для прочих классов населения, суду (Акад. сп. 31, Троиц. сп. 71), – где свидетельство меньших принималось вместе со свидетельством больших (Троиц. сп. 59); для народа не был закрыт доступ в высшие слои общества, как то: в духовный, купеческий и служилый круг;20 меньшие люди могли торговать и заниматься всякими промыслами;21 отношения сельчан к господину, если они в качеств рабочих поселялись на его земле по найму (ролейные закупы, наймиты, и половники), были свободные, договорные, с правом ограждать от господина свои интересы пред княжеским судом, который «давал им правду» (Троиц. сп. 52–55, Карамз. 70);22 личность крестьянина уважалась, и по закону назначалась пеня за его бесчестие и обиду (Акад. 31, Троиц. 55); его личная собственность была ограждена (Карамз. 71, 72 и 73); он мог, имея семью, распоряжаться своею движимостью и недвижимостью на праве полной собственности, как при жизни, так и на случай смерти (Карамз. 103); точно также он свободно распоряжался правом владения и пользования своим надельным участком общинной земли. Одним словом, крестьяне в эпоху «Русской Правды» были полноправными гражданами в государстве.

Всей этой свободой русские люди были обязаны «общине», отсутствию сословных преград, своему исконному праву вступать в договорные отношения по владению земельными участками со всяким их собственником, и, наконец, достаточно развитому самоуправлению в земских делах.23 На всем протяжении древне-русской жизни, почти до конца XVI столетия, крестьяне-домохозяева продолжали пользоваться гражданскою свободою. Высшая правительственная власть не уничтожала общины; она понимала, что это её лучший союзник.24 Хотя татарское нашествие, а затем невыносимая тяжесть податей и повинностей, вместе с переходом почти всех земель на вотчинном праве к государям, а от них – «в кормление» и в «поместье» высшему правящему сословию, – привели постепенно русское крестьянство к обеднению, а его общину, лишившуюся «своих собственных общинных земель», к более тяжелому положению, но крестьянское самоуправление и выборный суд не только не ослабевали за это время, а напротив того, ко времени издания Судебников 1497 и 1550 годов, достигли своего высшего процветания.25

«Община» – в эпоху издания Судебников
В эту эпоху каждая городская или сельская крестьянская община, расположенная на черных землях, или же на землях частных владельцев, представляла из себя органически связанное целое, не замкнутое, а с свободным входом и выходом из состава общины; отношения крестьянина к общине и к помещикам были свободные, договорные; деление в общине членов по разрядам шло также естественным путем, а именно: по достоинству и качеству люди делились на лучших (старших) и на меньших (рядных), причем из лучших выбирались «старосты, сотские, – излюбленные люди», которые становились во главе общины и защищали её членов, а также интересы общины, пред властью правительственных чиновников и господ.26 Земледельческая община требовала от личности столько труда и подчинения, сколько нужно было для дальнейшего её существования, и затем уже одним своим бытием в состоянии была защитить своего члена так, как он не мог этого сделать сам по себе. Вследствие таких организованных отношений и свободного выбора из собственной среды представителей и распорядителей, община несомненно имела возможность проявлять и моральное воздействие на своих членов, понимавших, в свою очередь, что «мирским путем» возможно для слабой личности добиться большей справедливости и высшей правды. Крестьянский мир (земщина), в лице общины, противостоял миру вотчинников, и высшая посредствующая между ними власть – государственная, для более успешного отправления своих функций, иногда была даже заинтересована (например, в эпоху царствования Иоанна IV) в предпочтительном поддержании земщины и даровании ей автономных прав.

Правительство не могло не видеть для себя всех выгод от преуспеяния общинных начал в русском народе. При посредстве общины государственная власть легче всего могла выполнять многие свои задачи, а в особенности фискальные, при существовании той юридической нормы, что повинности приурочены к земле, а не к личности.27 Община отвечала за исправный платеж податей пред правительством и с прекращением татарской переписи раскладка податей опять перешла в ведение общин.28 В случае выхода своего члена община раскладывала часть его платежа на остальных членов, связанных выгодною для фиска круговою порукою и, кроме того, могла принудительно водворить беглого члена на прежнем месте.29 Чрез своих выборных людей община, в качестве полного хозяина, вела подробные сметы и исчисления доходов своих членов, составляла чрез своих «окладчиков» раскладки податей и давала казне полный материал для составления писцовых книг, куда вносились сведения о хозяйстве всех тягловых (численных) людей волости. Книгами этими раз навсегда определись права и обязанности крестьян и владельцев. Община содержала ямскую гоньбу и обеспечивала государству исправное выполнение ямской и дорожной повинности, производившейся «всеми людьми за один».30 Находя к тому же в числе общинных властей помощников себе и для выполнения разных полицейских обязанностей, правительство, как великокняжеское, так в особенности царское, предоставляло общинам, городским и сельским, свободное развитие общинных порядков, касавшихся самоуправления и крестьянского суда, особенно в виду крайнего произвола стоявших «в кормлении» правительственных чиновников «ради их великих продаж и убытков». В правление Иоанна III было предписано законом , чтобы суд наместников и волостелей происходил по старине, в присутствии выборных «излюбленных людей, посадских и волостных».31

Относясь с таким доверием к общине, Иоанн III, Василий Иоаннович, Иоанн IV предоставили ей серьезные публичные права; так, общинам городским и сельским – по губным грамотам дозволено было входить с ходатайствами об освобождении их от управления и суда правительственных чиновников (наместников и волостелей) и об учреждении из всех сословий выборного управления и выборного суда, органы которых непосредственно сносились с высшею правительственною властью и утверждались ею в должностях в Москве.32 В эту эпоху процветания общинного строя земская служба старост, сотских, излюбленных судей, считалась «государевым делом», а верховная власть признавала крестьян настолько полноправными гражданами, что в грамотах своих целому уезду не отличала крестьян от высших сословий и писала эти грамоты всем им вместе.33 Одним словом, крестьяне поставлены были в непосредственное отношение к верховной власти.

Подводя итоги изложенному выше об историческом прошлом общины, мы встречаемся с нижеследующими типическими её особенностями (в эпоху XIV–XVI в.): 1) владение и пользование «сообща» землей, предоставленной государством и вотчинниками крестьянским обществам (черные и владельческие общины), причем, по возможности, одинакие части этой земли, пахотные и сенокосные, поступали во владение и пользование (потомственное) отдельных членов общины под условием тянуть тягло, т. е. исполнять все лежащие на общине обязанности и повинности соразмерно величине полученного земельного участка-жеребья («выти», «двора»), а прочие разные угодья (леса, воды, выгон, луга и т. п.) поступали в общее и нераздельное пользование всех членов общины;34 2) связь всех наделенных земельными участками членов общины круговою между ними порукою для обеспечения правильного выполнения повинностей и уплаты податей (раскладка податей и повинностей по животам и промыслам); 3) свободный вход в состав общины и выход из него в указанные сроки (в Юрьев день осенний, и о Филиппове заговенье), причем вход обусловливался принятием на себя обязательства участвовать, соразмерно величине тягловой земли, во всех общинных повинностях и податях («разрубах и разметах»), а выход – предварительным расчетам с общиной (или помещиком) и уплатой недоимок («обеление участка»);35 4) совещание («сельское вече») всех взрослых и активных членов общины, по мере надобности, для разрешения мирских дел единогласно или подавляющим большинством голосов; 5) избрание по достоинству представителей общины (старост – в волостях, и сотских – в городах), а равно судей и других должностных лиц для отправления мирской службы (в том числе и земского (губного) дьяка, т. е. волостного писаря); 6) собственное управление и собственный суд чрез выборных «излюбленных» членов общины; 7) равные права всех членов общины при участии в мирских выборах; 8) свободное распоряжение каждого члена общины своим личным имуществом, а равно и свободное распоряжение своим правом на владение и пользование «общинным» участком земли36 и 9) наблюдение за тишиной и порядком, а также за нравственностью своих членов, и издание соответствующих этой задаче правил и постановлений.37

Закрепощение крестьян к земле не уничтожило общинных начал
До конца XVI века наши общины продолжали пользоваться покровительством высшего правительства, и крестьяне, обладая личными, имущественными и общественными правами, были чрез общины настолько сильны и самостоятельны, что самое закрепощение их к земле (в конце XVI века) и последовавшая затем более чем двухвековая неволя, и даже окончательное обращение их в полную частную собственность помещиков (манифестом Петра III в 1762 году и грамотою Екатерины II в 1785 году), не могли подавить этих выношенных историческим прошлым и повсюду в России распространившихся общинных начал. Эти жизненные начала в тяжелую эпоху XVII и XVIII веков сдерживали, поскольку могли, произвол полноправных владельцев-помещиков, и при помощи тех же начал, способствовавших введению «земельных переделов», было, по возможности, смягчено то неравенство, которое вносилось в крестьянский мир установлением подушной подати в 1718 году.38

Общинное устройство в западной России
Такой ход развития получило общинное устройство в Московском государстве, и здесь обнаружилась вся его жизнеспособность; не менее живучим оказалось оно и в Литовском государстве. Правда, по замечанию Иванишева, с присоединением древних русских областей к Литве и Польше, общинные земли частью отошли к королевским имениям, частью розданы были помещикам, городам, церквам и монастырям, а сельские общины в XVI и XVII веках не имели уже прав собственности на те земли, которые они занимали, но общинные начала продолжали еще жить в русском народе и не только были терпимы высшим правительством, но даже в форме стародавнего обычного права вошли в законодательный памятник той эпохи, именно в Литовский Статут (издания: 1529, 1566 и 1588 г.г.).39 По исследованию Иванишева, сельские общины юго-западной России, с их юридическими обычаями и самостоятельным составом народного суда, носят в себе признаки глубокой древности; с большой вероятностью можно предполагать, что автономные сельские общины возникли еще в то время, когда славянские племена, населявшие нынешнюю юго-западную Россию, еще не были соединены государственным союзом под верховною властью государей. В эпоху XVI века сельская общины юго-западной России являлись в различных формах; в редких случаях одно селение со многими жителями составляло отдельную общину, а в большинстве случаев общины заключали в себе несколько, от четырех до девяти, соседних селений («околичные села»). Каждому селению принадлежало известное пространство земли, отделенное точными границами; совокупность земель, принадлежащих околичным селениям, составляла округ сельской общины. Одно из селений, составляющих общину, служило центральным местом, в котором народ собирался на совещание («сельское вече»), и это существовавшее с незапамятных времен народное собрание называлось «копа» (также: «громада», «великая громада»).40 Часто такое селение разрасталось (по торгово-промышленным причинам) и обращалось в местечко, а жители его получали звание мещан, но они по-прежнему входили в состав общины.41 В описываемую эпоху, т. е. в XVI и XVII веках, главная цель соединения селений в общины состояла в отправлении народного общинного суда в пределах общинного округа. Опубликованные недавно многочисленные приговоры этих стародавних народных судов, известных во всей западной России (северной и южной) под названием «копных судов», убеждают в чрезвычайной живучести древних русских общинных начал, которые, не смотря на все политические перевороты испытанные западной Русью в течении многих веков, дожили однако до XVII и даже до второй половины XVIII века.

Копные суды
Копные суды являются несомненно типом того общинного народного суда, который со всем своим устройством и производством нашел такое яркое изображение в постановлениях Русской Правды. В указанном сочинении Иванишева, и в особенности в обстоятельно составленном предисловии И. Спрогиса к актам о копных судах, опубликованным в актах Виленской Археологической Комиссии, 1891 года, т. XVIII, подробно разбираются некоторые особенности «копного права», вошедшие в правила Литовского Статута и сходные с соответствующими им постановлениями Русской Правды.42 Здесь мы вкратце упомянем что «копа», по приглашению обыкновенно потерпевшего от преступления, собиралась для суда под открытым небом, в центральном месте сельской общины, называвшемся «коповищем», к которому тянули по подсудности окрестные села, местечки, помещичьи дворы.43 На копу имели право собираться и участвовать в разрешении дел все домохозяева общины, независимо от того, к какому сословию они принадлежали (т. е. были ли они крестьяне, мещане или земяне, т. е. помещики); члены копы назывались «сходатаи», «судьи-копные», «панове-мужове», «обчие» (т. е. общинные мужи). Ведомству копного суда подлежали, в описываемую эпоху, все лица простого сословия, имевшие оседлость в округе сельской общины.44 Копному суду были подсудны все дела о потравах («испаш»), кражах, грабежах, поджогах, а также преступления против жизни и здоровья, как-то: убийства, чародейства, побои; кроме того, этому суду подлежали споры о поземельной собственности. В числе наказаний копный суд был вправе применять даже смертную казнь. В этом суде, руководившемся стародавними юридическими обычаями («водле стародавнее свыклости», «звычаем русским копным»), первое место занимали старейшие и опытнейшие люди (старцы), которые и вводили порядок на совещаниях этой громады.45 Копные суды находились под высшим наблюдением местного гродского (уголовного) коронного суда, который изменял, отменял и утверждал приговоры копного суда, охотно подчинявшегося «большему рассудку» этого высшего суда. Для наблюдения за действием копного суда, по просьбе истцовой или ответной стороны, присутствовало на вече или совещании особое лицо из гродского уряда – «возный”, «виж», – делавший письменные донесения гродскому суду, который заносил, в присутствии лиц выборных от копы, приговор народного суда в свои книги, преимущественно в тех случаях, когда обвиняемый уклонялся от исполнения приговора.46

Действия копных судов (называвшихся иногда в актах «свентой копой», «русской копой”) проявлялись с особенной силой и постоянством в тех местностях западной России, которые были густо населены русским народом; так, из опубликованных актов видно, что копные суды действовали в воеводствах: Киевском, Волынском, Подольском, Бельзском, Брестском, Минском, Трокском; в округах (поветах): Пинском, Слонимском; в княжестве Слуцком, и в землях: Львовской, Перемышльской, Саноцкой, Галицкой и Холмской; – одним словом, почти на всем пространстве северо-западной и юго-западной России. Большинство копных документов (⅔) оказывается писанными на русском языке, и только начиная с половины XVII века появляются документы, писанные по-польски.

С предоставлением литовско-русским городам Магдебургского права, городское народонаселение отделялось от своей сельской общины, соединялось в отдельные корпорации, учреждало особое управление и освобождалось, таким образом, от участия в сельских народных собраниях, а сельская община от такого выделения из своей среды самой богатой и промышленной части населения постепенно слабела.47 Таковы были внутренние причины распадения общинных начал и учреждений на западе России; что же касается до внешних причин этого упадка, то таковыми служили (особенно в XVII веке) с одной стороны: – явный антагонизм польско-католического правительства всему русскому строю в государстве, а с другой – бесконтрольная власть над крестьянами всесильных панов–помещиков, шляхетская гордость которых не допускала их не только подчиняться приговорам этого всенародного суда, но даже и участвовать в его составе наряду с простыми крестьянами, очевидно преобладавшими по своей численности в копных собраниях. Со времени явного преследования всего русского в крае, именно в XVII и в XVIII столетиях, русские общинные начала, нашедшие такое яркое проявление в народном суде, должны были пасть. Ополяченные помещики запрещали своим крестьянам ходить в народные сельские собрания и участвовать в копных судах, которые мало-помалу прекращали свои действия и во второй половине XVIII века окончательно замерли.48

Учреждение различных товариществ на общинных началах
Все указанные выше существенные черты нашего общинного устройства, как на востоке, так и на западе России, а равно историческую его судьбу, необходимо иметь в виду при обсуждении и выяснении причин возникновения, а также значения и характера всякого рода общественных учреждений, появлявшихся с различными целями на народной почве. Община была школой, где воспитывался русский человек, где он приобретал сноровку в решении мирских дел и в устройстве общественных союзов; в общине он находил для того всегда образец для подражания. Русские люди любили работать не в одиночку, а сообща «миром» и охотно соединялись по договору в кружки, или союзы, для разных целей и предприятий: – торгово-промышленных, земледельческих, военных, религиозных; всегда и повсюду участники такого товарищества вносили в его жизнь общинные начала, вошедшие, так сказать, в плоть и кровь русская человека. Началами же для такой добровольной организации служили те же самые, что и в общинном устройстве, как-то: равноправность членов союза в их взаимных отношениях, ответственность их друг за друга, договорная общность имущества, добровольное подчинение избранному старшине (старосте, вожаку), свободное совещание по общим делам, одним словом – самоуправление в делах, а также собственный суд над сочленами.

Говоря о поземельной общине, мы уже упомянули, что членом её признавался лишь тот, кто имел в своем пользовании и владении участок общинной земли и кто пропорционально величине этого участка тянул во все общинные разрубы и разметы. Только чрез отношения к тяглой земле можно было сделаться членом общины; других, так сказать, не активных членов она не признавала. Конечно, в общине, как в сельской, так в особенности городской, проживали также и не тяглые люди, но все они считались за каким-либо активным членом общины и проживали у него под его ответственностью.49 Это были разные пришельцы, приемыши, бобыли, подсуседники, – носившие общее типичное название «захребетников». Несвязанное с общиною землею, это подвижное население, пользуясь свободой, всего охотнее и скорее соединялось в так называемые «ватаги» (позднейшее название – «артели») для целей промышленных, охотничьих, земледельческих, а также торговых, – благо торговать и промышлять могли в старину все вольные люди.50 Из этой же вольницы создавались ушкуйнические шайки с целями военными и прямо разбойническими. Такие шайки в XIV веке составлялись, по всем вероятиям, тоже на артельных началах из новгородских удальцов, и разбойничали, имея во главе иногда даже бояр, – на востоке России, в Двинской области (Заволочьи), и даже делали на своих особого устройства лодках (ушкуях) морские набеги на берега Мурмана, а всего чаще эти шайки, разгуливая по Волге, нападали на купцов бесерменских.51

Ближайшее знакомство со всеми этими торговыми, промышленными, ремесленными ватагами (артелями) и даже паломничьими дружинами указывает, что все они, несмотря на разность целей, устроялись на общинных началах.52

Артели
Встречаясь еще в глубокой древности с самобытными рабочими, промышленными и торговыми «ватагами-складчинами», мы находим в их организации указания на то, что они составляли в полном смысле слова товарищества равных между собою лиц, которые договорились на равный труд в видах общего заработка, согласились отвечать друг за друга («голова в голову») и действовать в принятом на себя предприятии «за одно», со взаимным ручательством («все за одного и один за всех»), причем все эти товарищества имели всегда во главе избранных старост («атаманов», «ватаманов»). Эти товарищества производили между своими членами постоянно правильный раздел («дуван») барышей и выгод, соразмерно труду каждого и значимости этого труда в «общем» деле; все товарищи участвовали также в убытках («кто будет в лицах»).53

В Несторовом чтении о Борисе и Глебе рассказывается, как Изяслав, задумав выстроить новую церковь (деревянную), призвал «старейшину древоделей»; а древние акты, относящиеся к XIII и XIV векам, сообщают сведения о таких охотничьих ватагах, которые промышляли на нашем дальнем севере (в Архангельском и Печорском крае) ловлей кречетов, соколов, доставлявшихся ко дворам великих князей; это были ватаги «помытчиков», занимавшихся соколиным промыслом.54 Из эпохи несколько позднейшей эти акты сообщают об артелях, составлявшихся для ловли и битья моржей на Мурмане и Новой земле, для расчистки ключей соленых и леса по берегам реки Юры, причем товарищам с их главарем предоставлено было великим князем: «ведать и судить самим всех во всем». Об артельных союзах в XVI и XVII веках дошли до нас многочисленные сведения.

Юридические акты, изданные Петербургской Археографической комиссией, а также древние писцовые книги, содержат в себе любопытные данные об артелях ярыжных (бурлаков), каменщиков, иконописцев, колесников, плотников, кузнецов, рыболовов, бортников, сельских рабочих, кортомщиков (арендаторов), извозчиков и даже скоморохов и нищих, имевших тоже во главе своих выборных старших.55 Во всех позднейших артельных записях мы находим те же, упомянутые выше, типичные черты русской общины, причем весьма любопытно, что в этих записях имеются указания на то нравственное воздействие всей артели на её отдельных членов («артельников»), которое составляет такую характерную особенность в устройстве этих самобытных русских союзов. «Артель надо во всем слушать и ей покоряться». «На мир – суда нет». Особую роль могли в артели играть только те члены «кого артель излюбит», а представительство отдавалось «достойнейшему» («старосте, бережнику, усерднику»); артели присваивалось право суда (в тайне) и домашней расправы (наложение штрафа и исключение из состава артели) над её порочными и нерадивыми членами. В артельных правилах нередко встречаются особые пункты, в силу которых запрещались: ссоры, драки, брань, игра в зернь, особенно пьянство и вообще дурное поведение, а предписывалось повиновение старшим и оказание уважения товарищам, без возвышения их друг перед другом старшинством или званием.56

Проследить на протяжении многовековой русской жизни за тем могущественным и неотразимым влиянием, которое оказывали самобытные общинные начала на разнообразные проявления народной деятельности, – представить наглядно всю уравнительность, которую вносили эти начала во взаимные отношения разных классов населения по общественным их делам, даже в сельско-хозяйственную жизнь и в отправление военной и сторожевой службы казацких кругов и станов на дальнем Урале, или на Дону, – задача весьма трудная, но вместе с тем чрезвычайно важная, так как раскрытие всех этих фактов и правильное их освещение может послужить к выяснению основ нашего народного характера и заветных стремлений русского народа к осуществлению своего исторического призвания, к своей «русской правде». Уже в своих различных рабочих и торгово-промышленных артелях, которые бесспорно могут выставить своим девизом: «верность и честность», и которые повсеместно и с давних пор приобрели доверие общества, народный ум и совесть сумели выразить, какие общественные идеалы им всего ближе к сердцу.57

В своих артельных учреждениях русские люди достигли возможного уравнения прав трудящегося класса и примирения тех социальных несовершенств и неправильностей, которые замечаются в человеческом обществе повсюду и всегда; в этих учреждениях личное начало и личная инициатива, по добровольному соглашению людей, участвующих в союзе, связана только на время, пока пребывание в нем они находят для себя выгодным; да, к тому же, находясь в соединении, они и не утрачивают всей своей независимости. Посредством артели, личность входящая в состав её, неизмеримо выигрывает в своей силе и в своем общественном значении; она выводится из апатии и безжизненности; ей легче бороться с монополией и с окружающими её со всех сторон привилегиями сильных людей; она свободнее выдерживает гнет их капиталов. При развития этих союзных начал общественная атмосфера скорее очищается от всяких корыстных вожделений, а строй общественный – от лиц, торгующих личным трудом рабочего класса (подрядчиков, посредников), процветание которых стоит в прямой зависимости от отдаленности производящего класса от потребителей, поставленных в необходимость приобретать нужные предметы из вторых и третьих рук. Мечта о равенстве между собой отдельных членов человеческого общества является химерой и подчас опасной химерой: стремление же к равенству между отдельными союзами, хотя тоже, быть может, еще мечта, но мечта все-таки осуществимая.

Из журнала «Вестник Права» (декабрь 1901 г.)

С.-Петербург. Сенатская Типография. 1901

* * *

1 Названием «славяно-русский народ» мы хотим лишь обозначить всю совокупность родственных по происхождению славянских племен, которые в глубокую древность заселили пределы нынешней северо-западной и юго-западной России, а также область нынешней Галичины; одно из этих племен, именно «Поляне», прежде других названо было «Русским» племенем, а язык их «русским»; см. Сергеевич, Юрид. древн. I, 85, 89. Об оседлости этих племен см. записку Срезневского в Извест. Акад. по отд. русск. яз. 1854 г. – Арабский писатель Абуль-Касим, известный под именем Ибн-Хордадбех и писавший во второй половине IX века, знал, что Руссы были славянским племенем и что они вели торговлю мехами с Каспийскими странами, плавая по реке Волге. Другой арабский писатель, Табари, говорит о Руссах, как о могущественном племени в VII веке. О Руссах и о Славянах сообщает важные известия также арабский писатель Масуди, писавший в половине X века; см. Гаркави, Сказ. мусульм. писат. о слав. и русск. 49, 74, 78, 130, 135.
2 Высказанные соображения о происхождении, характере и развитии древнерусской общины основываются главными образом на исследованиях: 1) Беляева, Крестьяне на Руси (1879 г.); 2) Иванишева, О древ. сельск. общ. в юго-зап. России, «Рус. Беседа» 1857 г., III, кн. 7; 3) Лешкова, Общ. быт древ. России, Жур. Мин. Нар. Пр. 1856 г., июль; О владении общинном «Юрид. Вестн.» 1867 г., декабрь; «Русский парод и государство» на стр. 89, Лешков делает вывод, что «отличительное свойство русского народа, сообщившее особенность его истории, состоять в общинности, в общинном быте, в способности составлять общины и постоянно держаться общинного устройства, порешая все при посредстве общины»; 4) Леонтовича, Задружно-общинный характер политического быта древ. России, Жур. Мин. Нар. Пр., 1874 г., июнь; 5) Кавелина, Поземел. общ. в древ. и нов. России, «Вест. Евр.» 1877 г., май; 6) Уманца. Сельск. общ. в России, «Отечеств. Зап.» 1863 г., 9 и 10; 7) Соколовского, Очерк ист. сельск. общ. на севере России, 1877 г. По мнению Соколовскаго, факт существования поземельной общины в древней России обставлен такими твердыми основаниями, которые ставят его вне сомнения (стр. 63).
3 На севере, как кажется, «верви» соответствовал «погост» и «губа» в Псковской области. О твердых границах земельного общинного участка см. Русскую Правду, список Карамзинский, 32 и 36. Орудием размера поземельного участка у балтийских славян служила вервь – funiculus dimensionis, Котляревский, Древ. прав. балт. слав., 155. О значении славянского слова «вервь», см. примеч. 376, т. I, Ист. России, Соловьева (изд. 6-ое). Весьма полезно иметь в виду соображения Бестужева-Рюмина (Рус. Ист., 1872 г. т. I, стр. 41–43) относительно сближения сербской «задруги» с нашей вервью и его взгляд, что общины территориальные (верви) могли создаваться только из имевшихся уже семейных элементов и по их образцам; такие общины были судьями между своими членами и в случаях нужды оказывали им пособия: «при отсутствии власти, стоящей над общиной, где же, как не в общине, – в своем собственном круге, – должен был обиженный искать защиты?» Замечания Лешкова (Русс. нар. и госуд.) о верви, стр. 97 и след.
4 Историческая наука не дает нам определенных сведений, ни о внутреннем распорядке в древне-русской верви, как единицы хозяйственной, земской и административной, ни об отношениях этих общин, как между собой, так и ко всей области, населенной каким-либо племенем; но за то в древнем праве сохранилось крайне важное свидетельство о той солидарности между членами верви, которая образовалась на общественной почве, а также о тех правах и обязанностях верви, которые ей принадлежали по судебной и административно-полицейской части. Наш древнейший законодательный памятник «Русская Правда» (во всех его списках) содержит в себе несколько постановлений, в силу которых вервь (территориальная община) являлась ответственной при отсутствии виновных в преступлениях, совершенных в пределах верви. К числу таких преступлений относились: а) тайное убийство, предполагаемое умышленным, и б) необнаруженная (в смысле не отыскания преступника) кража предметов, связанных с поземельною собственностью (мед из борти, зверь и птица из сети), когда следы воровства приводили к земле общины, или же были найдены на её территории следы кражи (Карам. сп. 80, 88). В этих случаях вервь должна была уплачивать (с рассрочкою) «виру» (пеню), а следовательно считалась обязанной содействовать обнаружению преступлений; причем следует заметить, что эта вира платилась и за убийство «огнищанина», «княжа мужа» и за простолюдина (Троиц. сп. 3, Карам. сп. 3). Другое постановление «Правды» еще более указывает на дух сотоварищества, развитой в наших древних общинах. Это постановление относилось до уплаты общей («дикой») виры целою вервью (по круговой поруке), если убийца совершил преступление непредумышленно (на пиру, в ссоре, в драке) и, как член общины, ранее вложился (по желанию) в сотоварищество по уплате в таких случаях виры. Головничество, т. е. вознаграждение родственникам убитого, выплачивал один преступник. Также надлежать заметить правило, по которому содержание вирника (сборщика податей) лежало на общине, пока эта пеня не была уплачена вервью; «Рус. Прав.» по Академ. сп. 18, 19; Карамз. сп. 3, 4, 5, 6, 7, 8; Троиц. сп. 3, 4, 5, 6, 7, 8 (Срав. Соколовского, Очер. ист. сельск. общ., стр. 127 – 130; Соловьева, Ист. России, т. I, 228; Калачева, Рус. Прав. 181, 185, 186, 187, 210, 217). Мы здесь вкратце напомним еще, что община призывалась во свидетельство совершения каждого гражданского акта; при совершении купли-продажи, договора о займе, договора о процентах – требовалось присутствие свидетелей, которые в то же время были и судьями относительно гражданской сделки (Акад. сп. 14, Карам. сп. 33, 36, 47, 119). Мир общинный (Академ. сп. 12) выбирал для своих административно-полицейских надобностей особых старост (Академ. сп. 22). См. о назначении общественною властью опекуна (Карамз. сп. 111 и 115).
5 На севере Олонецкой губернии до сих пор существуют подобные общины («волостные общины»), состоящие из нескольких деревень (Соколовский, ibid, стр. 66).
6 О разграничении в древней Руси земель с незапамятных времен «межами» см. постановления о сем «Русской Правды», список Карамз. 83, 84. («Пред. юрид. свед. для полн. объясн. Русской Правды», Н. Калачева, 1880 г., стр. 196). См. замечания Беляева, Крест. на Руси, 18 и 19, и Соколовского, Очер. ист. сельск. общ., 60, примеч.
7 Огороженные села – те же города в древности; Соловьев, Ист. России, т. I, стр. 222. О связи древне-русского города со всем сельским бытом и происхождении его из сельской общины см. у Лешкова указан. ст. «Общ. быт древ. России». Зарождение таких городов принадлежит глубокой древности, – замечает Забелин, Ист. рус. жизни II, 351. Иностранные писатели средних веков упоминают о невероятном множестве городов, принадлежавших славянским племенам юго-западной России. Так, сочинитель географических Мюнхенских записок, живший прежде Нестора, говорит о Бужанах, или Волынцах, живших по р. Бугу: «Бужане имеют 231 город» (civitates). С достоверностью можно предполагать, что под городами разумеются здесь центральные места общин; Иванишев, О древ. сельск. общ. в ю.-з. России, «Рус. Беседа» 1857 г. кн. VII. Отрывок из этих записок приведен у Котляревского, Древ. прав. балт. слав. стр. 34, примеч. 56. О городах до Рюрика, см. Беляева, Временник, кн. 14.
8 Посадники, тысяцкие, сельские старосты, сотские упоминаются уже в Русской Правде, а равно в ней говорится о ремесленниках, ремесленницах и купцах; см. Калачева, Свед. о Рус. Прав.; стр. 125, 126; о древнем мирском сходе см. у Соколовского, Очер. ист. сельск. общ., стр. 134–137. «Лучшие люди», державшие землю древлян; Лавр. лет. 24.
9 Каждый из народцев составлял уже до некоторой степени политическую единицу, под названием «земли»; Костомаров, Начало единодерж. в древ. Руси, в истор. моногр. т. XII, 7. Бестужев-Рюмин, Рус. ист. т. I, стр. 44 и 46. Из местных князей известны: Маль у древлян. См. сведения о славянской жупе и жупанах у Ибн-Доста, Гаркави, Сказ. мусульм. писат. о слав. и руссах, стр. 266.
10 Важнейшие положения, высказанные Сергеевичем в сочинении «Вече и князь» (цит. по изд. 1867 года), сводятся к следующему: 1) Вече не создано князем; оно составляло первоначальную форму быта (стр. 1); 2) по свидетельству летописца (Суздальского), втор. полов. XII в., во всех волостях (областях) тогдашней России существовал старинный обычай сходится на вече, как на думу (стр. 19); вечевой быт был явлением необходимым в древней Руси, а потому и всеобщим (стр. 20); 3) участие в вечевых собраниях понималось в древней Руси, как право, которое принадлежало всем свободным (стр. 41); 4) при жизни отцов дети не участвовали в народных собраниях (стр. 43); 5) вече – есть форма непосредственного участия народа в общественных делах, а не чрез представителей (стр. 57); 6) для обязательности решения веча необходимо было подавляющее большинство (стр. 58). О порядке созвания веча, месте его, продолжительности, порядке совещаний, предмете ведомства, см. стр. 51–85 (по изданию 1893 г., юрид. древ., II). Костомаровым (Ист. моногр. т. XII, 23) высказано: «вече существовали в незапамятные времена; варяжские князья не уничтожили этого коренного признака славяно-русской жизни, да и не могли, и не старались его уничтожить в ту эпоху, когда власть княжеская ограничивалась собиранием дани»; о сельских вечах см. стр. 31. Типично выразилась народная воля при избрании на Киевский стол Владимира Мономаха, а также затем в 1146 г. при избрании Ростислава. Граждане прямо высказались, что не желают переходить от одного князя к другому в виде наследства в частном быту. О вечевом помосте см. Забелина, Ист. русс. жизни, II, 403. Об участии народа в государственных договорах см. договоры Олега и Игоря с греками.
11 Древняя Россия не знала сословий; это явление царской эпохи нашей истории; только первые зародыши его относятся к концу княжеского периода; Сергеевич, Вече и князь, 31; см. согласное мнение Костомарова, Ист. моногр. т. XII, 56.
12 Пришлая власть не изменила древних народных обычаев и быта, не приносила с собой ничего существенно нового, и народы, при благоприятных условиях, могли впоследствии развиваться на собственных началах; «земли (области, отдельные княжеские) оставались со своим самоуправлением; варяжские князья, владея славянскими народами, не требовали от них существенных изменений быта», Костомаров, Ист. моногр т. XII, стр. 11. См. мнение Беляева, Крест. на Руси, стр. 20, 21. О неприкосновенности жилищ см. ст. 58 Троиц. и 16 Академ. списков Русской Правды.
13 См. сочин. Сергеевича, Вече и князь, стр. 20–22, 70, 72, 75; признание того или другого князя наследственным неизвестно древней Руси. На всем севере, в обширных Новгородских и Псковских областях, князь и народ были двумя факторами государственной жизни, причем народ сохранил за собой, помимо князя, право, как в управлении (назначение высших сановников, посадского и тысяцкого), так и в суде (над этими сановниками). Юрид. древн. II, 38, 50.
14 Костомаров указывает прямо на отсутствие вотчинного права в княжеском управлении (Ист. моногр. т. XII, стр. 38) и на заблуждение тех, кто воображал, что древние князья были вотчинниками или владельцами своих уделов (ст. 41); князь – правитель земли, а не владелец (ст. 51); власть князю давалась землею везде и зависела от неё (ст. 43, 49); см. в особенности стр. 69 и 86. Быть государем – не значило еще быть собственником всей государственной территории; такой, взгляд Московского государя второй половины XV века; Сергеевич, Юрид. древн. I, 74. Противоположный взгляд проводится в монгольском государственном праве, см. Неволина, Ист. русс. гражд. закон, т. II, стр. 136 и послед.
15 Наделение Изяславом Киево-Печерского монастыря землею, лежавшей впусте; Лавр. лет. 68. См. о выделении земель в пользу князя, дружинников, церкви, – стат. Кавелина, Поземельная община в древней и новой России, «Вест. Евр.», 1877 г. май; Лешкова, Рус. нар. и госуд. стр. 163; Градовский, Ист. мест. управ., стр. 11.
16 Соловьев (Ист. России, т. I, стр. 213) замечает, что наши дружинники не могут иметь значение дружинников западных; они не могли явиться для того, чтобы делить землю, ими не завоеванную. Княжьи посадники и наместники водворялись в правительственных центрах с характером правительственным, а не владельческим. Княжьи мужи, дружинники получали от князя содержание: пищу, одежду, коней и оружие (215). Беляев, (Крест. на Руси, стр. 21) замечает, что князья оставляли землю за прежними владельцами; они постоянно покупали земли у частных собственников. Далее, этот историк указывает на приобретение поземельной собственности дружинниками общими гражданскими способами приобретения. – Даже Чичерин, поднявший известный спор с Беляевым о сельской общине в России, и утверждавший в своих статьях (см., напр., «Опыт. по ист. рус. права», 1858 г., «Еще о сельской общине» – ответ г. Беляеву) о полной принадлежности земли князю, как последствие завоевания, тем не менее допускал, что князья, в первое время занимаясь родовыми счетами и ища с дружиной добычи, мало дорожили землей; довольствуясь данью, они не вмешивались во внутренний распорядок общин (стр. 93). Также этот писатель находить многочисленные примеры того, что частные земли прямо отличаются от княжеской вотчины (78), и что частные села князья нередко покупали у владельцев, обращая в полную свою собственность, которой они могли уже распоряжаться, как хотели, и с которой могли требовать не только суда и дани, но и всяких других повинностей (80). «О собинах» см. Акты юридич. № 8.
17 См. о правах и обязанностях в княжескую эпоху выборных людей старост, и о посредничестве общин, у Беляева, «Крест. на Руси», стр. 30, 55. Беляев говорит: (112) «община не только раздавала участки своих земель крестьянам, но и защищала свои земли от присвоения их посторонними людьми или ведомствами, подавала челобитных судьям или государю, тягалась за свои земли на суде и вообще была хозяином своих земель». О сотских и старостах, их обязанностях, избрании, и т. п. у Сергеевича, «Вече и князь», стр. 343, 374–376. Срав. ст. «Рус. пр.», Академ. список 22.
18 Сергеевич, Вече и князь, 38 (таблица классов населения), Юрид. древн. I, 161; Костомаров, Ист. моногр. т. XII, стр. 57–59; Беляев, Крест. на Руси, стр. 11 и 12.
19 См. отличия свободного класса населения от несвободного по постановлениям «Русской Правды»; Калачева, Рус. Прав., стр. 126, 127, 132–134, 135, 141–145, 157, 159, 160, 164, 165, 168, 183, 201, 204, 212, 215, 224 и 228.
20 Бояре встречаются в числе купецких старость, житьих людей (т. е. зажиточных); дети священников– в отделе бояр, купцов и черных людей. Бояре из племени смердов; Сергеевич, Юрид. древн. I, стр. 173, 193. См. Никитского, Св. Великий Иван на Опоках, Ж. М. Н. П., 1870 г. № 8. См. также у Беляева, Крест. на Руси, стр. 49, 50. См. «Русские достопамятности» 1815 г. ч. I, стр. 110 и Акт. Арх. Эксп., т. I, № 9. Весьма важно сопоставить права этих «меньших людей» на Руси в эпоху «Русской Правды» с западным законоположением, по которому одно пребывание свободного человека на господской земле 1 год и 1 день делало его рабом.
21 Сергеевич, Вече и князь, 35.
22 Беляев, Крест. на Руси, 22–27; Сергеевич, Юрид. древн. I, закупы, стр. 176.
23 Беляев, Крест. на Руси, 75. Эти договорные права нашли себе ясную нормировку в Псковской судной грамоте; см. ст. 40, 42, 43, 44, 51, 63, 75, 84, 85, 86, 87.
24 Мы твердо убеждены, что Московские государи не выдумали «общину», а считая для себя выгодным найденную ими форму поземельного владения крестьян, укрепляли её в своих владениях, и когда ими завоевана была Новгородская земля (где по новейшим изысканиям нашего ученого Сергеевича преобладала фермерская система хозяйства, см. его статьи в Ж. М. Н. П., 1901 г. фев. март), то тогда ими создана была там «крестьянская община».
25 По мнению Костомарова (Истор. моногр, т. XII, 94) татарские ханы сделали князей из правителей земель – вотчинниками их. Только в северных областях (Поморских, в Обонежской пятине – Олонецкой губернии – в Архангельском крае) сохранились черносошные крестьяне на землях, не розданных в поместья и вотчины, тогда как в остальной России все сельское население разделялось (в XVII в.) на дворцовых, церковных и помещичьих крестьян; см. Чичерина, Опыты по ист. рус. пр. 1858 г., стр. 101, также Соколовского, Очерк ист. сельск. общ. 12, 19, 20; на стр. 152 указывается о принадлежности земли на праве собственности целому населению в казацких областях (Донской и Уральской).
26 «Крестьянские общины были различны: у крестьян, живущих на черных или общинных землях, самою большою общиною была волость, имевшая своего старосту; в эту высшую общину тянули низшие общины: села и большие деревни, приписанные к волости и имевшие также своих старост, а к селам тянули малые деревни, починки и другие мелкие поселки; – у крестьян, живших на землях частных владельцев, общину составляла вотчина, т. е. все села, деревни и починки, принадлежащие к одному имению и находящиеся в одном уезде»; Беляев, Крест. на Руси, стр. 39 и 40. Соколовский (Очерк ист. сельск. общ., стр. 93) делает примечание: «не говоря уже о черных, но и во владельческих деревнях, крестьянская земля, по прикреплении, строго отделялась от земель вотчинника, обрабатываемых несвободным населением, и состояла в общинном пользовании». – См. Судебн. I, 54, 57, 63; Ср. Судебн. II, 83, 84, 88, 89, а также 72, 73. См. также Акт. Юрид. 4, 6, 7, 8, 9, 11, 71, 151, 175, 187; Акт. Эксп. т. I, 20.
27 Собирание податных денег (предоставлено) старостам и выборным лучшим людям, за верою и за выбором всех людей, чтоб полные люди пред бедными во льготе, а бедные пред богатыми в тягости не были и никтоб в избыли не был; Лешков, Рус. нар. и госуд. 259. «Сильнейшие и богатейшие не должны были скупать земель у слабейших и беднейших», Неволин, Ист. граж. закон. II, 142.
28 См. Акт. Экспед. т. I, 268.
29 См. Акт. Экспед. I, 234: Дополн. к Акт. Ист. т. I, 56, 117, 119.
30 Новгор. лет. 1572; Акт. Юр. 278; Акт. Ист. III, 47.
31 Акт. Экспед. I, 92, 242, 243, 267; т. III, 35, 36; Акт. Ист. I, 105; Судеб. 1497 г., ст. 38; Судеб. Цар. 62, 68; Беляев, О поземельн. владен. 6.
32 Беляев, Крест. на Руси, стр. 58 и послед.; Соколовский, Очер. ист. сельск. общ. 142–158. Акт. Экспед. I, 242, 243, 300; т. II, 19; Доволн. к Акт. Ист. I, 45; Сергеевич, Юрид. древн. I, 339, 340.
33 Акт. Экспед. I, 242, 243, 256.
34 Владельческие крестьяне, наряду с черными, платили государственные повинности; законодательство их не различало. См. О разложении наместнического корма, Акт. Эксп. I, 128 (Градовский, Ист. мест. учрежд. 97). Холоп не платил повинностей. В начале всякая земля несла подати. Белые земли образовались впоследствии. Подати отбывались посошно с черных и владельческих земель. Крестьяне боярских и монастырских земель несли одинакие повинности с черными; нередко составляли одну волость с черными (Акт. Эксп. 52, 53, 69; Акт. Ист. 15, 49.). Беляев, Крест. на Руси, 44. Уничтожение черных общин – явление позднейшие.
35 На владельческих землях выход обусловливался предварительным расчетом с землевладельцем, т. е. уплатой «пожилаго» и «повоза» (пошлин, установленных Судебниками – I, 57 и II, 88), причем последний сбор назначался с каждого воза, на котором крестьянин увозил свои вещи.
36 Акт. Юрид., 23, 136; П. С. З. № 1157, указ 1626 г. Улож. ц. Алек. Мих. XIX, 18.
37 См. заповедные крестьян о запрещении работы по воскресным дням, а также праздничным, от 1590 и 1598 годов, в Акт. Юрид. 358 (также 349, II). См. в тех же Актах «поручные», 301, 302 и др. Акт. Эксп. I, 244, 301. См. также любопытные поручные крестьян-прихожан, помещенные в Акт. Холмогор. и Устюж. епархий (Рус. Ист. Биб. т. XII, 162, 205). В первом акте прихожане поручались за своего односельчанина, под условием уплаты пени («что архиерей укажет»), в добром его поведении и исполнении христианских обязанностей, а во втором акте помещены две круговых поручных в том, что крестьяне, в них перечисленные, явятся к исповеди и будут говеть.
38 Народная перепись 1719 года впервые смешала крестьян с холопами.
39 Иванишев. О древн. сельск. общинах в юго-зап. России. «Рус. Беседа» 1857, III, кн. VII.
40 Обыкновенно помещик распределял землю между своими крестьянами таким образом: несколько семейств, соединив свой рабочий скот и какой у кого водился земледельческий капитал, составляли нечто вроде маленькой общины, товарищества и брали у владельца в пользование себе одну волоку; потом, с общего согласия, разделяли её на целые участки, сообразно с силами и средствами каждого хозяйства, и каждая семья возделывала свой уголок отдельно, помогая, в случае надобности, своим товарищам и отбывая повинности сообща; поземельный оброк за свою волоку вносило все товарищество вместе; Мордовцев, Крест. в юго-зап. Руси XVI в. В законе Винодольском 1280 года народное собрание называется «куп» или «вкуп» (Винодолом в древнее время называлось часть Хорватской земли, находившаяся при море.) У Сербов до сих пор народное собрание называется «скуп». См. Иванишева, О древ. сельск. общ. в юго-з. России, примеч. 2, стр. 6, «Рус. Беседа» 1857 г., кн. VII. Священники в г. Пскове тоже соединялись в «купы», избирая своего поповского старосту; эта должность в XVI в., по административному распоряжению, была введена во всем Московском государстве. См. выражение «не вкупнии попы», в Полн. Собр. рус. Лет., т. V, стр. 22. О существовании «копы» и «копного суда» в Литве см. у Нарбута « Dz. star. nar. Litew», т. III, Вильна, 1838 г. стр. 314, 315. Также у Ярошевича. Obr. Litwy, т. I, стр. 159, 166.
41 В городе Луцке, несмотря на право Магдебургское, которым он пользовался, предместье его Окопища долгое время продолжало сохранять связь с селениями Вышками, Жиличином, Теремных и др. и составляло с ними одну общину.
42 В Литовском статуте, по свидетельству Иванишева (О древ. сельск. общ. в юго-зап. России) в первый раз находим ясные и определенные сведения о существовании сельских общин в юго-западной России, об их древнем обычном праве и народных собраньях. Во всех трех редакциях статута (1529, 1568 и 1588 г.г.) сельская община является не новым, а стародавним установлением. По замечанию Спрогиса (предис. к XVIII т. Акт. Вилен. Арх. Ком., 1891 в.) Литовский Статут взял копный суд под свое покровительство и дал ему свою санкцию. – Для примера, подтверждающего полное сходство копного суда с древнерусским народным судом, приведем обычай «отвода следа на копе» и уплаты пени тем селом, куда приведет копу след преступника, если жители этого села «не выйдут на копу» по её троекратному зову и «не возьмут следа». Сравни постановление Рус. Прав., стат. CXXX, по редакции Калачева. Даже типичные выражения рус. прав., как, напр., «лице» (вещест. улика) «след» и т. п. сохранились в языке копных судов. Интересен также обряд «ставить шапку» (им пользовались как жалобщик, так и ответчик) при важной ссылке на свидетелей; иногда противная сторона приставляла свою шапку, т. е. соглашалась на допрос тех же свидетелей.
43 В некоторых местностях коповище располагалось под дубами, как, напр., в Дубровинском имении (в Витебском воеводстве), где даже один дуб носил название «присяжного»; ист. юрид. мат. Сазонова, т. XXVI, стр. 78, 84.
44 Помещики имели право, по добровольному согласию, предоставлять копе решение споров, возникавших между ними. По замечанию Спрогиса, в большинстве случаев сами помещики обращались к содействию копного суда по своим нуждам и по нуждам их крестьян. Несомненное участие «земян» (помещиков) и во