Вчера сознание было подвергнуто Платонову.
На старте сознание было вполне сознательным и взялось за "Котлован" бодренько. Оно привычно и ловко стало выделять разные художественные приемы, радостно закричало "еще одна поэма в прозе" и шрифтами всякого цвета поотмечало умные мысли автора.
Потом энтузиазм сознания стал стихать...
Потом оно робко пискнуло: "Я устало". "Читай!" - велела ему Воля.
Это была не та воля, что во чистом поле бродит, и ветер бьет ей в лицо, и дальние леса зовут, и гудит пролетающий проезд. Эта воля была совсем, совершенно, безнадежно полной противоположностью первой, и походила пока еще на что-то жандармообразное, с блестящими медными пуговицами.
- Читай! Надо! - сказала Воля, и Сознание, покорно вздохнув, полезло в Платонова дальше.
Через час с лишним, продираясь через текст как через трясину, давно уже не выписывая никаких красивых образов, потому что их не было, потому что на десятки страниц в обе стороны простиралась только жидкая беспросветная грязь, Сознание выдохнуло:
- Не пойду... сил нет...
- Читай! - рявкнула Воля.
- Не... - жалобно заскулило Сознание, но Воля ожгла его приказом как плетью (или плетью как приказом; кто их, этих Воль, разберет?), и Сознание обреченно погрузилось обратно в текст.
Болото превращалось в какой-то вонючий цемент, в котором ты бредешь по горло, и он застывает вокруг тебя, Сознание отчаянно просилось на волю, оно было готово читать что угодно, только не это, но Воля стояла тевтонским рыцарем, сверкающим железом, и милосердия проще было добиться от текста, чем от нее.
Сознание уже не могло ползти, и Воля пригоршнями впихивала в него последние десятки страниц, Сознание спазматическими усилиями изрыгало это обратно, потому что невозможно, бесчеловечно, противоестественно принимать в себя это, но Воля была неумолимее гранитной скалы, потому что неотвратимо Карфаген должен быть разрушен, а "Котлован" - дочитан.
Книга кончилась.
Сознание жалким комочком жизни скорчилось где-то в дальнем углу мозга и жалобно всхлипывало. Едва-едва.
У Воли проснулась совесть. И она сказала Сознанию со всей добротой, на которую она была способна:
- Ничего, завтра тебе Ильфа и Петрова дам почитать. Там примерно о том же самом, только по-человечески.