Любопытство – страшная штука. Несмотря на требование монаха, не подглядывать и тем более не подслушивать, Збруев отправился в конюшню, как только начало смеркаться. Он и не собирался мешать. Ни в коем разе! А зачем? У него имелось оконце, сквозь которое внутренности денника просматривались, что на ладони. А почему? В это-то и спрятана вся хитрость: оконце выходило прямёхонько на большое венецианское зеркало, в которое так любил смотреться Хуандай.

«И-эх, необычный конь. Что тут скажешь! Одни привычки чего стоят. Очень любит хорошо выглядеть. Но и бегает как! Но капризный, капризный. Сразу видно – будущий чемпион. А зеркало что? Ну не к озеру же коня водить, чтобы он на себя любовался?» – размышлял Збруев, наблюдая с деревянной стремянки, как Лао Дзы что-то шепчет жеребцу на ухо. Вдруг раздалось пыхтение, на стремянку с другой стороны лез Пыщин.

– Ну что там? – громким шёпотом спросил конезаводчика, заглядывая в узкое прямоугольное окно.

– Тише! Бормочет что-то. Жаль неслышно.

– Ты смотри. Зачем-то уши накручивает. Массаж? Чудно.

– Я тебе сейчас сам сделаю массаж, будешь мешать.

– Всё-всё, я только поинтересоваться своим протеже.

Тем временем Лао Дзы притащил широкую скамью прямо в денник и расположился спать рядом с жеребцом, благо помещение позволяло. Вскоре сквозь решётку начал пробиваться пульсирующий свет. Хуандай фыркал рядом на свежей охапке сена. Во сне он дрыгал ногами, словно бежал куда-то. При этом начал махать ушами, словно крыльями, чего за ним никогда не наблюдалось. Вскоре свет, исходящий от монаха, начал меркнуть. В конюшне стало темно.

– Ну что скажите? – поинтересовался Пыщин у Збруева, спустившись на землю..

– А чёрт его знает. Этих цигунов не разберёшь. Мне показалось или взаправду он прошлой ночью дольше светился. Сегодня что-то быстро погас?

– Точно. Я думаю, это от перерасхода энергии. Это как аккумулятор для запуска мотора. Несколько раз дёрнет и уже заряжать нужно.

– Ты мне эти железнодорожные штучки оставь. Я в них ни бельмеса не понию.

Збруев многозначительно помолчал:

– Значит, и взаправду постарался монах. Ну что ж, завтрашний день покажет, какая у кого правда. Ты слышал, губернатор своего Гренадера заявил?

– О Хуандае никто ничего толком не знает. Одни догадки. Новичок, что тут скажешь. Такой куш можно огрести, если с умом всё сделать.

– Молчи! Завтра и сделаем… с умом. Ты уже слух пустил? Народ подогрел?

– А то! Публика керосином брызжет. Что да как, интересуются. Тут самое главное, времени у них нет, чтобы всё разведать. А у нас все козыри на руках: и монах, и конь. Страсть, какая катавасия завертелась. Завтра тотализатор взорвётся от денег.

– Ну я-то твой интерес знаю. Только смотри у меня, чтобы без обычных твоих закидонов. Лично под паровоз положу, если подлость сделаешь.

– Я?! Вы же меня знаете. Могила!

– Вот и то-то, что знаю. Значит, говоришь, губернатор ни сном ни духом. Ну что ж, завтра посмотрим, что он там не знает.

Сквозь закрытые веки Хуандай почувствовал свет, исходивший от странного человека. Ночью чужак пришёл в совсем другой одежде, уже пахнущей чайным деревом, и начал зачем-то разминать уши. Жеребец во сне инстинктивно дёрнул задней ногой, расслабляя мускулатуру. Мысли текли медленно, размеренно, можно сказать, основательно:

«Собственно ничего такого, даже приятно, но чудно. Ещё зачем-то начал шептать на японском какую-то ерунду. Мол, я лучше всех. Как будто я сам не знаю! И самые красивые уши – это у меня. Мол, лучше не бывает. А что уши? Совсем и ничего они у меня. А что? Даже что и вообще отличные. Сейчас, если вспомнить, так у остальных лошадей, ну тех, которых я по крайней мере видел на заводе, полная ерунда против моих идеальных украшений. Чужак, наверное, думал, что я не понимаю японский. А мне без нужды. Я мысли читаю. Ну когда хочу. А это человек чистый, как озёрная вода. Всё у него на виду. Совсем не врёт. А раз так, то и насчёт ушей полная правда. Вот только зачем он сказал, что ими нужно махать? Странная идея…

Если ими махать, то они могут износиться раньше времени? И зачем на ипподроме?

"Это чтобы другие видели" – раздался мысленный ответ спящего рядом чужака.

Тоже странно. А что, все слепые? Хотя, взять к примеру, Харитона. Он всегда расчёсывает гриву. Очень аккуратно расчёсывает, но никогда не говорит об ушах. Он просто хвалит мой характер. Что тоже приятно. Может, поэтому ими нужно махать? Может, и прав чужак? Но если постоянно махать, то все привыкнут и перестанут замечать. Или вовсе в дураки определят. Нет, так не годится! Нужно будет понаблюдать за людьми, когда лучше всего махать?» – эта была последняя мысль Хуандая, прежде чем он окончательно погрузился в крепкий лошадиный сон.

Критически посмотрев на Пыщина при свете электрического фонарика, специально взятого с собой, чтобы не споткнуться в темноте, Александр Петрович распорядился:

– Ты вот что. Оставайся здесь, чтобы твой протеже не сбежал ночью. Вот тебе фуфайка, – он скинул стёганный ватой жилет. – У ворот будка стоит. Смотри не проморгай. А то весь проект коту под хвост прыгнет.

– Прыгнет?

– Это что сейчас было?

– Прыгнет так прыгнет. Чё сразу не сказал?

– Вот и не надо умничать. Сейчас мы в одной лодке. Завтра день икс. Ты не думай, я сторожей навострил к тебе в подмогу. Но, сам не плошай.

Проснувшись на онемевшей от жёсткой скамьи руке, сонный Лао вышел из денника и сделал в проходе несколько китайских гимнастических движений, названия которых давно забыл. Из-за загородки за ним внимательно наблюдал Хуандай.

– Ну чё, хорошо выспался? – поинтересовался монах, на что конь независимо фыркнул, не желая отвечать на глупый вопрос. Он всегда хорошо спал.

– А я по твоей милости все бока отлежал на энтой лавке. Знал бы, соломы постелил. Ты у меня все силы выпил, кровопивец. Ещё ночью брыкаться начал. Чё снилось-то?

«Чё надо, то и снилось. Кто ты такой, чтобы всё рассказывать?» _ подумал жеребец.

– Ага, так значит! Как старого человека жизни лишить, так, пожалуйста, а поделиться ничтожным сном, так вредность играет. Так, что ли?

«Это как это я его жизни лишил? Глупость сказал, не подумал. Вон он стоит и руками машет словно мельница. С чего взял – непонятно?» – дёрнул ушами Хуандай.

– Правильно. Из-за них вся беда. Обычно-то я летаю во сне. А здесь пришлось с тобой поделиться. Но тебя разве проймёшь? Вон сколько мяса отрастил, словно кашалот какой!

«Опять про уши болтает. И чего такого в них нашёл? Красивы – да, но у меня и другие достоинства имеются».

– Вот здесь ты полностью прав – старость не радость. Здесь не поспоришь. Ты вот что. Попроси конюха уши массировать почаще. Чё скалишься? – возмутился Лао, заметив обнажённые зубы Хуандая. – Ничего смешного. В них у тебя вся сила скрыта. Ты ещё не знаешь, а скоро узнаешь. Да что я говорю с тобой, когда ты такой ехидный.

«А как не смеяться над глупым чудаком. Скажет тоже, сила в ушах. Ещё скажи, что в хвосте. Вот смеху будет. Зачем хозяин привёл этого чудака? А вот, теперь я знаю – это чтобы посмешить меня перед скачками», – здесь конь заржал.

– Ну вот! Вот и договорились, животина неблагодарная. Я со всей душой, силы последние, можно сказать, отдал, а ты веселишься. Всё, прощай. Видеть тебя больше не хочу ни разу. Ни тебя ни твоих ушей, чтоб они провалились навсегда в Тартарары, – с этими словами всемилостивый Лао Дзы вышел из конюшни.

Яркие лучи рассвета трепетали сквозь осеннюю листву на свежем штакетнике, покрывающий ворота. Влажный воздух звенел от чириканья только проснувшихся воробьёв. Где-то далеко мычала корова. Тянуло вкусным дымком от веток яблони, которыми разжигала самовар Агафья. Побелка на конюшне казалась по-особенному белоснежной от раннего солнца. Все неровности штукатурки имели своё особенное оправдание. Стена дышала утром, словно в этом и заключалось её предназначение, напротив настоящей надобности.

Услышав торопливые шаги за спиной, Лао обернулся, его догонял зевающий Пыщин.

– У меня разговор, приватный навсегда.

–? – вопросительно поднял брови Лао.

– Вы в скачках уверены?

– Всё в руках Всевышнего. А что, беспокоит?

– Я тут, пока вас караулил, размышлял. Наверняка вас тащили аж с самой Японии не за просто так. Значит, эффект неустойчив? Надолго эта резвость образуется у Хуандая?

– И что теперь ответить тебе, мил человек?

Пыщин уставился в небесно чистые глаза монаха с пронзительным прищуром азартного человека. После короткой паузы произнёс:

– Ага, я всё понял. Без нужды! Сам добежал. Идёмте чай пить, у меня имеется ещё один вопросик. Так незначительный совсем, но для меня очень даже что и важный. Ведь вы не откажете? Тем более что я вам такое купе организовал, просто закачаешься. Самое что ни на есть лучшее во всём поезде, с учётом тех, конечно, что заняты, но отличное, просто лучшее. Здесь могу гордиться собой. Ну так вот, возвращаясь к нашему вопросику…

Глава 2 Искушение цигуном https://dzen.ru/a/ZbTxkf1ODRSNHjnt?share_to=link
Глава 4 Полёт чубарого

Серия сообщений "Цыгун для Хуандая":

Странная шутка Лао Дзы на ипподроме.

Часть 1 - Глава 2 Искушение цигуном
Часть 2 - Глава 3 Необычный метод
Часть 3 - Глава 4 Полёт чубарого
Часть 4 - Глава 5 Улыбка Лао Дзы