1830-е годы были очень ярким временем, причем в самом прямом смысле: платья, модные аксессуары, интерьеры - все было расцвечено великим разнообразием оттенков. Сейчас нам сложно даже представить, насколько богата была тогда цветовая гамма: в наше время даже специалисты порой не могут дать определение тому или иному оттенку или найти его точный аналог. Тогда же все многоцветие находило словесное выражение и малейший цветовой нюанс, упомянутый в журнальной статье, был понятен любой моднице. И конечно, ни один оттенок не мог быть заменен на другой, «близкий по цвету»: все они были единственными в своем роде.
В этой статье мы попробуем проследить за «модными» цветами 1830-х годов, богато представленными на страницах одного московского журнала - «Молвы». Как гласило полное название, это был «журнал мод и новостей, издаваемый при Телескопе». Он начал выходить в 1831 году и прекратил существование в 1836-м. Тем интереснее проследить за «жизненным циклом» цветов на таком кратком и ограниченном временном отрезке.
Рассказы о модных новинках, публикуемые в конце выпусков «Молвы», тогда честно именовались «Парижскими модами», поскольку по большей части основывались на известиях модных журналов, выписываемых из Франции. Таким образом, из Франции приходили и очень многие слова «модного» лексикона, а вместе с ними - и цветообозначения.


Барышня-крестьянка


Забавно, что если по каким-то причинам из Парижа не было известий, смотрители модных новостей сокрушенно восклицали: «Черная неделя моды!» (Молва 1832: 100). Конечно, это метафора, но она имеет свой «цветовой» смысл. Чистый черный цвет тогда воспринимался не иначе как траурный.
Большое внимание к цветовой гамме объясняется тем, что цвет в моде первой половины XIX века значил ровно столько же, сколько и фасон. «Вкус женщины выражается в том, как приколото ее перо, какого цвета ее платье или как оно сшито», - объясняет «Молва» (Молва 1834: 14). В сущности, цвет должен был аккомпанировать фасону. К тому же определенные цвета были «принадлежностью» тех или иных деталей туалета. Скажем, рединготы или мантильи в определенный сезон носились только двух-трех цветов, и не иначе. То же касалось ботинок, перчаток, шляпок. Встречались такие, например, строгие указания: «Ботинки должны быть палевого цвета» (Молва 1831: 126); «Cache-nez1 бывают пунцовые, оранжевые и зеленые» (Молва 1833: 59). И конечно же, из всех этих деталей в результате составлялась композиция - наряд, выстроенный по принципу сочетания цветов.
В начале 1830-х годов журнал «Молва» формулирует на своих страницах основной принцип современной моды: от жестких предписаний прошлых лет ее отличает бóльшая свобода. «Никогда еще мода не была так либеральна, как нынче; очевидно, что она шла за успехами века, освобождаясь и сама от тех смешных уставов, которые некогда предписывала нашим бабушкам. Тогда был только один вид, цвет, покрой - шаг за черту и не было спасения» (Молва 1832: 291). Теперь же, уверяют обозреватели мод, выбор велик и каждая дама может подобрать и цвет, и фасон, наилучшим образом подчеркивающие ее достоинства.
Как пишет Раиса Кирсанова, в интересующий нас период, то есть «с середины XVIII в. до 1840-х гг. все светлые тона, особенно для нарядных платьев, были очень популярны, и с каждым из них - голубым, розовым или желтым - были связаны разнообразные оттенки» (Кирсанова 1995: 192). Страницы «Молвы» подтверждают: это было очень многоцветное время. Расцветки по-настоящему праздничны - «нарядные цвета», как писали тогда (Молва 1833: 4). Даже из декоративных интерьерных вещей «преимущественно в моде те, кои делаются из разноцветных, смешанных каменьев» (Молва 1831. № 11: 15).
Основные тона, остававшиеся востребованными на протяжении всех шести лет существования «Молвы», - это белый, голубой, розовый, зеленый, желтый, лиловый, коричневый. Но, пожалуй, самое увлекательное - следить за изменяющимися оттенками основных цветов.



Станционный смотритель



Один из любимейших оттенков голубого цвета - небесно-голубой. Что между тем не мешает различать рядом и голубой, и бледно-голубой, и экзотический bleu Haïti, и lapis (ляпис-лазурь), и «цвет синих фиалок». Заметим, что многие названия цветов в то время употреблялись еще по принципу, сформулированному Пушкиным: «Шишков, прости: не знаю, как перевести». Обозреватели моды этих лет очень непоследовательны: один и тот же цвет называется то по-французски, то по-русски. Причем, в русских цветообозначениях еще нет выработанного принципа переложения с иностранного языка: используется или перевод, или транслитерация французского слова. Но даже когда русский эквивалент найден, ничто не мешает автору тут же вернуться к французскому варианту.
Очень многообразны оттенки зеленого цвета, которые на страницах «Молвы» так и называются: «зеленый разных теней» (Молва 1831: 95). Невольно изумляешься: как они все различались. Рядом с зеленым, светло-зеленым и темно-зеленым (или le vert très-foncé) существуют «колибри», «цвет капусты» (или vert-choux), «английской зелени», «миртовый», «изумрудный зеленый», vert-pomme (по-русски его предпочитали передавать транслитерацией: «вер-де-пом» или даже «вердепомовый», хотя следовало бы, наверное, перевести: «яблочный» или «цвет зеленого яблока»), vert-perroquet (то есть «попугайный зеленый» или «цвет зеленого попугая»), «цвет зелени молодых древесных побегов» (или vert-bourgeon), «цвет осины», а также «зелено-водяной цвет», «цвет зеленого жука» и vert dragon.
По поводу последнего оттенка существуют разночтения. В книге, посвященной цветообозначениям в русском языке, этот оттенок назван «вердрагоновым» (в XIX веке такое название было в ходу наравне с vert dragon, но в «Молве» встречается только французский вариант). Авторы книги полагают, что название можно перевести как «зеленый драгунский» (от фр. dragon - драгун), то есть «цвет драгунской формы», но не исключают возможности происхождения названия от фр. dragon - дракон (Василевич 2008: 178). Что же это был за оттенок: драгунской формы или некий неопределимый «драконий зеленый»? Конечно, сейчас уже не скажешь наверняка. Как справедливо замечает Р. Кирсанова, «восприятие цвета является сложным психофизическим процессом и зависит от многих субъективных факторов» (Кирсанова 1995: 158). Это так даже для современников и «носителей» цветовой информации. Что уж говорить об их потомках - даже в тех случаях, когда сохранилось более или менее подробное описание оттенка.


Пиковая дама


Так, в «Московском телеграфе» за 1827 год (№ 18: 119) встречается описание цвета, который спустя несколько лет «Молва» назовет «цветом английской зелени»: «Зелено-серым цветом в некоторых магазинах называют тот же оттенок, который в других называют зеленым Английским» (цит. по: Кирсанова 1995: 64).
Определения некоторых тонов можно найти в литературе, посвященной истории цветообозначений, например в книге «Цвет и названия цвета в русском языке». Мы узнаем, что попугайный цвет - яркозеленый (Василевич 2008: 171); капустный - светло-зеленый (там же: 175); миртовый - темно-зеленый (там же: 176). Но много ли сообщают нам эти описания для понимания точного оттенка цвета?
Другим популярным цветом 1830-х годов был розовый. У него не было такого разнообразия поименованных «теней», как у зеленого; но розовый тем не менее тоже был разным, и различие тонов имело принципиальное значение. Например, «Молва» за 1831 год описывает шляпку, которая «отличалась перед всеми прочими своим превосходством». В чем же состояла ее прелесть? В оттенке розового цвета, который назван «совсем новым» и к тому же гармонирует с пером «розового живогоцвета» (Молва 1831: 20, 15; курсив мой. - В.В.). Как понимали такие различия тонов читательницы журнала, остается загадкой: никаких более подробных определений в журнале не дано. Но из описания корреспондента очевидно, что к подобным цветовым тонкостям относились вполне серьезно.
Существовало несколько очень распространенных тонов, более насыщенных и темных, чем розовый: темно-розовый, малиновый, пунцовый, гранатовый, «цвет алой вишни». Например, в 1831 году «предпочтением пользуются азиатские газы гранатового цвета» (там же: 143), и на балах все появляются в «весьма коротких шарфах», сделанных из этого материала. А весной 1832 года «цвет алой вишни с каждым днем умножается на маленьких шляпках» (Молва 1832: 188). К осени, пишут обозреватели моды, «на шляпках видно уже изменение яркого цвета алой вишни, который, с примесью белого, кажется светло-розовым» (там же: 324). Очень интересная оценка изменения тона: не просто один цвет заменяется другим, но темный оттенок был разбавлен белым, что дало в результате легкий, светлый цвет. Превращение происходит практически у нас на глазах.


Пиковая дама


Возвращаясь к определению оттенков, можно ли с уверенностью сказать, что цвет, названный на страницах «Молвы» «цветом алой вишни», совпадал с «цветом вишни» или вишневым? Случайно ли здесь дополнение «алой»? Вполне вероятно, что этот оттенок, модный в 1832 году, отличался от известного нам сейчас вишневого. Раиса Кирсанова приводит в своей книге очень показательный пример с другим цветом, называвшимся éminence, то есть в переводе с фр. - «возвышенный». В 1828 году «Московский телеграф» истолковывал его как фиолетовый. В 1829-м он описывается как красно-пурпурный. И, наконец, вскоре тот же «Московский телеграф» (1829, № 2) пишет «Какой цвет éminence? Спор не окончен: иные думают, что фиолетовый» (Кирсанова 1995: 158).
Что же касается вишневого цвета, в начале XIX века он еще не получил устоявшегося обозначения и назывался очень по-разному. Первым в цветообозначении было, конечно, французское слово cerise - вишня, черешня. Именно «цветом cerise» вишневый нередко называется на страницах «Молвы». Затем возникли русские варианты: образованное от французского слово «серизовый», транслитерированное, а не переведенное, и, наконец, попытка описать цвет по-русски словосочетанием «цвет вишни». Хотя, как замечает исследователь истории цветов Наталья Бахилина, русское цветообозначение «вишневый» «появляется сравнительно рано, по крайней мере с конца XIV в.» в древнерусских деловых памятниках (Бахилина 1975: 247).
Не менее разнообразны названия тонов лиловой гаммы, то есть цвета, получаемые от смешения красного с синим. Pensée - цвет, весьма популярный в 1830-х годах. Заманчиво перевести его на русский романтично: «цвет раздумий» (от фр. pensée - мысль, дума, размышление). Но на самом деле словом pensée по-французски называются анютины глазки. Этот цветок когда-то получил такое имя по метафорической связи с размышлениями, думами, воспоминаниями, с напоминанием о смерти. «Молва» характеризует цвет pensée как лиловый. Латинское же название анютиных глазок - Viola tricolor - роднит «цвет анютиных глазок» с фиолетовым, который иногда еще назывался виолетовым. На страницах журнала встречается и одно и другое название.


Барышня-крестьянка


Возвращаясь к определению оттенков, можно ли с уверенностью сказать, что цвет, названный на страницах «Молвы» «цветом алой вишни», совпадал с «цветом вишни» или вишневым? Случайно ли здесь дополнение «алой»? Вполне вероятно, что этот оттенок, модный в 1832 году, отличался от известного нам сейчас вишневого. Раиса Кирсанова приводит в своей книге очень показательный пример с другим цветом, называвшимся éminence, то есть в переводе с фр. - «возвышенный». В 1828 году «Московский телеграф» истолковывал его как фиолетовый. В 1829-м он описывается как красно-пурпурный. И, наконец, вскоре тот же «Московский телеграф» (1829, № 2) пишет «Какой цвет éminence? Спор не окончен: иные думают, что фиолетовый» (Кирсанова 1995: 158).
Что же касается вишневого цвета, в начале XIX века он еще не получил устоявшегося обозначения и назывался очень по-разному. Первым в цветообозначении было, конечно, французское слово cerise - вишня, черешня. Именно «цветом cerise» вишневый нередко называется на страницах «Молвы». Затем возникли русские варианты: образованное от французского слово «серизовый», транслитерированное, а не переведенное, и, наконец, попытка описать цвет по-русски словосочетанием «цвет вишни». Хотя, как замечает исследователь истории цветов Наталья Бахилина, русское цветообозначение «вишневый» «появляется сравнительно рано, по крайней мере с конца XIV в.» в древнерусских деловых памятниках (Бахилина 1975: 247).
Не менее разнообразны названия тонов лиловой гаммы, то есть цвета, получаемые от смешения красного с синим. Pensée - цвет, весьма популярный в 1830-х годах. Заманчиво перевести его на русский романтично: «цвет раздумий» (от фр. pensée - мысль, дума, размышление). Но на самом деле словом pensée по-французски называются анютины глазки. Этот цветок когда-то получил такое имя по метафорической связи с размышлениями, думами, воспоминаниями, с напоминанием о смерти. «Молва» характеризует цвет pensée как лиловый. Латинское же название анютиных глазок - Viola tricolor - роднит «цвет анютиных глазок» с фиолетовым, который иногда еще назывался виолетовым. На страницах журнала встречается и одно и другое название2.
Несколько раз за год на страницах «Молвы» обязательно назывались «самые любимые» цвета, то есть наиболее популярные, как мы их сейчас называем «модные». Какими они бывали?
В начале 1831 года, пишет журнал, «более употребительные цвета суть: розовый, зеленый (колибри) и желтый» (Молва 1831. № 3: 8); «шляпки более носят атласные, цветов небесно-голубого, розового и лилового» (Молва 1831. № 4: 8). К концу года изменяется общий тон шляпок: они становятся «большей частью темных цветов, например темно-фиолетовые» (Молва 1831: 271). В то же время «большая часть платьев цвету bleu Haïti или темно-зеленого» (там же: 384).
В течение 1831 года в моду все более входит белый цвет: «Платье цветное теперь редкость, - пишет «Молва», - позволяются однако ж по белому фону маленькие цветочки» (Молва 1831: 126). Белый становится излюбленным цветом даже для прогулок верхом: «Амазонское платье, шляпка, галстучек, штиблеты, даже самый хлыстик должны быть белые» (Молва 1831. № 24: 16). С зимы 1832 года на балах «белый цвет... господствует над всеми» (Молва 1832: 83). «Почти во всех собраниях в продолжение нынешней зимы особенно многочисленны были белые платья, за которыми непосредственно следовали розовые и голубые» (Молва 1832: 56), - пишет обозреватель «Молвы». Кроме того «лиловый цвет в большом употреблении» (там же: 124). Осенью общая гамма изменяется: «Самые модные теперь цвета следующие: темный разных теней, зеленый-миртовый, зеленый-изумрудный, синий разных теней, особенно подходящий к синему Haïti» (там же: 364).


Пиковая дама


На протяжении того же 1832 года в моду постепенно проникает черный цвет. В магазинах показываются «черные шарфы, вышитые цветными шелками» (там же: 124). Шляпки легких цветов, «зеленой капусты (vert-choux), розового и голубого», начинают подбивать черным бархатом (там же: 395). В результате в 1833 году главным модным цветом становится именно черный.
Однако господство черного цвета в начале XIX века - вовсе не то же самое, что мода на черный в наши дни. Все-таки абсолютно черный наряд в те годы ассоциировался не иначе как с трауром. Как известно, траурная культура была тщательно регламентирована: допускала строго определенные темные цвета для разных периодов траура, определенные ткани для платьев, украшения только из нескольких допустимых, тоже черных, материалов.
Каков же в таком случае модный черный 1830-х годов? Он всегда идет в паре с одним из ярких тонов. Например, мантильи и пелерины принято делать черными, но непременно с цветной подкладкой. «Мантелеты из черной тафты подбивают розовой или голубой тафтой, которая видна, когда концы мантелета отворачиваются» (Молва 1833: 351). Важное условие: яркий цвет подкладки должен быть виден, он - часть цветовой композиции. «Делают также пелеринки из черной тафты, подбитые цветной тафтой» (там же). То же самое - со шляпками и чепчиками: «С тех пор как черный цвет появился и на чепчиках, стали их пестрить всякого рода цветным шитьем. Мелкий горошек зеленый, розовый, голубой, лиловый и проч. очень оживляет черный тюль» (там же: 510). Если год назад разноцветные шляпки полюбили подбивать черным, то теперь совершилось превращение: «Видны шляпки черные атласные, подбитые зеленым, голубым или лиловым атласом» (там же).
Часто черный используется как фон, основной тон платья, которое тем не менее раскрашивается другими красками: «Черный цвет в таком употреблении, что платья, шали, шарфы все по черной земле. <...> Шарфы из черного тюля вышивают в проборку мелким узором или гирляндочками из маленьких цветочков, шелками ярких цветов. Шарфы и шали из китайского крепа или газовые разных сортов, вышитые также цветным шелком, в большой моде» (там же: 351).
Белые бальные платья, бывшие столь популярными еще в прошлом году, в 1833 году тоже повсеместно заменяются на черные. Но с тем же непременным условием: расцветить их яркими тонами: «Черный тюль в большом употреблении для бальных платьев; его вышивают цветным шелком, букетами или полосами» (там же).
Появляется и любимый аккомпанирующий черному цвет: зеленый. «Светло-зеленый цвет в большой моде, его много употребляют для подкладки черных... кружевных мантилий и даже подбивают им маленькие чепцы. Этот цвет идет очень к лицу, особливо когда он соединен с черным...» (там же: 441). И другое описание: «Как прелестен маленький, черный тюлевый чепчик, вышитый зелено-капустного цвета (vertchoux) шелком. Подложен зеленым газом» (там же: 510).
Появляются даже особые аксессуары и украшения, соответствующие новой моде: «Черный цвет до того владычествует, что его употребляют сколько только можно; даже и в цветы, которые прикалывают к шляпкам или волосам; роза, называемая роза-негр, делается в середине розовая, а по краям черная» (там же: 484).


Дубровский


«Молва» за 1834 год пишет: «Нынешний год также черный цвет в большой моде» (Молва 1834: 298). Однако уже в начале года в употребление возвращаются «самые нежные цвета»: «Маленькие блондовые чепчики... бледно-розовые, небесно-голубые... телесного цвета в большой моде» (там же: 96). В том же году очень популярным оказывается лимонный цвет. А черную верхнюю одежду снова начинает замещать белая: «Много видно рединготов из белых материй, подбитых цветных атласом» (там же: 284).
В 1835 году разноцветие снова в моде. В начале года «самые модные цвета для шелковых шляпок: светло-лиловый, светло-зеленый и розовый» (Молва 1835: 296). В конце «бархатные шляпки цветов зеленого, голубого, синего и мордоре... появились во множестве» (Молва 1835: 286). «Осенняя новость в модах» - платья «зелено-водяного цвета, затканные черными узорами» (там же: 206).
В 1836 году популярной становится совершенно другая гамма: «Цвета дикий и каштановый самые модные» (Молва 1836: 165). Диким назывался серый цвет3. Кроме того, «особенно красивыми» считаются «темнозеленый цвет по светло-зеленому, цвет-Эмма и белый» (там же: 54).
Однако простое перечисление цветов, какими бы разнообразными они ни были, не дает полного представления о колористической моде 1830-х годов, поскольку многое здесь строится на цветовом сочетании. На протяжении всех шести лет «Молва» постоянно пишет о модных цветовых парах, то есть о том, какие два цвета в данный момент принято использовать вместе. Один из них, как правило, идет на «лицо», а другой - на подкладку (подбой), на отделку или используется в рисунке ткани. Или - другой вариант - один цвет идет на платье, а второй - на шляпку или аксессуары. Вот пример наряда, где серный цвет сочетается с оттенками красного: «Креповое платье серного цвета. В волосах гранатовое яблоко. Украшение из коралловых каменьев» (Молва 1831. № 12: 16).
Двумя популярными цветами, гармонировавшими друг с другом, были зеленый и лиловый. Скажем, к зеленой шляпке-капоту делали лиловый подбой (Молва 1831. № 19: 15). Зеленое платье дополняли шляпкой из лиловой объяри4 (Молва 1831. № 18: 15). На платье шла кисея «с лиловыми и зелеными полосами» (Молва 1831. № 26: 30). Лиловый бант украшался «зелеными каймами» (Молва 1831. № 23: 15). «К зеленому фраку, - писала «Молва», - приличие требует лиловый жилет» (Молва 1831: 143).


Барышня-крестьянка


Цветы и перья на шляпках нередко окрашивались в один из двух цветов наряда. Их использовали не только в качестве украшений, но и как цветовое дополнение: они могли совпадать с цветом шляпки - или были противоположны ему и сочетались с цветом подбоя. Например, шляпку соломенного цвета подбивали бархатом цвета pens e и украшали «букетом гиацинтов того же цвета» (Молва 1831. № 1: 8). А бархатную шляпку «цвета зеленого, капустного (vert-choux)» подбивали черным бархатом и украшали «длинным черным пером, у которого завитки зеленоватые очень красивы» (Молва 1832: 388).
Некоторые цветовые сближения в 1830-е годы происходили, по мнению модной публики, «несмотря на странные и даже вековые предубеждения моды» (Молва 1831. № 2: 8). Возникали сочетания двух цветов, прежде казавшиеся безвкусными или по крайней мере весьма необычными. Теперь же они обретали все более популярности - вероятно, это было связано с той самой либеральностью моды последних лет, о которой писала «Молва» в начале 1830-х годов. Так, по сообщению журнала, в 1831 году «несколько дам в Париже заказали себе нарядные шляпки небесноголубого бархата, с розовым бархатным подбоем, с перьями голубыми и розовыми». Комментарий модного обозревателя таков: «Соединение сих цветов вместе почиталось до сих пор совершенно невозможным; но на самом деле увидели совсем противное и ныне восхищаются прелестью того, о чем прежде и думать не решались» (там же).
На протяжении нескольких лет на страницах «Молвы» мы встречаем примеры нарядов, выполненных в этих двух цветах. Например, синее с голубым платье дополняется розовой шляпкой: «Платье из индийского гроденапля, синего цвета; пелеринка голубого бархата; кушак, затканный бархатом по шелку, голубого цвета. Шляпка атласная розовая, два розовых пера» (Молва 1831. № 12: 15). Или розовый служит декором на голубом фоне: «Видели небесно-голубое бархатное платье, украшенное вокруг повыше колена целым рядом розовых перьев» (Молва 1831. № 6: 16). Примерно то же - три года спустя: «Креповое платье голубого небесного цвета; напереди юбки убрано в три ряда бантами из розовых атласных лент» (Молва 1834: 191).
Однако сочетание голубого с розовым, очевидно, казалось настолько непривычным, что и в 1836 году «Молва» не забывает указать на его странность: «Ничего нет невозможного для моды... цвет розовый вместе с голубым и другие странности, которые теперь уже не называют странностями, а модою» (Молва 1836: 92).
Существовало и другое не менее удивительное для публики цветовое сочетание. В 1831 году «Молва» замечает: «...цвета голубой и зеленый с удивительной прелестью соединяются вместе, хотя по непостижимому предрассудку сочетание оных считали до сих пор невозможным» (Молва 1831: 95). Затем на протяжении нескольких лет встречаем подтверждение новоутвердившейся моды на страницах журнала. Например: «Шляпки из полушелковой материи небесного цвета украшают зелеными лентами и зеленым цветком» (Молва 1834: 269).


Евгений Онегин


«Противоположность цветов в большом употреблении, - писала "Молва" в 1833 году, - так вы видите голубое атласное платье, убранное бантами из лент оранжевых; лиловое платье с желтыми лентами» (Молва 1833: 71). По тому же принципу «на желтые креповые шляпки накладывают ветку сиреней» (Молва 1834: 253). А рединготы обшивают бие (мелкими рюшами) «всегда резкого, противуположного цвета с цветом платья» (Молва 1835: 354).
Эта мода сохраняется до 1836 года, когда букеты для шляпок и платьев «составляют из противоположных цветов, например роза желтая и алая; камелия темная, другая пунцовая; ветка жасмину и ветка шиповнику...» (Молва 1836: 165).
Мы постарались проследить за цветами в моде 1830-х годов, как они были представлены на страницах «Молвы». Между тем цвета и их оттенки многообразны, а их изменения летучи и неуловимы - как и сама мода, описанная в одной из статей журнала: «Нас спрашивают иногда, откуда берем мы столько мод, заимствуем столько прекрасных образцов? Но разве не знают, что моду передать никак нельзя; что ее, легкую и переменчивую, должно ловить на лету...» (Молва 1834: 268).

http://www.fashiontheory.ru/ru/journals/12/1/