Пятого декабря 1861 года родился Константин Коровин и пятого же декабря 1911 года умер Валентин Серов. Два близких друга, два крупнейших русских художника.

Второй, попав к Репину в 9-летнем возрасте, был ему учеником; первый – весёлым товарищем по мамонтовскому имению Абрамцево, оставившем обо всех о них (и еще о многих других художниках) яркие, живые воспоминания.

В день рождения Коровина и смерти Серова Артхив предлагает своим читателям вспомнить миниатюру из коровинских мемуаров, которая называется «Репин, Врубель, Серов».

РЕПИН, ВРУБЕЛЬ, СЕРОВ

К Савве Ивановичу Мамонтову в Абрамцево, бывшее имение Аксакова, приехал летом Илья Ефимович Репин – гостить. Я и Серов часто бывали в Абрамцеве. Атмосфера дома С. И. была артистическая, затейливая. Часто бывали домашние спектакли.

Серов Валентин Александрович 1865 - 1911
Портрет художника И.Е.Репина. 1892
Холст, масло. 66 x 53 см
Государственная Третьяковская галерея, Москва

В доме Мамонтова жил дух любви к искусствам. Репин, Васнецов, Поленов были друзьями Саввы Ивановича. И вот однажды летом я приехал в Абрамцево с М. А. Врубелем.

За большим чайным столом на террасе дома было много народу. Семья Мамонтова, приехавшие родственники и гости. М. Ф. Якунчикова, С. Ф. Тучкова, Павел Тучков, Ольга Олив, А. Кривошеин, много молодежи. Мы были молоды и веселы.

Илья Ефимович, сидя за столом, рисовал в большой альбом карандашом позирующую ему Елизавету Григорьевну Мамонтову. Врубель куда-то ушел. Куда делся Михаил Александрович?! Он, должно быть, у мосье Таньона. Таньон – француз, был ранее гувернером у Мамонтова, а потом гостил у Саввы Ивановича.

Это был большого роста старик, с густыми светлыми волосами. Всегда добрый, одинаковый, он был другом дома и молодежи. Мы его все обожали. Таньон любил Россию. Но когда говорили о Франции, глаза старика загорались.

Репин Илья Ефимович 1844 - 1930
Портрет художника В.А.Серова. 1897
Холст, уголь. 96 x 62 см
Приморская государственная картинная галерея, Владивосток

Где же Врубель? Я поднялся по лестнице, вошел в комнату Таньона и увидел Врубеля и Таньона за работой: с засученными рукавами тупым ножом Таньон открывал устрицы, а Врубель бережно и аккуратно укладывал их на блюдо. Стол с белоснежной скатертью, тарелки, вина, Шабли во льду. За столом сидел Павел Тучков, разрезал лимоны, пил вино.

Но что же это? Это не устрицы! Это из реки наши раковины, слизняки.
– Неужели вы будете это есть?! – спросил я.

Они не обратили на мой вопрос и на меня никакого внимания. Они оба так серьезно, деловито сели за стол, положили на колени салфетки, налили вина, выжали лимоны в раковины, посыпая перцем, глотали этих улиток, запивая Шабли.

«Что ж это такое? – подумал я. – Это ж невозможно!»

– Русский муль, больше перец – хорош, – сказал Таньон, посмотрев на меня.
– Ты этого никогда не поймешь, – обратился ко мне Врубель. – Нет в вас этого. Вы все там – Репин, Серов и ты – просто каша. Да, нет утонченности.

– Верно, – говорит Тучков, грозя мне пальцем и выпивая вино. – Не понимаешь. Не дано, не дано, откуда взять?! Наполеон, понимаешь, Наполеон, а пред ним пленный, раненый, понимаешь, генерал… в крови. «Я ранен, – сказал мой дед, – трудно стоять. –

Вы, кажется, француз?» – спросил он. Наполеон Бонапарт тотчас же поставил ему кресло. Понимаешь, а? Нет, не понимаешь!..

– А ты понимаешь, что ты ешь?
– Ну что? Что такое? – мули, вот он, спроси, – показал он на Таньона.
– Подохнете вы все, черти, отравитесь! – говорю я.
– Мой Костья, «канифоль меня сгубиля, но в могилю не звеля…», – сказал Таньон, обращаясь ко мне.

«Замечательные люди», – подумал я и ушел. Спускаясь по лестнице, я услышал голос Саввы Ивановича: «Где вы пропали, где Михаил Александрович?» Посмотрев в веселые глаза Мамонтова, я рассмеялся.

– Миша и Таньон там. Устрицы.
– Милый Таньон, он ест эти раковины и видит себя в дивном своем Париже. Я попробовал. Невозможно – пахнет болотом.

– Это, вероятно, отлично, как знать, акриды!.. – сказал И. Е. Репин.
– А вы тоже их ели? – спросил я.
– Нет, я так думаю…
– Да, думаешь? Нет, ты поди-ка и проглоти, попробуй, – смеясь, посоветовал С. И.
– Но почему же, я думаю, это превосходно! – и он пошел к Таньону…

Ночью у крыльца дома С. И. говорит мне: «Это эскарго!..» Как сейчас вижу лицо его и белую блузу, освещенную луной:

– А Врубель особенный человек. Ведь он очень образован. Я показал ему рисунок Репина, который он нарисовал с Елизаветы Григорьевны. Он сказал, что он не понимает, а Репину сказал, что он не умеет рисовать.

Серов Валентин Александрович »
Портрет художника Константина Алексеевича Коровина

Недурно? Не правда ли? – смеясь, добавил С. И. – Посмотрите, с Таньоном они друзья, оба гувернеры (Врубель, когда я с ним познакомился в Полтавской губернии, был гувернер детей). Они говорят, вы думаете, о чем? О модах, перчатках, духах, о скачках. Странно это.

Едят эти русские мули, и ничего. Врубель аристократ, он не понимает Репина, совершенно. А Репин его. Врубель – романтик и поэт, крылья другие, полет иной, летает там… Репин – сила, земля, не поймет никогда он этого серафима.

В Москве, в мастерской моей, проснувшись утром, видел, как Врубель брился и потом элегантно повязывал галстук перед зеркалом.

– Миша, а тебе не нравится Репин? – спросил я.
– Репин? Что ты!? Репин вплел в русское искусство цветок лучшей правды, но я люблю другое.

Умерли друзья мои: Павел Тучков, Серов, Савва Иванович Мамонтов, Врубель, Таньон… Там, в моей стране, могилы их. И умер Репин… Прекрасный артист, художник, живописец, чистый сердцем и мыслью, добрый, оставив дары Духа Свята: любовь к человеку.

Да будет тебе забвенна наша тайна земная ссор и непониманья и горе ненужных злоб человеческих…