О трепетности душ напомни

Здравствуй!

Всегда есть некое маленькое чудо. Это, когда в твоей заглохшей реальности вдруг восклицаются мысли живых людей!

Звуки хрустального моста давно исчезли. Пространство, в котором я оказалась, было совсем необжитым. Просто... Просто чувство неимоверной радости, обнявшее нас троих...

Из этого объятия выкристаллизовывалось особое естество — взаимопонимание!.. Художница, закрашивающая листья, вдруг ожила и стала рассказывать свои мысли на тему искусства.

Это была греческая художница Галини Ники Иордамиду. Мы давно ничего не писали друг другу с тех пор, как исчез наш друг Кречет.

И Ники, занося оранжевый цвет над серым, цвет над кончиком кисти, вдруг реально ожила, выплыла из своего санномбулического сна и заговорила:

"...зачем менять ржавый цвет на серый?" — в хаотичном смятении спрашивали листья у нависающей над ними кисти. — Зачем?

— Но... в красках ли выглядит красота? — задумалась Художница, глядя на полыхающий оранж в одной из ячеек её палитры. — Цвет — это лишь зрительная иллюзия... вроде, как вспомогательное нашего зримого восприятия мира, от которого находятся в постоянной зависимости и наше настроение, и наши мысли и чувства...

Находится в полной зависимости от осознанного восприятия объектов материального мира — это то, к чему мы привыкли. Привыкли всё связывать с цветом, с датой, с именем...

Но ведь у всего есть иная, своя структура... и сколько бы мы не перекрашивали серое в оранжевое...или наоборот... мир от этого не изменится... Мир красив сам по себе, и надо уметь принимать его таким, каким он есть...

И впечатление красоты рисуем не мы — рисует Образ...

А мы всё красим... красим... изменяя одну иллюзию на другую и принимая за красоту поверхностное, временное состояние... нашего или чужого — Настроения.

Такая вот грустная цвето-психологическая картинка.

— Но это всего лишь мысли... листья, освобожденные из-под поржавевшего слоя высохшей краски... — звенели, летящие вдогонку мыслям Художницы, импульсы опадающей листвы...

Когда многоцветье опавшей листвы
взлетает в тонах монохромности
тогда
снятся синие сны...

и тучи
преображаются в чаек
над крышей невесомого дома..."

На этих словах Ники вдруг встрепенулся Кречет.

— Девочки, как давно я не видел и не слышал вас. Перестаньте тосковать обо мне! Я ведь жил на Земле. Я ведь — жил! А остальное — не важно.

И на этой неизвестной планете, в этом неизвестном пространстве, я открываю книгу Кречета, оставленную Земле на память... Художница Ники замерла и только спрашивает:

— Ну, какие строки нашла ты? Какие хочешь озвучить сейчас?

Я просто разламываю книгу наугад.

И стоящий рядом Кречет улыбается моему случайному разлому.

Ну, казалось бы, ушёл человек с Земли, и ушёл... Мало кому важно знать, чем он жил, о чём печалился...

Спеленав все обиды и страсти
До поры отшумевших сердец...
А кому-то и дёготь к причастью...
А кому-то и яд — варенец...

Не пробиться к душе косолапой,
Коль вокруг — ясно — враг на враге!
Всё — сатрапы, потравы, ухабы,
Хворь и чёрт на кривой кочерге!

Чем ещё этот короб наполнить?
Что-нибудь про заветную тать?
Так глядишь и научимся помнить,
То, что вроде — грешно забывать.

Впрок мороку из сердца не скинешь.
Тихо сгинешь... Мол... Шапки долой!
Не для нас из под вод выйдет Китеж,
А для тех, кто сроднился с золой...

Горек нрав у забытых колодцев.
Не печаль ты родную чуму...

И тогда царь Итаки вернётся...
Было б только вернуться к чему...

Краски леденеют на кончике кисти. Когда-то он так сказал. Наш Кречет. Валерий Крайцев. Сказал и замер. И замерли мы все в неведомом мире ассоциаций и трепетных ощущений...

Звени, звени, Хрустальный мост! О трепетности душ напомни!

До свидания!