Я пролетарий. 

 	Объясняться лишне. 

Жил, 

 	как мать произвела, родив. 

И вот мне 

 	квартиру 

 		дает жилищный, 

мой, 

 	рабочий, 

 		кооператив. 

Во — ширина! 

 	Высота — во! 

Проветрена, 

 	освещена 

 		и согрета. 

Все хорошо. 

 	Но больше всего 

мне 

 	понравилось — 

 		это: 

это 

 	белее лунного света, 

удобней, 

 	чем земля обетованная, 

это — 

 	да что говорить об этом, 

это — 

 	ванная. 



Вода в кране —

холодная крайне. 

Кран 

 	другой 

не тронешь рукой.

Можешь 

 	холодной 

 		мыть хохол, 

горячей — 

 	пот пор. 

На кране 

	одном 

 		написано: 

 			«Хол.», 

на кране другом — 

 	«Гор.». 

Придешь усталый, 

 	вешаться хочется. 

Ни щи не радуют, 

 	ни чая клокотанье. 

А чайкой поплещешься — 

	и мертвый расхохочется 

от этого 

 	плещущего щекотания. 

Как будто 

 	пришел 

 		к социализму в гости, 

от удовольствия — 

 	захватывает дых. 

Брюки на крюк, 

 	блузу на гвоздик, 

 мыло в руку 

 	и… 

 		бултых! 

Сядешь 

 	и моешься 

 		долго, долго. 

Словом, 

 	сидишь, 

 		пока охота. 

Просто 

  	в комнате 

 		лето и Волга — 

только что нету 

 	рыб и пароходов. 

Хоть грязь 

 	на тебе 

 		десятилетнего стажа, 

с тебя 

 	корою с дерева, 

чуть не лыком, 

  	сходит сажа, 

смывается, стерва.

И уж распаришься, 

 	разжаришься уж! 

Тут — 

 	вертай ручки: 

и каплет 

 	прохладный 

 		дождик-душ 

из дырчатой 

 	железной тучки. 

Ну ж и ласковость в этом душе!

Тебя 

 	никакой 

 		не возьмет упадок: 

погладит волосы, 

 	потреплет уши 

и течет 

 	по желобу 

 		промежду лопаток. 

 Воду 

 	стираешь 

 		с мокрого тельца 

полотенцем, 

 	как зверь, мохнатым. 

Чтобы суше пяткам — 

 	пол 

 		стелется, 

извиняюсь за выражение, 

 	пробковым матом. 

Себя разглядевши 

 	в зеркало вправленное, 

в рубаху 

 	в чистую — 

 		влазь. 

Влажу и думаю: 

 	— Очень правильная 

эта, 

 	наша, 

 		советская власть.