~ Зинаида Александровна Волконская ~

Стихотворения


СОДЕРЖАНИЕ

Моей звезде
Другу-страдальцу
Князю П. А. Вяземскому на смерть его дочери
Надгробная песнь славянского гусляра

ЗИНАИДА АЛЕКСАНДРОВНА ВОЛКОНСКАЯ
1792-1862

Среди рассеянной Москвы,
При толках виста и бостона,
При бальном лепете молвы
Ты любишь игры Аполлона.
Царица муз и красоты,
Рукою нежной держишь ты
Волшебный скипетр вдохновений,
И под задумчивым челом,
Двойным увенчанным венком,
И вьется и пылает гений.
Певца, плененного тобой,
Не отвергай смиренной дани,
Внемли с улыбкой голос мой,
Как мимоездом Каталани
Цыганке внемлет кочевой.

Так писал Александр Сергеевич Пушкин княгине З. А. Волконской, посылая ей вместе с этим стихотворением свою новую поэму "Цыганы". Каталани, которую он здесь упоминает, - это прославленная в ту пору итальянская певица: гастролируя в Москве, она с восторгом слушала пение цыган и подарила цыганке Стеше, любимице Пушкина, Вяземского, Языкова, шаль со своих плеч.




Пушкин познакомился с княгиней Волконской в сентябре 1826 года, когда фельдъегерь привез его из ссылки, из села Михайловского, в Москву. Ввел Пушкина в дом Волконской его приятель С. Соболевский. Визит был нанесен днем, а вечером поэт оказался вновь у Волконской: хозяйка хотела его видеть среди гостей своего салона - одного из самых блестящих литературно-музыкальных салонов Москвы двадцатых годов прошлого столетия. В тот вечер, по воспоминаниям Вяземского, она спела для Пушкина его элегию "Погасло дневное светило", положенную на музыку композитором Геништою.

"Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства, - писал впоследствии Вяземский. - По обыкновению краска вспыхивала на лице его. В нем этот признак сильной впечатлительности был несомненное выражение всякого потрясающего ощущения".

В огромном доме Волконской, на правой стороне улицы Тверской, у Козицкого переулка, где потом при перестройке встал магазин Елисеева, в ту пору собирался литературно-артистический цвет Москвы. В украшенных картинами и изваяниями валах звучала музыка, здесь бывали вельможи, ученые, художники, здесь читали свои произведения выдающиеся русские поэты и писатели - Жуковский, Баратынский, Дельвиг, Вяземский, Козлов, братья Киреевские.

Почти все они посвятили хозяйке салона признательные и восторженные стихи. В Волконскую был безнадежно и страстно влюблен юный поэт Веневитинов, которому перед отъездом его в Петербург, где он вскоре скончался, княгиня подарила перстень, найденный при раскопках Геркуланума, - с ним поэт по его желанию, выраженному в стихах, и был похоронен. В салоне Волконской встретил теплый прием и поддержку русских друзей великий польский поэт Адам Мицкевич, высланный с родины)

Душой всех блестящих собраний и бесед в салоне была сама княгиня Волконская - писательница, певица, композитор. Впечатлительная и увлекающаяся, с голубыми глазами и золотистыми волосами, она была на этих вечерах всегда приветливой, ровной, участливой к чужому горю. Поклонники называли ее Северной Коринной.

Она родилась в Италии, в Турине. Отец ее, князь Белосельский-Белозерский, обер-шенк двора, почти всю жизнь провел за границей, служа русским посланником то в германских, то в итальянских землях. Он был богат и образован, переписывался с видными французскими литераторами, пробовал сочинять и на французском и на русском языках, немного печатался. Коллекция приобретенных им полотен и статуй, в подлинниках и копиях, впоследствии заполнила весь дворец на Тверской. Мать Зинаиды Александровны, урожденная Татищева, умерла при родах дочери: девочку воспитывал отец.




Кипренский О.А. - Волконская


Воспитание было в традициях высшего общества XVIII века. Отец и дочь вместе декламировали Расина, Вольтера, итальянских поэтов. Овладев многими языками, в том числе латинским и древнегреческим, Зинаида Александровна осталась без хорошего знания русского. Она всегда свободней и лучше писала по-французски, чем по-русски, и это отрицательно сказывалось на ее литературной деятельности.

В 1809 году, уже находясь в Петербурге, отец умер. Через год семнадцатилетняя Зинаида Александровна вышла замуж за князя Никиту Григорьевича Волконского, егермейстера двора, боевого офицера, и попала в придворную среду. Ее красота, образованность, талант певицы (контральто), сан и богатство мужа привлекали к ней всеобщее внимание. С большим дружеским расположением относился к ней и Александр I, о чем свидетельствуют его письма к Волконской.

Военную антинаполеоновскую кампанию 1813-1815 годов и два последующих года она провела за границей, с царским двором, участвовала в пышных празднествах Венского конгресса, ездила в свите царя в Лондон. В Париже в придворных спектаклях выступала на сцене. Знакомила парижан с музыкой еще неизвестного во Франции Россини. Ее сценические дарования восхищали выдающуюся французскую актрису Марс, которой княгиня посвятила стихотворение, написанное по-французски.

Высший свет тогдашней русской столицы реагировал на артистические и литературные занятия Волконской недоброжелательно. В конце 1824 года Волконская, покинув Петербург, переехала в Москву, в дом своей мачехи
(урожденной Козицкой), где и возник ее знаменитый салон. Еще в Петербурге она начала изучать скандинавскую и русскую историю и словесность. Ее интересовали народные песни, обычаи, легенды. В Москве она пыталась даже хлопотать об основании русского общества для устройства национального музея и публикации памятников старины. В 1819 году появилась ее книга "Четыре повести", написанная по-французски. В ней были преломлены идеи Руссо и Шатобриана, выражено модное в тогдашней европейской литературе сочувствие к первобытной жизни дикарей экзотических стран.




Бруни Ф.А.
Портрет княгини З.А. Волконской в костюме Танкреда


Затем Волконская пишет (тоже по-французски) и издает в Париже повесть из жизни поднепровских славян пятого века - "Славянская картина", где в романтическом духе рассказывалось о некоем юноше Ладовиде, похитившем невесту из дикого лесного племени: эта девушка якобы стала впоследствии матерью легендарного Кия. По-русски и одновременно по-французски писала Волконская поэму в прозе "Сказание об
Ольге" - знаменитой древнерусской княгине. В альманахе "Северные цветы на
1825 год", изданном Дельвигом, был напечатан перевод "Писем из Италии",
написанных Волконской по-французски, потом в различных журналах публиковалось и несколько русских ее стихотворений.

После разгрома восстания декабристов в 1825 году положение Волконской весьма осложнилось. Многие ее близкие знакомые и посетители салона - в том числе В. Кюхельбекер, а также родной брат ее мужа Сергей Волконский - были осуждены и сосланы в Сибирь. Над Волконской был установлен тайный надзор полиции. В недрах Третьего отделения копились бумаги, в которых доносчики и жандармы, проявляя непомерное усердие, называли салон княгини якобинским, В августе 1826 года директор канцелярии фон Фок докладывал шефу жандармов: "Между дамами две самые непримиримые и всегда готовые разорвать на части правительство - княгиня Волконская и генеральша Коновницына. Их частные кружки служат средоточием всех недовольных; и нет брани злее той, которую они извергают на правительство и его слуг".

27 декабря 1826 года Волконская с горячим участием открыто приняла у себя добровольно ехавшую в Сибирь к мужу Сергею Волконскому Марию Николаевну Волконскую (Раевскую). Это был почти вызов царю Николаю. А за два месяца до приема Марии Николаевны, намекая на атмосферу сыска и всеобщей подавленности, Волконская писала уехавшему из Москвы в Петербург Пушкину:

"Возвращайтесь! Московский воздух как будто полегче. Великому русскому поэту
подобает писать или среди раздолья степей, или под сенью Кремля".

Однако с течением времени Волконская постепенно подчиняется религиозно-мистическим настроениям. Еще до отъезда из России (и вероятно, не без влияния тайно действовавших в России иезуитов) она переходит в католичество. В феврале 1829 года она расстается с Москвой, направляясь в Италию, в Рим. Стихи Баратынского, в которых русская поэзия благодарно прощалась с Северной Коринной, сопровождали ее в дальний путь. Вместе с Волконской уезжал и ее семнадцатилетний сын, а с ним поэт и филолог С. П. Шевырев, готовивший юношу к поступлению в университет.


По дороге в Италию путники специально заехали в Веймар, чтобы посетить Гете. В Риме на вилле Волконской постоянно находили себе приют многие русские люди - Н. В. Гоголь,
художники Александр Иванов, Карл Брюллов. В саду при вилле были поставлены
памятники, посвященные умершим русским друзьям-поэтам. Дважды - в тридцатых
и сороковых годах - на краткий срок Волконская приезжала в Россию, но русские связи ее все же глохли. С годами она все больше погружалась в мистику, доходя до крайнего религиозного фанатизма. Долгая старость ее, в особенности после кончины мужа - он умер в Риме в 1844 году, - была печальна. Один свидетель, посетивший Волконскую в Риме незадолго до ее смерти, писал: "Прелаты и монахи окончательно разорили ее... Ее дом, все ее имущество, даже склеп, где лежало тело ее мужа, проданы за долги".

Имя З. А. Волконской, как ни скромен ее вклад в русскую поэзию, светлой легендой вошло в нашу историю. Оно неотделимо от жизненной судьбы Пушкина, от судьбы Баратынского, Веневитинова и других замечательных русских поэтов начала XIX столетия.

МОЕЙ ЗВЕЗДЕ

Звезда моя! свет предреченных дней,
Твой путь и мой судьба сочетавает.
Твой луч светя звучит в душе моей;
В тебе она заветное читает.
И жар ее, твой отблеск верный здесь,
Гори! гори! не выгорит он весь!

И молнии и тучи невредимо
Текут, скользят по свету твоему;
А ты все та ж... чиста, неугасима,
Сочувствуешь ты сердцу моему!
Так в брачный день встречаются два взора,
Так в пении ответствуют два хора.

Звезда души без суетных наград
Пред_а_нности, участий сердобольных,
Волнений, слез, младенческих отрад,
Звезда надежд, звезда порывов вольных,
Забот души, сроднившихся со мной,
Звезда моей мелодии живой!

Звезда моя! молю мольбой завета!
Когда в очах померкнувших любя,
Зовущий луч уж не найдет ответа,
Молю, чтоб ты, прияв мой жар в себя,
Светя на тех, кого я здесь любила,
Хранящий взор собою заменила!

1831 Рим


ДРУГУ-СТРАДАЛЬЦУ

Ты арфа страданья,
Ты арфа терпенья,
Ты арфа с душой!

Твой дух, твои струны
Поют хор мученья.
Напев их: аминь!

Терпи, моя арфа!
Звучишь ты надеждой,
Пророчишь ты рай!

И Ангел скорбящих
Твой голос узнает
И встретит тебя...


КНЯЗЮ П. А. ВЯЗЕМСКОМУ
НА СМЕРТЬ ЕГО ДОЧЕРИ

В стенах святых она страдала,
Как мученица древних лет;
Страдать и жить она устала;
Уж все утихло... девы нет!

И Кипарис непеременной
Стоит над девственной главой,
Свидетель тайны подземельной,
И образ горести родной!

Ты едешь... но ее могилу
Оставишь мне не сиротой:
Так солнца заменяет силу
Луч месяца в ночи святой!

1835 Рим


НАДГРОБНАЯ ПЕСНЬ
СЛАВЯНСКОГО ГУСЛЯРА

Уж как пал снежок со темных небес,
А с густых ресниц слеза канула:
Не взойти снежку опять на небо,
Не взойти слезе на ресницу ту.
У Днепра над горой, высокой, крутой,
Уж как терем стал новорубленый:
Ни дверей в терему, ни окна светла,
А уж терем крыт острой кровлею.
Кровля тяжкая на стенах лежит,
А хозяин там крепким сном заснул,
Как проснется он, - то куда пойдет?
Как захочет он на бел свет взглянуть,
Пожелает он гулять по граду, -
Ан в глазах земля и в очах земля!
Как прозябнет он, - где согреется?
Сыро в тереме, - а ни печи нет,
И не высохнут стены хладные.
Ах, вы хладные, стены тесные!
Для чего вы тут, для чего у нас?
Зима бабушка! ах, закрой ты их
Своей рухлою, белой шубою!
Ты, млада весна, зеленой фатой!