Зря Слава одной девочке в свое время доказывал, что она красивая. Чмо нельзя убеждать в том, что оно не чмо. Потому что иначе у него повышается ЧСВ, и это фатально.

Впрочем, если бы чмо не было моральным уродом, внешние несуразности можно было бы пережить.

Кратко: выматывающая сессия просто убивает, на работе завал, с которым я не могу разобраться из-за того, что сессия пока не закрыта. Руки тянутся к краскам, но моральная ересь, маскирующаяся под силу воли, которая по ходу побежала покурить, говорит мне "нельзя-а, не сейчас". А я уже даже вязать не хочу, потому что внезапно кожа рук стала сухой и соприкосновение с нитками меня будет раздражать. Кремам я не верю, вот думаю чем мазать.

Читать далее

По итогам сегодняшнего дня могу окончательно сказать, что mail.ru самая жуткая "почтовая служба". Пользуюсь не только этой "службой", но именно mail предназначена для всяческих оповещений с развлекательных ресурсов типа liveinternet.ru и прочих. В общем, поразвлекаться сегодня не удалось, а билеты к зачеты буду готовить по памяти, благо она пока не подводит.

По идее можно даже что-то отсудить, но оно того не стоит.

Плохо то, что людям сейчас не дается права на ошибку. Ух, эгоистичные свиньи. Каждый из вас знает, как лучше для него. Знает кто, что и сколько и чего вам должен. А на человека – другого – плевать.
Многие ли умеют поставить себя на место другого?

Максималисты до мозга костей, вы заставляете родителей ползать перед вами на коленях за малейшую провинность, а сами высокомерно таки даруете прощение.

А еще каждый – каждый! – требует от окружающих жизни по его законам. Даже если ты великодушно или тупо блеешь «пусть живут как знают», ты не позволяешь другим считать иначе.

А я знаю, что буду делать так, как мне удобно. И дело не в том, что мне плевать на то, кто и что подумает. Я просто делаю выводы из того кто и что подумал, кто и что пытается за меня решить и сделаю так, как считаю целесообразным я.

Мы привыкли не замечать ничего хорошего, «этих мелочей».

И я понимаю, что многие сейчас могут начать шипеть, плеваться ядом и изображать паинек и ангелочков с несколькими сменными парами крыльев. Я просто помню одну большую травлю и много маленьких. Любая из них – опыт и увеличение силы, а эмоции только побочная реакция при протекании данного процесса.

Иногда, когда наваливается темнота и ночь сажает свою злющую
метель на цепь, я иду вдоль каменного узора улиц, вжимая голову
в плечи и, дрожа от холода, вспоминаю, как ко мне в первый раз
пришел Прыгун. Темнота тогда начинает меркнуть, и я опять начинаю
верить. Верить во что-то иное, в иное новое, и снова в новое.

А во что-то новое очень сложно верить, когда вся улица - нескончаемая пробка, в который ты бежишь наперегонки с автомобилями и понимаешь, что даже если купишь себе личный транспорт, и сдашь на права, то не здесь, не здесь, не здесь. И тебя морально выворачивает наизнанку в метро, в котором каждый не прав по отношению к другому, и человека, придавленного, пусть, невольно, тобой в попытке впихнуться в забитый вагон, из которого никто выходит не собирается, совершенно не волнует то, как нагло следом за тобой ввинтилась бойкая дамочка с каре. И тебе неловко и стыдно каждый раз падать на стоящего сбоку мужчину, а сделать ничего нельзя - ведь ты довольно хрупкая девушка, и находишься в точке, в которой сходится вся масса вагона. Впрочем, тем, кто в центре тоже не позавидуешь. Устойчиво-шаткое положение весьма сдавлено. А потом ты видишь парня, одного с тобой возраста, который резво обгоняя старушек усаживает свою пятую точку на свободное место. И тебе даже не обидно, что ни он, ни прочие сидящие в вагоне мужчины не уступают тебе места, ведь всем известно, что нашим мужчинам, воспитанным мамами, мужья которых погибли или сбежали, сложно быть сильными. Их надо беречь. Мы же, женщины, все постоим, чего уж там. И я, и симпатичная девушка в сапогах на устойчивом, но все же каблуке, и женщина с сумкой, полной, возможно тетрадей с домашними работами школьников. Мы все потерпим. Мы действительно сильные. Только, боюсь, моя неприхотливость вскоре все же уступит место возмущению - праведному или нет, решать мужчинам - и я выскажу то, что думаю. И несмотря на то, что в моих словах не будет ни единого нецензурного, боюсь, мужчинам станет неприятно. И рано или поздно я очень боюсь не сдержаться, и больно ударить кулаком или локтем очередного русского или не очень мужчину, который по-куриному суетливо вкудахчется в вагон, наплевав на женщин. Типа мы слабые, мы подвинемся. И можно рассуждать о том, что женщина, которая бьет мужчину, достойна того, чтобы самой быть ударенной. Мужчины, дорогие, не будьте этого достойны вы. Даже несмотря на то, что живете в той стране, которая упорно прожирает свои природные богатства и в которой работают в перерывах между перекурами.

И если из-за вас хоть одна девушка не сможет родить ребенка, я надеюсь, что и вы станете импотентами. Физическими, ибо морально вы уже импотенты. Единичны случаи, когда мужчина смертельно устает, и вынужден сесть. И я сомневаюсь, что полные вагоны мужчин ежедневно так устают, что им совершенно плевать на то, что женщины, стоящие над ними устают так же, если не сильнее, при всей своей слабости.

Читать далее

Если мы точно знаем, что нас все не смогут любить, то и мы точно не можем любить всех. И как бы я ни старалась понимать всех, я стала все чаще уставать от этого. Мне не хочется этого. Пусть я буду не права, но я буду злиться время от времени. Несправедливо на кого-то орать. По крайней мере, мне точно надо знать, что я смогу так сделать. Чтобы не сойти с ума от мнений посторонних людей, до которых мне особо нет дела. Чтобы не свихнуться от тысяч взглядов, обсуждений, сравнений и просто слов. Чтобы спокойно впитывать информацию о том как вы там, что у вас происходит. Сотни раз пережеванная со всеми подряд кашка из существования. Чтобы воспринять вопли маьчика-истерика на соседней скамейки "она поцеловала другого! хоть бы соврала!". И спокойно видеть, как через пять минут он целует - какая неожиданность - девушку, которой все это эмоционально повествовал. Я спокойствие Джека. (с)

Тускло наблюдать то, как люди рвутся изо всех сил, выворачиваются наизнанку, лишь бы быть кем-то, кто по их мнению, популярен, интересен. Сворачивают с пути, бредут по галюциногенным ярко-зеленым узким и тупиковым дорожкам. Перестают быть собой. Неприятно видеть самообман, который подталкивает людей к лестным для них, но в корне неверным суждениям о себе и трактовкам поступков. Противно видеть низость людей. Тяжело верить в "лучший мир", когда такое видишь. А когда видишь чужие "гыгы"-мнения, которые вынужден слышать, хочется больно ударить.

Возвращалась из универа домой. На Киевской как всегда впихнулась адова куча народа. Я стояла у задних дверей, когда рядом со мной чуть впереди и правее умудрилась впихнуться женщина нерусского происхождения. Причем сделала она это с максимально возможным для меня дискомфортом. Впереди нее стояла группа неформалов, довольно адекватных. Я решила, что она их опасается, и даже слегка пожалела. Что не помешало мне оставить ногу отставленной чуть вперед и удерживать ее на расстоянии рукой, в которой был томик Маяковского. Не люблю метро-хамство.

В то время, как по плану я должна была отвлечь все свои внутренние силы на борьбу с теткой, я заметила, что слишком уж близко ко мне находится мужской представитель того же этноса. Насторожившись, я обнаружила, то в моей сумке шевелится его малопривлекательная конечность. Сумку я отобрала моментально, попутно сделав вид, что мне позарез приспичило убрать книжку. К чести этого горе-клептомана, руку он убрал почти незаметно, попалившись на преувеличенно увлеченном поправлении футболки. Единственное, что меня интересовало в сумке – это паспорт и ключи: небольшая сумма денег и ключи были у меня в карманах. Найдя все, за что переживала, я успокоилась.

Но что меня поразило до глубины души – этот представитель рода человеческого спросил: «девушка, у вас проблемы?». Я вытащила новую обложку от студака и язвительно заявила, что потерять боялась. Несчастный, зря потративший на меня время, человек, громко побурчал своему соотечественнику мужеского пола, мол «смотрит на меня, будто я что-то сделал». Вот оно – на воре и шапка горит, а тут еще и обида на то, что сделать-то ничего и не удалось.

После этого я вышла, озабоченная одним вопросом: что бы я делала, стащи он мой паспорт? Отнимала бы? Пассажирам бы жаловалась? Я пребывала в таком шоке, что вышла машинально на Белорусской, ничего не сделав. Да и что тут сделаешь? Завопишь на весь вагон, что вот этот вот человек, вы не отворачивайтесь, гражданин, в сумке моей порылся? На станции метрополитеновцам пожалуешься? Не пойман – не вор. У нас же презумпция невиновности.

П.с. И вот хочется отбросить всю политкорректность и пожаловаться на «гостей столицы», которые мало того, что постоянно лезут знакомиться, когда я не дай бог одна, так теперь еще и не только пытаться лапать в метро повадились, но и обокрасть заодно непрочь.

Мужчина должен быть сильным. Друг, знакомый, дядя Вася, брат. Мужчине неплохо бы быть умным. И совсем хорошо ему было бы ценить друзей. Не заливайте мне об отсутствии дружбы между мужчиной и женщиной. Даже если в ней небольшая составляющая подобия флирта, она есть. Есть и дружба без подобного.

Когда вы, дорогие мои мальчики, влюбляетесь, у вас (да и у девушек, если по-честному) моментально съезжает крыша. И это хорошо. Я люблю смотреть на вас, мальчики-девочки, улыбаться и радоваться.

Но знаете что?

Вы теряете друзей. Бросаете.

Нельзя так с людьми, с которыми много пережили. Это не забывается, не смывается до конца. Пути могут расходиться, но строить ограждения вокруг шалаша и стрелять на поражение, просто кидать друзей – это слишком.

Вы будете наказаны. Богом ли, судьбой.

Если не умеете думать, то хотя бы сердцу доверяли бы.

И хорошо, что я могу сказать такое об  очень ограниченном количестве людей.

Хотя от этого и не менее противно.

В Древней Греции, когда человеку очень везет, его это страшит. И не зря. Легко приходит – легко уходит. И я никогда в жизни не позволю своему ребенку «добиваться» чего-то путем блата, путем моих связей. Это принципиально. Да, я завидую тем, у кого сбываются мои мечты. Но точно знаю, что у меня все будет. Все, что нужно мне. И этого я не потеряю никогда. Потому что я всего добилась сама. Пусть немного. Но все, что я в этой жизни сделала – это мои знания, мой маленький вклад в мир, мое. Я не красива, чтобы мне ставили зачеты за вырез миловидное личико попу просто так. У моих родителей нет никаких связей. Я сама поступала в университет – и поступила. Я сама искала работу (в этот раз не помог даже преподаватель) – и нашла. Я сама делаю свою жизнь. И спасибо тем, кто рядом. Тем, кто принимает меня такой, какая я есть.

Мы все слушаем одно и то же. Мы все эпатируем. Да-да. Одинаковые, черт с вами, second-hand’ные мечты. Да вперед. Вперед, одинаковые индивидуальности, думающие строем. Для того чтобы потерять себя, себя надо найти. Для того чтобы упасть – надо подняться.

Читать далее

Читать далее

В нас наивная восторженность сочетается с непрошибаемым цинизмом. Мы плачем над фильмом, книгой, картиной, песней, и светло думаем о том «как хорошо жить хорошо!». А потом, когда нас засасывают быт и повседневность, зло пихаем людей в метро, окидываем окружающих высокомерным взглядом и задираем нос. Мы прославляем, порой, ничтожество. Мы под стражей у гламурной, но смертоносной, словно героиня блокбастера, Моды и у сурового, но справедливого (да что вы) Общественного Мнения. Мы теряем настоящее. Не стоит над этим задумываться. Это легко развенчать, забыть. Можно наговорить тучи речей, красивых, правильных. Можно даже поверить в то, что ты исправишься. Что вот уже завтра ты проснешься с улыбкой в 7 часов утра, бодро побежишь делать зарядку, а затем весь день посвятишь учебным делам. Но будильник единомоментно заткнется, ты вспомнишь, что на дворе осень и всего плюс пять, да и вообще – дождь и грязь. И в 11 часов ты с отвратительным чувством преданной мечты, пойдешь на кухню, заваришь себе крепкий и сладкий черный чай или, имитируя здоровый образ жизни – зеленый. И станешь корчить из себя интеллигента, бьющегося над вечными вопросами. А из всех этих вопросов, как правило торчит неприкрытый быт – развешанное на коммунальной кухне сохнущее белье, в котором многие так любят копаться.

И это все – не злость. Это грусть за нас. Почти каждый из нас талантлив и неповторим. Но…

Мы разучились любить друг друга. Мы не видим друг в друге гениев. Мы оболгали, обосрали, предали и обстебали друг друга. У нас все эмоции и чувства – по блату или по строго регламентированному стадному чувству. Мы погрязли в стереотипах. Мы не слышим и не видим, мы мыслим медиа-шаблонами и тем, что так искусно насаждают друзья и знакомые – окружение. Мы начинаем жить этим, в нас прорастают эти семена.

Мы разучились восхищаться. Мы лжем и лицемерим. Мы играем. Мы ненавидим все, но не достойны ли ненависти мы сами? Не достойны. Наш удел – жалость со стороны тех, кто выше, кто живет. Что надо сделать, чтобы стать таким? Отключить веб-камеру зависимость от общественного мнения и включить мозг и сердце.

Видеть, как у тебя за руку уводят людей – больно.

Вопрос: разводить всех по одному, не допускать смешения полов или забить? Но учитываю общую пустоту и легкость мыслей - терпимо. Просто я хотела тепла, а получила в подарок чужой бенгаьский огонь. Тот самый, кторый не умеет врать. Злость в себя надо затушить, как любят тушить пальцами свечу, а сигареты о руку.

Эти мысли были результатом наблюдений пяти дней.

А ведь разговор на полночи и полпачки, пару порванных струн и натянутых нервов нужен мне.

...а пока говорю на смеси французского и английского, испанского и русского и жду "oui"...

На самом деле проблема в том, что образ внутренний не соответствует внешности. Нужно немного времени, денег. Капельку подумать, улыбнуться и понять, что на самом деле я – такая.

Мы любим кидаться шаблонными фразами. Мы любим «хохмить», любим придираться к словам собеседника, украшать речь всякими приколами. Любим иронизировать. Доводить до абсурда. Искажать смысл.

Мы почти не умеем слушать друг друга.

Мы живем шаблонами, придуманными за нас схемами.

Мы почти разучились думать.

Мы не можем все бросить и уйти. Нет силы воли. Нет альтернативы. Есть пофигизм. Есть страх.

Мы умрем, а наши мысли, чувства, мечты  - у кого они были - останутся.

Мы подменили почти все.

И когда я ловлю отголоски бредовых передач, тема которых скорый Армагеддон, я не улыбаюсь и не плачу.

Потому что я почти готова в это поверить.