«Мишель Легран подкатил к студии на скутере. Снял шлем, говорит: «Бонжур, Тамара». Я обратила внимание, что на нем совершенно молодежные кроссовки. «Ну а что? Ему ведь всего 59 лет — для француза это молодость», — подумала я», — рассказывает Тамара Гвердцители Екатерине Рождественской.

Екатерина: Тамара, что вас связывает с Мишелем Леграном? Это ведь не просто история композитора и певицы, а история любви, да? Я была на вашем совместном концерте — от вашей пары шло такое электричество...

Тамара: Правда, ты заметила? Я понимаю, о чем ты говоришь. Некоторые называют это «химией», или просто — влюбленностью...

Екатерина: А как вы вообще с Леграном познакомились и почему стали выступать вместе?

Тамара: Эта история началась больше 20 лет назад. Представляешь, начало 90-х. Никто нигде не работает, концертов нет. И вдруг меня приглашают спеть в Париже, в легендарной «Олимпии», на концерте, посвященном великому Жану Дрежаку — автору текстов песен Эдит Пиаф и доброй сотни французских шансонье. Причем концерт должен вести не менее



великий Мишель Легран. Величайший из мелодистов, автор неподражаемых «Шербурских зонтиков». Музыки, которая меня покорила еще в детстве...

Екатерина: Как получилось, что тебя туда пригласили?

Тамара: Алекс Москович — французский поэт и продюсер — передал Леграну кассету с моими песнями. А с Московичем я познакомилась, когда в 1989 году снималась в документальном фильме о перестройке для французского Второго канала. И я должна была в финале исполнить песню, которая по всему фильму шла лейтмотивом. Стихи к песне написал Москович. А потом у Алекса возникла идея продвинуть меня на французской сцене. Он считал, что я могу иметь успех, но песни должен писать только Легран. И вот Москович стал просить знакомых передать Мишелю кассеты с моими записями. Все, к кому он обращался, пытались охладить его пыл: мол, на Леграна повлиять невозможно. Вероятность того, что тот действительно послушает кассету, очень мала. А если говорить о вероятности, что он согласится работать с певицей из Грузии, — так она и вовсе стремится к нулю. Прошло два года, прежде чем мою кассету Леграну передали. И случилось чудо — маэстро пригласил меня приехать к нему. Когда мне позвонили в Тбилиси и сказали об этом, я даже не представляла себе, как все технически осуществить. Нужна виза, билет на самолет... Но как-то все устроилось. Хотя я так и не смогла до конца поверить в реальность происходящего, пока не оказалась у Мишеля Леграна в его замке...

Екатерина: А Легран в замке живет?

Тамара: Теперь он переехал в Швейцарию. А тогда жил в настоящем средневековом замке — из Парижа меня везли туда на машине минут 30. Мы проезжали поля, леса... И вот показался замок с готическими башенками, с увитыми плющом стенами, решетчатыми окошками. Было ощущение, что я оказалась в ХVI веке. Дверь открыл какой-то человек, и я сразу решила, что это — мажордом. Может, это был просто секретарь, но атмосфера располагала к именно таким ассоциациям. Потом меня повели по длинным переходам. Помню гобелены на стенах, каменный пол и гулкий звук наших шагов... Я чувствовала себя героиней Дюма! И вот, наконец, мы оказались в студии. Готический зал со сводчатыми потолками. Там, кажется, даже стояла резная деревянная скамья. И два концертных рояля. Помню, у меня все плыло перед глазами от волнения. Но не из-за замка, а из-за того, что сейчас я увижу Мишеля Леграна — человека-легенду. И через пару минут Мишель действительно появился в дверях. Он оказался именно таким, каким я его знала по фотографиям на обложках пластинок. Очень подтянутый, элегантный, очаровательный. На нем был простой свитер и брюки — и сидело все безупречно. А какие у Мишеля очаровательные манеры...

Екатерина: Вы на каком языке с ним разговаривали?

Тамара: Он первым делом спросил меня, говорю ли я по-французски. Но я стеснялась по-французски говорить — у меня же чудовищный акцент. Так что сказала: «Может быть, лучше английский?» Выяснилось, что этот язык Мишель знает примерно так же, как я, так что комплексов у меня не возникало. Потом совершенно естественным образом в ход пошел итальянский — потому что у людей с консерваторским образованием минимум итальянского в памяти имеется. А стоило нам по-настоящему углубиться в работу, как я обо всем забыла и легко перешла на французский. Первые 10 минут мы просто говорили, потом Мишель усадил меня за один рояль, а сам сел за другой. Не помню уже, как я нашла в себе силы перестать смущаться и ему подыгрывать. Мы начали с ним с «Шербурских зонтиков», потом одну за одной переиграли все самые известные мелодии Леграна. Мы импровизировали — Мишель начинал, я подхватывала. И продолжалось это довольно долго — минут 12. А потом Легран бросил играть и мне зааплодировал. В тот раз мы ни о чем не договорились. Маэстро лишь сказал: «Через три недели у меня будет готово два произведения, вот тогда давайте встретимся». Помню, я усмехнулась: легко ему говорить! Кто же мне через три недели снова даст визу? Но возражать я не посмела. Не нагружать же звезду такого уровня своими бытовыми проблемами... К счастью, с повторной визой мне помог все тот же Москович.

Екатерина: И через три недели ты снова была у Леграна?

Тамара: Ну, может, чуть позже. И тогда началось настоящее общение. Наше совместное сочинительство, когда сидит Легран у фортепьяно, ищет тональность, идею — сочиняет для меня песню. Для меня! Сам Легран! Я совершенно точно переживала тогда лучшие мгновения своей жизни. Ведь играл Мишель божественно! Слова должен был сочинить Жан Дрежак — автор нескольких песен Эдит Пиаф. Да что там, все уважающие себя парижские шансонье работали с Жаном! А теперь этот легендарный человек стоял рядом и под импровизации Леграна что-то наговаривал себе под нос речитативом — так рождались слова песни. Время от времени эти двое переглядывались и восклицали: «О! Вот это будет потрясающе для Тамара». (Они произносили мое имя с ударением на последний слог. Фамилию вообще не могли выговорить. Так что для французской публики меня всегда объявляли по имени.) Ничего подобного я никогда не видела и не испытывала. Мне даже страшновато было: за что это мне? Сразу два гения дарят мне свое общение. Их мысли направлены на меня, их творчество переплетается с моим... Я, наверное, слишком увлекалась такими мыслями. Потому что Леграну приходилось возвращать меня к реальности. Он говорил: «Ну что ты молчишь, Тамара! Давай подхватывай! Let’s go! Let’s go!»

Екатерина: Сколько лет было Леграну тогда?

Тамара: 59 или 60. Молодой француз. А мне — 29. Сперва я чувствовала с ним некоторую неловкость. Но она быстро прошла, как только я встретила Леграна на улице. Он подкатил к студии на скутере. Снял шлем, говорит: «Бонжур, Тамара?». Я обратила внимание, что на нем — совершенно молодежные кроссовки. И вообще, он одет очень демократично. Прохожие стали на него оборачиваться. Без шлема Леграна люди мгновенно узнавали. Но он старался быть галантным со мной и не подавал виду, что его раздражает постороннее внимание.

Екатерина: А вне работы вы с ним встречались?

Тамара: Конечно. Помню, когда Легран на гастролях в Нью-Йорке прилюдно сказал мне: «Давай после репетиции поедем в какой-нибудь русский ресторан», — его помощник очень удивился. Даже шепнул мне: «Вы знаете, маэстро крайне редко бывает таким душевным». Но нам с Мишелем всегда было очень интересно и легко вдвоем.

Екатерина: Скажи, а муж тебя не ревновал к Мишелю?

Тамара: В то время у меня был первый муж (Георгий Кахабришвили — заместитель председателя Гостелерадио Грузии. — Прим. ред.). Если он и ревновал, то не подавал виду, как положено грузинскому мужчине. Хотя как к Леграну можно не ревновать? Довольно скоро мы расстались с первым мужем. И причиной был не Мишель — к этому давно шло.

Екатерина: А Легран был свободен, когда вы познакомились?

Тамара: У Мишеля была супруга. Потом, правда, он с ней развелся и женился на другой, она арфистка, я с ней познакомилась в 2006 году, и она мне очень понравилась. (С арфисткой Катрин Мишель Легран расстался в 2013 году. — Прим. ред.) Ну а тогдашнюю жену Леграна я никогда не видела, но все время помнила о ее существовании.

Екатерина: Так во что же все-таки вылилась та «химия», которая была так очевидна зрителям на ваших концертах?

Тамара: Как писала Марина Цветаева: «Я найду в своих стихах/ все, чего не будет в жизни». Вот и мы с Мишелем раз за разом проживали через музыку то, что так и не случилось в жизни.

Трудно объяснить... Но я действительно ощущаю это как огромное счастье — то, что я стала избранницей Мишеля Леграна. И мне это счастье выпало сполна. Ведь на наших концертах я пою только для него одного. А он играет для меня одной — мы оба это знаем и постоянно чувствуем. Музыка способна по-настоящему слить людей в одно целое. Или когда мы играем дуэтом на двух роялях — происходит какая-то магия. Помню один наш концерт в Америке. Он начался в 7.15, а в 9 часов вечера, когда все было в самом разгаре, вдруг погас свет. Зал погрузился в кромешную тьму. Я растерялась, но Легран как ни в чем не бывало продолжал играть. И я после секундной заминки последовала за ним. Мы импровизировали, опираясь друг на друга, чувствуя друг друга. Зрители замерли в напряжении, они словно и не дышали. Только наши с Леграном рояли звучали в идеальной тишине и темноте, а мира вокруг не существовало. В этот момент мы совершенно точно были одним существом. Тьма продолжалась, пока не разыскали дежурного администратора, который зачем-то вышел на улицу. Выяснилось, что свет выключил осветитель, у которого в 9 часов закончилось рабочее время, а после девяти он работал в другом месте. Уходя, он выключил рубильник, не смущаясь, что концерт еще идет. На следующий день в газетах восторгались, что музыка оказалась сильнее тьмы. А Легран веселился, как мальчик. Когда организаторы спросили, не нужно ли чего-нибудь для следующего концерта, он сказал: «О, все было чудесно! Но если вам не трудно, может, включим немного света?»

Екатерина: Вы с ним еще вместе выступаете?

Тамара: Один из лучших наших концертов был два года назад, в Батуми. Меня за несколько минут до выхода на сцену осенила идея. Говорю администратору: «Бери деньги, поезжай на рынок и купи штук 15 разноцветных зонтиков — китайских, турецких — все равно каких». Он успел их купить и раздать зрителям на первых рядах. И во время исполнения знаменитой мелодии из «Шербурских зонтиков» они свои зонты раскрыли. Легран был очень растроган. Твердил: «Мерси, мерси, Тамара, мерси, публика, мерси, патриарх». А на том концерте присутствовал грузинский патриарх Илия II. Потом стал допытываться: «Тамара, кто придумал ход с зонтиками?» Пришлось признаться. После концерта патриарх Илия позвал нас с Мишелем на трапезу. И его святейшество попросил исполнить «Шербурские зонтики» еще раз, для него. Сказал: «Это божественная музыка, она взлетает очень близко к Богу».

Я надеюсь, этой осенью мы с Мишелем снова встретимся — у нас запланированы концерты. Если, конечно, он будет хорошо себя чувствовать. Маэстро уже за 80... Хотя для меня он по-прежнему молодой и неотразимый мужчина. И самый грандиозный человек, которого я когда-либо встречала. А то, что наши отношения не из области физической любви — это и к лучшему. Не все измеряется женскими удачами, должно быть что-то немножко выше тональностью. И всякий раз, когда я выхожу на сцену с Мишелем, я становлюсь немножко счастливее, чем была вчера.