Павел Солодовников. Путевые записки мага.

Среда, 04 Марта 2015 г. 19:42 + в цитатник

Коллаж Сергея Семенова
Павел Солодовников.
Путевые записки мага.
Начало здесь:
1. http://my.mail.ru/community...
2.http://my.mail.ru/community...
3.http://my.mail.ru/community...
4.http://my.mail.ru/community...
ЧАСТЬ 1. ЛЕС. (продолжение)

Опять рюкзак, опять китайская сумка, та самая, клетчатая. Только наполнение у неё теперь другое - перед отъездом мы поделили оставшуюся тушёнку и сгущёнку - расхожее «золото» тех времён. Я вспоминаю рассказы Юры Епишкина - одного из тех троих бродяг, что покинули нас первыми.
Партии тушёнки распределялись по военным и геологическим организациям прямо со складов, и никто обычно не заморачивался, чтобы расклеивать этикетки на банки - в коробку кидался рулон даже не разрезанной типографской распечатки, и этим дело и заканчивалось. Когда там, в лесу, открыли первый ящик, при этом присутствовал и Епишкин. Возможно, для этого он и устроился в партию - похоже, что весь дальнейший сюжет у него был спланирован заранее.
- А можно я этот рулончик возьму? – осторожно спросил он.
- Да бери хоть все рулончики, - заржал Юра-длинномер. – Кому они нужны?
- Ну, не скажи, - глубокомысленно изрёк Епишкин, но разрешение использовал. В ближайшие дни он распотрошил все оставшиеся ящики, и сложил груду рулончиков в свой рюкзак, после чего, с парой других таких же, объявил забастовку и благополучно выбрался в цивилизацию. Пока они сидели на чемоданах, я выспрашивал его о его похождениях, естественно, спросил и про наклейки.
- Это не этикетки, - сказал мне этот российский Энди Таккер. – Это деньги. Просто это мало кто видит. И, в ответ на мой непонимающий взгляд, пустился в рассказы, коих у него было великое множество. Суть этих объяснений сводилась к следующему: размеры большой банки тушёнки идеально совпадали с размерами банки фасоли. Но, в то время, как фасоль можно было купить в любой торговой точке за 40 копеек, ещё прежними, советскими деньгами - тушёнка шла из под полы по 2 рубля 50 копеек. Благородный жулик покупал авоську фасоли - банок 30, затем быстро переклеивал этикетки и, в час сумерек, когда люди спешат домой с работы, выходил на торговый перекрёсток. Его замечали мгновенно, и брали, естественно, не по одной банке. Через десять минут он, с кучей денег, растворялся в галдящей толпе, и ещё долго обходил это место стороной. Маркировка, естественно, у банок была разная, но, в условиях дефицита и сумерек, никто на неё не смотрел. Два рубля десять, помноженные на тридцать, давали шестьдесят три рубля чистого дохода. С 60 банок это было 120 рублей, - месячный оклад инженера, и можно было двигаться дальше в поисках лёгких денег.
Я сел в электричку, ходящую от Енисейска до Ачинска, и мне показалось, что я каким-то мистическим образом переместился в свой родной Казахстан - те же смуглые, скуластые лица, похожая национальная одежда и язык…. Язык был тоже похож. Вагон был наполнен какой-то местной народностью, то ли эвенками, то ли ханты-мансами - этого я так и не узнал. А потом был относительно большой город - он звенел, визжал, скрипел, врывался в привыкшие к тишине тайги уши, и завораживал. Куда-то, по своим извечным проблемам, неслись толпы людей и машин - мир жил. Я решил съездить домой, в Алма-ату - посмотреть, примет ли меня этот сумасшедший мир обратно, перед тем, как опять оседлать верблюда своих странствий. Мелькали за окнами вагона убегающие сибирские пейзажи, и я всё глубже и глубже погружался в пучину воспоминаний….

Приглушённый свет в купе, приглушённый стук колёс где-то внизу - там своя жизнь, невидимая человеческому глазу. Вот заскрипели, завизжали тормозные колодки - жалуется металл на жизнь свою ёкарную, кричит, больно ему. А у меня вроде бы и всё нормально - в сравнении с ним-то. Билет я взял в спальный вагон - на проходящем поезде свободной плацкарты не нашлось, и даже купейные места были заняты. Но спальники были пусты, поэтому полдороги я ехал один. Я вышел в тамбур, покурил, вернулся по почти пустому проходу обратно. За окном быстро темнело, народ весь сидел по купе и ел своих ритуальных варёных куриц, запивая чайком из термосов - платить за воду в первый день пути, видимо, казалось им кощунством. У меня не было ни курицы, ни термоса, но была пара бутербродов и бутылка лимонада. Ими я и занялся незамедлительно, а, поскольку собеседник тоже отсутствовал, я начал разговаривать сам с собой.
- Домой едешь? – саркастически спросил я себя. – А есть ли у тебя дом?
- Не в капусте же я нашёлся, - хмуро ответил второй. – У всех есть дом.
- Чё ж ты так резво свалил из него? – засмеялся первый. – От добра-то добра не ищут, сам знаешь. Накосячил, наверное, напакостил, и смылся, как шкодливый кот. Нет у тебя теперь дома, бродяжка. Не нужен ты там никому. Да никогда и не был нужен. Разве что, как пища. Питались тобой все, кому не лень, а особливо братец твой гениальный. Ну, правильно, он же гений, а ты кто? Серое бесталанное быдло. Таких и надо учить. Мистик хренов. Это ты себе сказками мозги засорил, а на самом деле нет никаких чудес. Нет, и никогда не было.
- А как же Ангел? – спросил я, чувствуя, что у меня ускользает опора под ногами. – Я же его сам видел. И защищал он меня. Разве не так?
- Где же был твой Ангел раньше?- засмеялся циник.- Что же он не защитил тебя от твоей семьи? Да что у тебя вообще в жизни-то БЫЛО?....
Что было?.... Было…. Я откинулся на лежанку, и воспоминания потекли плавной рекой.
Детство…. Дом на двух хозяев, который получил отец в новообразованном геофизическом посёлке. Был тогда очередной приступ этого поветрия - организовывать общины нового типа по профессиональному признаку. Первые два дома уже построены, они дёшевы, поскольку собираются из разобранных геологических ящиков, после чего идёт дранка и толстый слой штукатурки. Отец по весне создаёт десятое чудо природы - райский сад, который впоследствии достанется мне одному - у брата аллергия на всё - начиная цветами, и кончая ягодками и овощами. Шесть соток земли, которые через некоторое время превратятся в десять, пять яблонь, семь вишен, и цветы, цветы, цветы….
Цветы отец брал по знакомству в ботаническом саду, и они у него росли. Это был мой маленький рай - никогда и нигде больше я не встречал подобного. Сад цвёл весь сезон, меняя одни цветы на другие, всю весну и лето я проводил среди этого моря красоты. Начиналось цветение ещё при лежащем снеге - два куста вирджинии - лимонно-жёлтый и сочно-розовый, потом уже шли нарциссы, ирисы с разбросом цветовой гаммы в сотню видов. Потом появлялись первые розы. Только Глория была в трёх экземплярах, в остальном же каждая роза была эксклюзивной и отличной от других. В конце апреля зацветала сирень - буффон - огромными вертикальными свечками, и ещё пять привитых кустов, переливающихся разными цветами. Дальше шли пионы, с их жизнеутверждающе-одуряющим запахом, олеандр, черноплодная рябина, в цветении напоминающая черёмуху, пять кустов жасмина с вязким плывущим запахом, бульдонеш, флоксы двадцати оттенков…. Это можно перечислять и перечислять. Это был натуральный рай, и я бродил, как Адам, по райскому саду, разговаривая с Богом.
Этот сад заменял мне всё - и общение, которого было маловато, поскольку в детский сад я идти отказался, и игрушки. Игрушек было мало вообще, но те что были - отбирал брат. Со временем он построил себе целый автопарк, временами позволяя мне проехать от стены до стены - не более. Ему нужны были внимание и власть, ему нравилось когда у него что-нибудь просили, и можно было снизойти до просящего. Дон Корлеоне хренов. Во что бы то ни стало, ему нужно было самоутвердиться. Это я уже потом понял, что это был всего лишь способ защиты от окружающего мира - настолько они с миром не соответствовали друг другу. Как-то, бродя по окрестностям, я нашёл поломанного зелёного селезня, и он стал моей единственной игрушкой. И неважно, что он был без колёс - когда я оставался один - он оживал, и разговаривал со мной. А вообще - как только я оставался один - оживало всё….

Поезд останавливается, и толчок вырывает меня из засасывающего омута воспоминаний. Я иду курить, а затем в вагон-ресторан, благо он в соседнем вагоне. Беру что-то пожрать и бутылку водки, наливаю стопарик и принимаюсь за еду. Хочется расслабиться и забыться. Спиной ощущаю чей-то взгляд. Оборачиваюсь и киваю, приглашая подойти. Это поездной шнырь - ему хочется выпить. Наливаю ему одну стопку, другую. Он в благодарность начинает рассказывать мне о своей нелёгкой судьбе, но его рассказы скучны и безжизненны. Куда им до баек Юрки Епишкина. Я выпиваю свою третью стопочку - теперь норма, 150, зову официанта, расплачиваюсь и вручаю собутыльнику остатки водки. – Тебя ждут, - говорю я ему. – Иди, угощай ребят. – Он понимает, что его «прочитали», многословно благодарит, забирает бутылку и остатки еды и ретируется. Я возвращаюсь в купе и закрываю дверь на замок - на всякий случай. Но всё тихо. Я опускаю фрамугу и курю в окошко - если докопается проводник - суну ему пятёрку. А стук колёс убаюкивает, и вскоре я опять проваливаюсь куда-то - то ли в полудрёму, то ли в воспоминания….
Мне четыре года, а брату пять. Его учат читать. Я сижу напротив, через стол. Мать что-то объясняет брату, а я смотрю на перевёрнутую книгу, и вдруг мир слегка меркнет и в туманной дымке, выросшей из книги, открывается дверь. Дверь в новые измерения. И не надо мне уже объяснять, как составляются буквы и слова - откуда-то изнутри я знаю, что это написаны заклинания, открывающие магические миры в их великом множестве. Мне они почему-то знакомы. Брат никак не может прочитать какое-то предложение, и тогда я читаю его вслух. Мать удивлённо смотрит на меня, затем обходит вокруг стола и кладёт передо мной книгу. Я переворачиваю книгу вверх тормашками и ровно, с хорошей скоростью, читаю. Помнится ещё, что переучиться читать при правильном положении книги оказалось труднее. Но, раз зайдя в эти миры, я уже не расставался с ними. В первый класс я пришёл умея бегло читать и писать, при этом не делая орфографических ошибок. Позже я узнал, что это наследственное - так же, с раннего детства, без ошибок писала моя мать.
Первый класс, русский язык, диктант. Я пишу под диктовку, долго и трудно дожидаясь следующей фразы, и удивляясь, зачем учительница так старательно выговаривает слова. Но вот - всё. Я откладываю свою тетрадку в сторону, и до звонка успеваю проверить 5-6 тетрадок тех, кто сидит рядом, исправляя до 20 ошибок за один присест. Я понимаю, что здесь что-то не так, просто невозможно так ошибаться, но со временем привыкаю к тому, что основная масса людей пишет с ошибками и читает по слогам.
Вместе со чтением во мне открывается ещё одна способность, но о ней я никому не говорю, и на это есть причины. Ночью ко мне приходит волшебница и уводит в волшебный дворец. – Это всё твоё, - говорит она. – Ты волшебник, и когда-нибудь должен будешь обязательно сюда вернуться. А пока знакомься. Двери я оставляю открытыми. В любое время, когда ты останешься один, ты сможешь заходить к себе. Но, для других людей вход сюда закрыт. И никогда никому не говори об этом дворце - люди способны только разрушать.
Каждый вечер перед сном я ухожу туда, дав наказ стражу в дверях предупреждать меня о приближении людей. К тому моменту, когда я иду в первый класс, я могу заходить туда в любое время дня и ночи, при чтении вслух я просто перемещаю туда книгу и читаю оттуда.
- У вашего мальчика хорошая память, - сказала учительница матери на собрании. – Я видела, как он, заглянув в книгу, продолжал читать полстраницы с закрытыми глазами.
Я понял, что тайна моя может быть раскрыта, и с этого момента прекратил подобные опыты….
Стучат колёса, поют колёса, мчится поезд жизни из прошлого в будущее. Возможно ль вернуться обратно, возможно ль вот так же гулять по временам, по прошлому и будущему, и по другому, которому ещё нет названия, как по страницам книг? Кто знает?....

Продолжение следует...
Чеширский Кот, мемуары мага
"оф.-Илимчанка"