Можно ли быть мужественным, будучи чувствительным? Позволительно ли суровому отцу семейства уронить слезу умиления? Реально ли сочетать в себе тонкость душевной организации и силу духа?

Мир требует от мужчины быть резким. Дерзким. Сильным. Чтобы как за каменной стеной. И правда, кому спокойно за стеной из тонкой душевной организации или пушистого благоразумия? Первое столь тонко, что не выдержит и борзого взгляда — простого сигнала другого самца из породы тех, что нагло влезают перед нами на перекрестке с соседней полосы. А ведь реальный пацан закрыт для внешнего мира так же, как часовой у Вечного огня. Хочет ли часовой облегчиться, чешется ли у него нос? Или в последнем письме от любимой он прочел нечто, заставившее его всю ночь лежать, уткнувшись лицом в колючее одеяло? Этого не знает никто, и никому нет дела, ведь он — часовой, он — на посту. Мужчина тоже непроницаем, если, конечно, он сила, а не тряпка.

Что до стенки из пушистого материала, то в отличие от стены каменной, пух приятен тому, кто по ней бьет. Тому, кто за такой стеной прячется, нет защиты и спасения. И вообще, пушистые мужчины — до старости мальчики. Ну, вы знаете, про которых говорят «мальчик» и даже не хотят обидеть. Просто констатируют факт.

Есть еще категория «милых мальчиков», это совсем труба. Приговор. Печать. «Ты такой милый, — шепчут им женщины. — Ты милый, но я тебя не люблю». Если бы милый мальчик был геем, куда ни шло. Для вменяемого гетеросексуала призыв женщины «просто будь моим другом» звучит как набат, как наказание. Ну и как повод подумать и поработать над собой.

Мир требует от мужчины быть резким. Держать эмоции при себе. В такой системе координат чувствительные парни не живут.

Их котировки стремятся к нулю. Все это, в общем, понятно. Но у меня есть два вопроса. До какой степени, как полагает мир, мужчина должен управлять эмоциями? И еще. Сдается мне, что держать в себе вредно. В этом я совершенно уверен, поэтому не спрашиваю, а утверждаю. А заодно расскажу вам историю. Она грустна, но поучительна. За полгода до смерти мой дед, уже безнадежно больной, стал терять разум. Измученный организм сломался, как старый патефон. Он путал слова, времена года, эпохи, политические позиции (жесткий коммунист, дед начал поддакивать ненавистному Ельцину). Кроме того, он начал третировать бабушку. Всегда сдержанный на чувства, дед высматривал ее у окна, когда бабушка долго не возвращалась из магазина. Устраивал сцены с допросами и пристрастием — где была, с кем встречалась? Как-то раз, беспомощно махая кулаками, набросился на врача-мужчину, предположив, что тот пытается «кадрить мою жену». Это было ужасно, невыносимо, нелепо, смешно и трогательно одновременно. А когда деда не стало, бабушка вдруг призналась, что эти полгода, несмотря на весь ад атмосферы безумия и угасания, чувствовала себя как в первые годы их брака. «Вася слишком много в себе держал, не тратил. Зря. На кого, как не на своих, тратиться-то»,— грустно сказала она. О, как она была права.

Это, знаете, напоминает мне Довлатова, у него, в «Записных книжках», по-моему, есть реплика про человека, «за напускной суровостью которого пряталась доброта» (точность цитаты не гарантирую). Зачем, резонно вопрошает Довлатов, зачем, если ты добрый, так упорно это скрывать? А затем. Добрый — значит, чувствительный. Чувствительный — равно мягкий. Мягкий — читай, слабый. Тот, кто засомневается там, где нужно ударить. Отойдет в сторону там, где нужно оттеснить, промолчит там, где надо выступить. И, может, даже заплачет во время просмотра «Марли и я».

Женщине это не нужно (хотя положа руку на сердце кто знает, что ей вообще нужно). Женщина простит мужчине слезы при виде новорожденного (собственного — это важно, не чужого) ребенка, а также на похоронах родителей и друзей. Ну и за компанию, в качестве бонуса, — во время оргазма и на футбольном матче. Как мы видим, речь идет о ключевых моментах человеческой жизни: жизнь, смерть, оргазм (футбол — тот же оргазм).

И не надо точить ножи, я никого не обвиняю в черствости. Речь, скорей, идет не о самой женщине, но о ее животных рефлексах. То есть умом барышня может допускать мужские слезы по любому поводу, но не поморщится лишь в вышеперечисленных ситуациях. Так ей наказали природа и вековые традиции. Мужчина — бесчувственный чурбан, и слава тебе господи. В том смысле, что ну а как по-другому? Женщина плачет, мужчина в лучшем случае играет желваками и хрустит пальцами, в худшем — зевает. И так всю дорогу. Гендерные, понимаешь, различия. Природа, чтоб ее. Правда, мужчины живут недолго, особенно в нашей неприветливой стране, но что поделать, жизнь такая. Слушайте, а может, все наоборот? Может, это жизнь такая, что мужчины очень напрягаются? Причем кроме собственно тех сфер, где им напрягаться положено — на работе, к примеру, — самцы убивают себя еще и по ерунде. Это я про необходимость быть пацаном. Играть желваками. Закуривать после секса (вредно, да еще как!). Держать все, абсолютно все держать в себе. Довести свою непроницаемость до уровня Стивена Сигала (была в свое время такая шутка-картинка в Интернете: десять одинаковых фото Сигала с ничего не значащим выражением лица и под каждой — обозначение эмоций: «злость», «радость», «удивление» и т.д.).

Есть такая версия, что нынешние мужчины от тридцати до сорока — самый, так сказать, сок — большей частью инфантильны и неспособны нормально относиться к слабому полу, потому что их недолюбили. Элементарно не научили любить. И прежде всего отцы недолюбили. Ибо ну как то поколение выражало свои чувства? Никак не выражало. Мужчина должен быть суров. Пришел с работы, потрепал сына по загривку, тем и ограничился. И с женой себя как вел? Покрикивая, как еще. Опять же, я не говорю за всех: были, слава богу, и нормальные семьи, и теплые выражения чувств. Но давайте признаем, смысл в подобной версии присутствует. А теперь позвольте процитировать прекрасного британского автора по имени Тони Парсонс. Тони (надеюсь, он не обидится, что я вот так, запанибрата). Итак, цитата. «Сколько бед принесли этой планете мужчины, желавшие во что бы то ни стало быть жестче. От бесчисленных войн и преступлений до супружеской драки сковородками на кухне соседской квартиры… Будет неплохо, если в один прекрасный день наша крутизна — то есть способность адекватно отвечать на насилие — отвалится за ненадобностью вместе с наркотиками, юношеским онанизмом и привычкой щипать за попу привлекательных официанток. Но беспощадный закон природы кричит о том, в чем мы боимся признаться даже шепотом. Все мужчины хотят — мечтают, жаждут и алчут — быть крутыми. И в тайне боятся, что никогда не будут круты в достаточной мере».

Вот что нас убивает. Мы курим сигареты, зарабатывая рак, потому что хотим быть крутыми, как киногерои. Обходимся с женщинами так, как они предполагают, что с ними обойдутся — то бишь по-свински, оправдывая возложенные на нас ожидания: мы же мужчины, как по-другому? Боимся быть мягче, потому что нам кажется, что мир после неосторожной реплики: «А мне у Кайли Миноуг нравится не только зад, но и песни» — тут же отправит нас в помойное ведро. А, чуть не забыл: даже если совсем не проблема пропустить вперед себя на дороге, мы не делаем это, а то решат, что мы испугались. Зато пропускает тот, кто ехал за нами, слабак на BMW X6. В итоге за нами едет тот, кого мы не пустили, и мы украдкой смотрим в зеркало заднего вида, зачем-то трем лицо, вертим головой.

Короче, нам… хм, ну не то чтобы стыдно,но маленько неловко. Но тсс! Об этом молчок.

И так всю жизнь. Зато нам не в чем себя упрекнуть по большому счету. Чувствительный мужик — несолидно и баста. Только потом, когда у нас окончательно сядут батарейки и нам понадобится слово сочувствия, или мы захотим ни с того ни с сего крепко-крепко обнять детей или поцеловать жену, прежде чем нырнуть в новый суровый мужской день… в общем, не нужно обижаться, если дети или жена поймут неправильно. Никак не поймут. Жена, например, скажет что-нибудь в духе: «У тебя другая, что ли?» А дети засмеются или насупятся. Ну, ничего. Зато если есть отдельный мужской Бог, он непременно поставит нам высший балл. И выдаст направление в VIP-зону мужского рая, где красивые девушки сделают все, что мы захотим, где будет много бухла, футбола и прочей муры. Только, похоже, это окажется в большей степени адом, а не раем.

Не такие мы, какими кажемся. И не так уж и желаем быть такими. Просто сложилось. Неудивительно, что жизнь с двойным эмоциональным дном предполагает тайны и курьезы. Один мой приятель, резкий самец, лишь вся семья засыпала, шел в гостиную, доставал из тайника DVD с любимым сериалом «Отчаянные домохозяйки» и наслаждался запретным плодом. Запретным — потому как не мужское это дело — разбираться в перипетиях чужой личной жизни. История чуть было не кончилась разводом: жена, найдя тайник, решила, что муж — гомосексуалист. Смешно. Глупо. Чудовищно.
Парни не плачут? С чего бы это? Кто так решил? Это запрещено законом? Не принято? Слушайте, да идите вы к черту. А я пойду вместе с любимой смотреть новый фильм с Хью Грантом. А на ночь почитаю Джейн Остин. В машине у меня играет Seal, и я до дрожи телесной и душевной обожаю своих детей. Я — чувствительный.
Я — нормальный. Вопросы?

Игорь Кузьмичев