Цитата сообщения Handbalancing Карл Брюллов и Юлия Самойлова. Больше чем любовь...


Карл Брюллов.
Портрет Ю.П. Самойловой с Джованиной Пачини и арапчонком.
(Частное собрание, Калифорния, США)
В 1875 году, в обстановке бедности, близкой к нищете, в Париже умирала бездетная и капризная старуха, жившая только воспоминаниями о том, что было и что умрет вместе с нею. Ни миланским, ни петербургским родичам, казалось, не было дела до одинокой женщины, когда-то промелькнувшей на русском небосклоне "как беззаконная комета в кругу расчисленных светил". Это была графиня Ю.П.Самойлова; ее захоронили на одном из парижских кладбищ, предав забвению.

К. Д. Крюгер, автор книги «Замечательные женщины XIX столетия» писал:
«В 30-е годы XIX столетия в обществе, под влиянием идей романтизма, возник новый тип великосветской женщины, свободной, дерзкой, блестящей. Таких дам называли «львицами». Они зачитывались романами Жорж Санд, курили, пренебрегали условностями и нередко имели очень бурную личную жизнь».
Графиня Юлия Павловна полностью соответствовала этой характеристике: независимая, образованная редкостно для женщины того времени, прекрасно разбирающаяся в искусстве, музыке, литературе, она прислушивалась лишь к голосу своего сердца и делала только то, что оно, беспокойное, подсказывало ей!
Всегда непредсказуемая, Юлия Павловна слыла оригиналкой и в Италии. Атмосфера блеска окружала ее везде. У графини собирался цвет итальянского общества - композиторы, артисты, художники, дипломаты. Она покровительствовала молодым дарованиям, нередко оплачивала постановки опер в "Ла Скала". В те времена среди ее гостей были молодой Верди, Россини, Доницетти, Беллини, Пачини.
Деньги текли рекой, но у нее их было без счету. Юлия Павловна все так же страстно увлекалась. Казалось, скоротечным романам не будет конца..
Со стороны могло показаться, что Юлия Павловна способна нести мужчинам одни лишь страдания и несчастья, но зато для Карла Брюллова она стала его спасительницей...

Она и забыла, с течением времени, когда и как ее « ударила молния» страстного притягательного чувства Любви к маленькому, хрупкому человеку с лицом , тонким и выразительным, как у древнегреческого бога, плохо слышащим на одно ухо, и как то трогательно – изящно склоняющим голову к тому, с кем он разговаривал.
Произошло ли это сразу, с момента их первой встречи, в Риме, у княгини Зинаиды Волконской, в несколько минут, когда они оба сказали друг другу с десяток ничего не значащих, светски любезных слов, хотя Брюллов и смотрел на нее неотрывно; или случилось много позже, уже потом, когда «бесценный друг Бришка» уже рисовал в ее присутствии эскизы к картине, отнявшей у него шесть лет жизни: «Последний день Помпеи»?!
Она никогда не могла дать точного ответа, но знала, что с самой первой их встречи стала будто «приворожена» к нему навсегда.

Кто он и кто она? Ему, труженику из семьи тружеников, пристало ли заглядываться на ее красоту?
Петербург отказывал Карлу даже в присылке пенсионных денег, а рядом с ним возникла женщина, не знавшая меры страстям и расходам, навещавшая иногда Францию, где у нее было имение Груссе, переполненное фамильными сокровищами. Наконец, как прекрасно ее палаццо в Милане, а еще лучше вилла на озере Комо, где ее посещали композиторы Россини и Доницетти...
Самойлова была умна и, кажется, сама догадалась, что угнетает бедного живописца.

- Так и быть, я согласна быть униженной вами.
- Вы? - удивился Брюллов.
- Конечно! Если я считаю себя ровней императору, то почему бы вам, мой милый Бришка, не сделать из меня свою рабыню, навеки покоренную вашим талантом? Ведь талант - это тоже титул, возвышающий художника не только над аристократией, но даже над властью коронованных деспотов...

Брюллов писал с нее портреты, считая их незаконченными, ибо Юлия Павловна не любила позировать - некогда! Ей всегда было некогда. На одном из полотен она представлена возвращающейся с прогулки, она порывисто вбегает в комнату - под восхищенными взорами девочки и прислуги-арапки. Из портретов Самойловой известны два. Другие исчезли бесследно, но остались в памяти современников. Один из сохранившихся "Самойлова с воспитанницей Джованиной Пачини и арапчонком" - в музее Калифорнии. Именно от этого портрета итальянская публика пришла в восторг, а его создателя взахлеб сравнивали с гениальными Рубенcом и Ван Дейком).

Наконец грянул "Последний день Помпеи", и он прославил живописца - сразу и на века!
Брюллов стал кумиром Италии: за ним ходили по пятам, как за чемпионом, поднявшим гирю небывалого веса, мастера зазывали в гости, жаждали узнать его мнение, высоко ценили каждый штрих брюлловского карандаша, наконец, Карла Павловича донимали заказами.
Интересно, что в "Помпеи" художник изобразил трижды.
Вот она рядом с ним (сам художник спасает атрибуты искусства) с кувшином на голове


А здесь графиня павшая на земле


Тут Самойлова как мать с двумя дочерьми, в тесной объятии ждущие смерти. (Скелеты трех женщин в таком положении были найдены при раскопках).


Поначалу они появлялись всюду вместе. Статная красавица и невысокий, с импозантной, но крупной головой, экспансивный Карл. Вместе странствовали по Италии. Судя по письмам, это было страстное чувство.
«Мой дружка Бришка...— писала она ему в письмах 1827г— Люблю тебя более, чем изъяснить умею, обнимаю тебя и до гроба буду душевно тебе привержена».
И позднее нежно подтверждала: " Люблю тебя, обожаю, я тебе предана, и рекомендую себя твоей дружбе. Она для меня – самая драгоценная вещь на свете. "
Карл отвечал горячей взаимностью. "Моя верная подруга", - нежно отзывался о ней Брюллов...
А в письме к Александру Брюллову – брату возлюбленного, графиня и вовсе откровенно писала о том, что они с « Карлом – Бришкою» хотели бы соединить свои судьбы. Что помешало им обоим сделать это, ведь графиня Юлия Павловна была единственною настоящей любовью художника на протяжении всей его жизни? Уж больше никогда потом, после разрыва с нею, (в 1845 – 46 годах, графиня Самойлова уехала в Италию, вышла замуж за итальянского певца Перри, и Брюллов не смог отыскать ее следов там, хотя и предпринимал тщетные усилия!) никогда не дано будет ему испытать это слитное чувство восторга и вместе верной, почти мужской дружественности, которое дарила ему графиня!

Если светская молва обвиняла Самойлову в ветрености, то Брюллов, воспевавший ее в своих картинах, тоже бывал непостоянен.
Характер отношений Самойловой и Брюллова по тем временам был беспрецедентен. На личную свободу друг друга никто из них не посягал.
Оттого о любовных шалостях близкого друга она спрашивала в пору разлуки: "Скажи мне, где живешь и кого любишь? .."
Сама она тоже не скрывала свои любовные истории. И на расстоянии их отношения приобретали, так сказать, "романический" характер.

Она знала, что они удивительно похожи душами, сердцами, восприятием мира. Они всегда понимали друг друга с полуслова, не посягали на свободу друг друга, не было между ними ни секрета, ни тайны, ни банально – пошлой ревности: все могли без ложного стеснения рассказать друг другу о мимолетных увлечениях другою или другим, и весело посмеяться, подтрунить тут же над самими собою, все прощали друг другу великодушно любящими сердцами!

Не посягала никогда гордая, свободолюбивая красавица Юлия и на тайны внутреннего мира свого «палладина» - «бесценного Бришки», зная, что, подчас, за видимым спокойствием и молчанием в душе его таится – глубокая бездна!

И только Она, несравненная Юлия, была истинным его Ангелом – Хранителем, хотя не было в ней никогда ничего небесно – воздушного, это была только прекрасная, земная женщина - грешная, вспыльчивая, с тягой к подлинно земным страстям и земному счастью. Она была, и в самом деле, настоящим, ослепляющим, обжигающим, заливающим все вокруг яркостью и жаром, «итальянским полднем, солнцем», как звал ее Брюллов, и в тени все учащающихся приступов нервной меланхолии Возлюбленного, чему способствовали тяжелейшие обстоятельства жизни художника: смерть родителей, брата Павла, и самое главное - большая и скрытая от посторонних глаз трагедия неудавшегося брака самого Брюллова с выдающейся пианисткой, ученицей Фредерика Шопена, Эмилией Тимм – ей становилось все холоднее и холоднее. Она знала горькую историю брака своего Художника, но тоже - мало кому говорила о ней. Боялась растерзать и свое и чужое сердце чересчур тягостным повествованием.

Разрыв между супругами был скоропостижен и казался необъясним, ибо никто в Петербурге ничего не понимал. А когда люди ничего не знают, тогда их фантазия не знает пределов.
Историки долгие годы не раскрывали секрет этого странного разрыва, объясняя свое молчание причинами соблюдения морали. Но при этом, оставляя читателя в неведении, историки - невольно! - не снимали вины с Брюллова; таким образом, читатель был вправе думать о живописце самое худое. Но отныне печать молчания сорвана, и нам позволено сказать сущую правду.
Эмилия Тимм была развращена своим же отцом, который, выдавая ее за Брюллова, желал оставаться на правах любовника дочери.
Мало того, когда разрыв уже состоялся, этот мерзавец (кстати, заодно с дочерью) требовал от художника "пожизненной пенсии". Брюллов страдал.

... К тому времени Карлу было сорок, Юлии тридцать шесть.
По делам наследства в Петербург срочно примчалась графиня Юлия Самойлова.
Сразу оповещенная о клевете, возводимой на ее друга, Юлия Павловна - сплошной порыв, как на ее портретах! - кинулась к нему в мастерскую. Она застала его удрученным бедами. Он был несчастен, но.., уже с кистью в руке.
- Жена моя - художество! - признался Брюллов.
Юлия все перевернула вверх дном в его квартире. Она выгнала кухарку, нанятую Эмилией Тимм; она надавала хлестких пощечин пьяному лакею; она велела гнать прочь всех гостей, жаждущих похмелиться, и, наверное, она могла бы сказать Брюллову те самые слова, которые однажды отправила ему с письмом:
"Я поручаю себя твоей дружбе, которая для меня более чем драгоценна, и повторяю тебе, что никто в мире не восхищается тобой и не любит тебя так, как я - твоя верная подруга".
Так может писать и говорить только любящая женщина...

Карл Павлович начал писать портрет любимой женщины, однако теперь совсем в иной манере, изобразив ее опять-таки в порыве никем не предугаданного движения - почти резкого, почти вызывающего, почти протестующего.
Так возникла знаменитая "Графиня Ю. П. Самойлова, удаляющаяся с бала у персидского посланника". Между Самойловой и обществом, которое она покидает, Брюллов опустил тяжелую, ярко пылающую преграду занавеса, словно отрезав ей пути возвращения в общество. Она сорвала маску, представ перед нами во всем откровении своей красоты, а за портьерой занавеса - словно в тумане - колышутся смутные очертания маскарадных фигур.

Карл Брюллов.
Портрет графини Юлии Павловны Самойловой, удаляющейся с бала с приёмной дочерью Амацилией Паччини
(Государственный Русский Музей,
Санкт Петербург, Россия.)

Но в эти времена в его работах все ярче, все резче, определеннее, будет проглядывать одиночество, горечь отрешения от мирской суеты.. Горечь тяжелого прозрения. («Портрет Струговщикова», «Автопортрет».) Талантливейшему мастеру, прославившему Россию своими полотнами по всему миру, профессору Академии Художеств, имевшему сотни учеников и поклонников, сочувствовали многие, но плакать безутешными слезами ребенка он мог только на коленях графини Юлии. Она все понимала и утешала, но все таки, бесконечно зябла в глубинах его огромных, печальных, отрешенных глаз. Или ей казалось , что – зябла?…

Они, бросив все в России: заказы, Академию, классы, пренебрегая Высочайшим недовольством, бывало,уезжали на пару месяцев в Италию, Брюллов там писал свои этюды к большим картинам, жанровые сценки из Неаполитанской жизни, заказанные ему итальянскойм и русскою знатью портреты. От богатых клиентов не было отбоя, да и Юлия никогда бы не позволила «милому дружку» испытывать нужду в чем либо, но он часто устало ронял: « Я никогда не женюсь, моя жена - художества!» И его опять тянуло в Россию. Сперва она делала вид, будто беспечно не слышит.

Но, однажды, в 1845 году, приняла для себя мучительное решение. Сказала Брюллову, что уходит, что любит другого, и - давно! Тот ничему не возражал. Согласно кивал. Но когда на Иссакиевском прешпекте, в Санкт – Петербурге, их сани уже окончательно разъезжались в разные стороны, тихо сказал: «Ты уходишь из моей жизни.. Значит, и мне пора уходить!» Она не услышала этих слов в скрипе санных полозьев, или опять сделала вид, что не слышит..Зимнее солнце предательски слепило глаза, текли слезы, она глотала их, улыбаясь..Но все пыталась быть победным июльским, итальянским солнцем. Тем, чем всегда была для «бесценного дружка Бришки»! Ведь он смотрел ей вслед. Это она чувствовала, не оборачиваясь! Она хотела быть не сломленною голубкой, а гордым, сверкающим из – за туч Солнцем…

Портрет "Удаляющаяся с бала" оказался у Юлии в Милане намного позднее, уже после смерти Брюллова в 1852 году. Своего Карла графиня пережила на двадцать три года. Самойлова, несомненно, была: покорена творениями "дорогого и оплакиваемого Бришки", как она его называла. Она считала того, "которого так любила и которым, так восхищалась... одним из величайших когда-либо существовавших гениев". Таков ее приговор.

Умерла она в Париже, 14 марта 1875 года. Похоронена на кладбище Пер – Лашез. В годы нужды и разорения Юлия Павловна категорически отказалась продать принадлежащие ей картины кисти К. Брюллова. До поры все портреты оставались в ее доме в Италии. Но постепенно они рассеялись по миру. Судьбою их распорядились уже потомки графини – дальние родственники, живущие до сих пор в Италии, на родовой вилле Пален – Литта, Кампо, под Римом. Вероятно, некоторые из них находятся в частных западных собраниях, а главный и лучший -"Удаляющаяся с бала..."- теперь в Русском музее.



Использованы материалы:
Рассказ В. Пикуль "Удаляющаяся с бала"
Статья С.Макаренко "Графиня Юлия Павловна Самойлова"
Сайт http://www.tanais.info/