О событиях 26-27 апреля 1985 года, произошедших недалеко от пакистанского Пешвара, узнал весь мир, кроме населения СССР. Но западные СМИ уверены - за гибель советских военнопленных, восставших в секретной тюрьме в Бадабере, КГБ отомстил самым жестоким обр

Из альбома Российского Фонда архитектурного наследия имени Андрея Рублева

***

Фрагмент деревенского дома. Кострома (Музей деревянного зодчества)

Ярко и самобытно описывает русскую деревянную избу крестьянина с ее узорами, орнаментами русский поэт С. Есенин в статье «Ключи Марии» (Мария на языке хлыстов шелапутского толка означает душу - из прим. С. Есенина). «Избяной литургией», называя язык символов, коими были всегда полны деревянные дома, начиная от резных полотенец, ставень, до внешнего украшения дома.
«…Первое, что внесли нам западные славяне, это есть письменность. Они передали нам знаки для выражения звука. Но заслуга их в этом небольшая. Через некоторое время мы нашли бы их сами, ибо у нас уже были найдены самые главные ключи к человеческому разуму, это — знаки выражения духа, те самые знаки, из которых простолюдин составил свою избяную литургию.

В старину почти все на Руси строили из дерева: от огромного храма до креста на могилу.

Дереву на Руси издревле был почёт. К нему, как к живому, обращались в самых разных случаях: «Свято дерево, помоги». И дерево, внимая просьбе-мольбе, помогало. Великая сила земли и неба сосредоточена в деревьях. Это ныне вполне доказано наукой, а предки наши чистым своим сердцем чувствовали и потому деревянные постройки с незамазанными и незабитыми естественными стенами так любили: от них добрый дух исходил.

Из века в век, из поколения в поколение передавались строительные традиции народа. Складываясь, они определяли самобытную основу народного архитектурного творчества. Самобытную — значит предопределённую собственным, а не заимствованным у других народов бытом, собственными характерными чертами России: природой, языком её народа и его представлениями об окружающем мире, о том, что хорошо и плохо, его мечтами, радостями и печалями.

Каждая из традиций представляла собой не механическое перенесение какой-то формы на новое здание, но, прежде всего, наставление, заключенное в этой форме. Другими словами, в традиционной форме заключался символ мысли, видимый глазом, постигаемый сердцем и разумом. Вот таким «передатчиком мысли» и являлись самобытные деревянные постройки, ставшие ныне для нас подлинными сокровищами не только русской, но и общечеловеческой, общеземной культуры…

Любые идеи становятся куда более убедительными, если воспринимаются зримо. В памятниках древнерусского деревянного зодчества образно преломлена философия всеединства, бывшая неотъемлемой частью отечественной духовной жизни со времён крещения Руси. Язык их архитектуры — синтез мысли и дела…

Из предисловия к книге А.В. и Е.А. Ополовниковых «Дерево и гармония».

ПРЯХА (ПРЯЛЬЯ). Лицо женского пола, владеющее умением прясть.
Статус пряхи  определялся ответственностью самого прядения — главного женского занятия, которым мужчины никогда не занимались. По народным представлениям, прикосновение мужчины к веретену лишало его силы и ловкости, а неправильное обращение П. с куделью могло сделать женщину мужеподобной: у нее начинала расти борода.
Жизнь крестьянки с ранних лет была связана с прядением и с его атрибутами. Девочке, чтобы она легко приобщалась к прядению, перерезали пуповину на прялке или веретене, а также прикладывали эти предметы к новорожденной. Старались отрезать пуповину так, чтобы она упала на женскую работу, в частности, пряжу. Кроме того, помещали в ее колыбель детскую прялку. Пожелания стать хорошей П. произносились на родинах: «Чтобы тонко пряла, часто ткала, рукодельничала». Во время крестин, возвращаясь из церкви, крестная брала кудель и садилась прясть, чтобы девочка успешно овладела этими операциями; с той же целью ребенка передавали крестной через прялку. С 5—6 лет девочку начинали учить прясть и ей впервые разрешали спрясть нитку из грубой шерсти или очесов. Пряжу затем сжигали, а золу девочка должна была съесть, запив и закусив кусочком хлеба, под приговор: «Ета зъяси — будщи хорошая пряха». В некоторых местах она глотала дымок от зажженной пряжи, чтобы работа в ее руках горела.