Говорят, что умер Неизвестный Эрнст, и слезы сами собой наворачиваются на глаза. Ушел еще один возможно последний герой нашего времени...


Мы остались в мире один на один с такими бесчестными гнидами, которые своих солдат не считают ни солдатами, ни своими, для которых в жизни нет Родины и святого, и которые видят в войне только одно - наживу, которые хладнокровно уничтожают людей, как стада баранов, людей, для которых понятие "самопожертвование" уже давно забытое несуществующее понятие....Нынешние думают, что они искоренили в русских это, что память о Зое, Александре Матросове, Талалихине, молдогвардейцам ослабела и исчезает, еще немного еще чуть-чуть....что остался только стих о том, как "человека человек послал к анчару властным взглядом, и тот послушно в путь потек, и к утру возвратился с ядом....и умер бедный раб у ног великолепного владыки.... что Россия - страна рабов?

Наши власти должны бы уже давно запретить это стихотворение, стереть воспоминание о подвиге из памяти людской, ан не выходит что-то ....А поэт Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ вместе с героем своих стихов пережил на личном опыте драматичные, унизительные взаимоотношения художника с властью. И с обществом, послушным из страха или безразличия. На разносе, устроенном в 1962 году Никитой ХРУЩЁВЫМ художникам-авангардистам в Манеже, "один как перст" Эрнст опять «протестовал против громады»: «А кто вам сказал, Никита Сергеевич, что вы разбираетесь в искусстве?..»

В 43м в дом его мамы Беллы Абрамовны ДИЖУР пришла похоронка на сына. 9 апреля 2015 года на этом самом екатеринбургском доме на ул. Свердлова, 58 установлена мемориальная доска — в день 90-летия сына в память о матери, замечательном прозаике, поэте, человеке.

Грустно и печально
Эти стихи Воскресенского я твердил про себя временами всю жизнь
Про маму у двери, и о том, что выше жизни и смерти, пронзающее как свет...

Андрей Вознесенский

Неизвестный - реквием
в двух шагах, с эпилогом

Памяти лейтенанта Советской
Армии Эрнста Неизвестного,
павшего в атаке 2-го Украинского
фронта.

Лейтенант Неизвестный Эрнст.
На тысячи верст кругом
равнину утюжит смерть
огненным утюгом.

В атаку взвод не поднять,
но сверху в радиосеть:
"В атаке - зовут - твою мать!"
И Эрнст отвечает: "Есть".

Но взводик твой землю ест.
Он доблестно недвижим.
Лейтенант Неизвестный Эрнст
идет
наступать
один!

И смерть говорит: "Прочь!
Ты же один, как перст.
Против кого ты прешь?
Против громады, Эрнст!

Против -
четырехмиллионнопятьсотсорокасемитысяячвосемь-
сотдвадцатитрехквадратнокилометрового чудища
против, -
против армии, флота,
и угарного сброда,
против -
культургервышибал,
против национал-социализма,
- против!

Против глобальных зверств.
Ты уже мертв, сопляк?..
"Еще бы", - решает Эрнст
И делает
Первый шаг!

И Жизнь говорит: "Эрик,
живые нужны живым.
Качнется сирень по скверам
уж не тебе - им,
не будет -
1945, 1949, 196, 1963 - не будет,
и только формула убитого человечества станет -
3 823 568 004 + 1,
и ты не поступишь в Университет,
и не перейдушь на скульптурный,
и никогда не поймешь, что горячий гипс пахнет
как парное молоко,
не будет мастерской на Сретенке, которая запирается
на проволочку,
не будет выставки в Манеже,
и 14 апреля 1964 года не забежит Динка и не положит на
гипсовую модель мизинца с облупившимся маникюром,
и она не вырвется, не убежит
и не прибежит назавтра утром, и опять не убжит,
и совсем не прибежит,
не будет ни Динки, ни Космонавта (вернее, будут, но не
для тебя, а для белесого Митьки Филина, который не
вылез тогда из окопа),
а для тебя никогда, ничего -
не!
не!
не!..

Лишь мама сползет у двери
с конвертом, в котором смерть,
ты понимаешь, Эрик?!
"Еще бы", - думает Эрнст.

Но выше Жизни и Смерти,
пронзающее, как свет,
нас требует что-то третье, -
чем выделен человек.

Животные жизнь берут.
Лишь люди жизнь отдают.

Тревожаще и прожекторно,
в отличие от зверей, -
способность к самопожертвованию
единстенна у людей.

Единственная Россия,
единственная моя,
единственное спасибо,
что ты избрала меня.

Лейтенант Неизвестный Эрнст,
когда окружен бабьем,
как ихтиозавр нетрезв,
ты спишь за моим столом,

когда пижоны и паиньки
пищат, что ты слаб в гульбе,
я чувствую,
как памятник
ворочается в тебе.

Я голову обнажу
и вежливо им скажу:

"Конечно, вы свежевыбриты
и вкус вам не изменял.
Но были ли вы убиты
за родину наповал?"

Почему-то на память приходят стихи Симонова из июля 1937 о Матэ Залка

"....Он жив. Он сейчас под Уэской.
Солдаты усталые спят.
Над ним арагонские лавры
Тяжелой листвой шелестят.

И кажется вдруг генералу,
Что это зеленой листвой
Родные венгерские липы
Шумят над его головой."

Наверное потому, что это стихотворение из нашего сегодняшнего 37 года и потому что оно подтверждает, что Он жив...
Нет диктатуре! Нет произволу! Нет национализму!