В наше время обсценная, "неприличная" лексика, или так называемый мат, является едва ли не обязательной составляющей любого языка и наречия мира и культуры, в т. ч. и русского "великого и могучего" и нашей культуры. Если, конечно, такую лексику вообще можно причислять к явлениям культуры.
Русский мат, являясь производным от всего того, что находится "ниже пояса", тем не менее, заметно выделяется из общего ряда, прежде всего, своей экспрессивностью, которую, кстати, можно сравнить, разве что с экспрессивностью некоторых среднеазиатских и арабских языков. Однако вопреки широко распространённому мнению, к монголо-татарскому нашествию наш мат имеет весьма опосредованное отношение и к наследию этого нашествия можно причислить не более двух - трёх "матерных" слов. В остальном - это наше, сугубо русское народное явление, насчитывающее уже не одно столетие и давно уже ставшее в некотором роде национальным достоянием, прочно укоренившееся не только в нашей повседневной речи, но и в народном фольклоре, в частушках и сказках.
К числу наиболее известных исследователей срамословия в русском народном фольклоре относится Александр Николаевич Афанасьев (1826 - 1871), выпускник Московского университета, историк, выдающийся собиратель народных сказок, исследователь духовной культуры славянских народов. Именно ему принадлежит честь открытия этого явления в русском фольклоре, это он собрал целый цикл русских народных сказок, получивший впоследствии название "Русских заветных сказок". К слову сказать, одну из этих сказок, "Лиса и заяц", правда, в несколько "облегчённом виде" воспроизвёл в своём кинофильме "Александр Невский" 1938 г. советский кинорежиссёр С.М. Эйзенштейн. (В 1941 г., уже после начала Великой Отечественной войны, вернувшись на широкий экран, фильм этот имел ещё более оглушительный успех, чем тремя годами ранее, вдохновляя советских людей образами великих предков).
Не гнушался обсценной лексики и великий Пушкин, а уж имя его предшественника, поэта Ивана Семёновича Баркова (1732 - 1768) стало в этом смысле и вовсе "притчей во языцех".
Разумеется, во многом благодаря своей экспрессивности и очевидной выразительности, русский мат не мог не послужить основой для целого ряда топо- и гидронимов, отмечаемых, главным образом, в центральных губерниях допетровской Руси в XVII и в начале XVIII вв.
Надо думать, что тем самым, разного рода производными от слов, составляющих табуированную лексику, описывались какие-то не самые приятные отличительные особенности той или иной местности, реки или водоёма (например, "на речке на Пиздюрке вверх по Мудовке" и проч.), а зачастую и того или иного населённого пункта (деревня Ебехово, село Пизделяево и т д.), в такой местности находящегося, и что таким образом присваивались они, конечно, не шутки ради. Попутно заметим также, что в это же (и даже ещё более ранее) и последующее время исследователями фиксируются и личные имена, имеющие самое непосредственное отношение к обсценной лексике и дающие определённое представление о русской антропонимике позднего средневековья и нового времени.
Так, выдающийся русский филолог Николай Михайлович Тупиков (1869 - 1900), автор "Словаря древнерусских личных собственных имён" упоминает в числе таких имён имена Пердло (Данилко Пердло, крестьянин, 1495 г.), Пердун (Стешко Пердун, крестьянин, 1495 г.; Сенька Пердун, ростовский сиделец, 1657 г.) и т. д.

Источник: http://holy-russia.ru/mat.html