30 октября: «Ты, кажется, не путём искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона, В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе задницу; есть чему радоваться!»46В том же письме: «...не кормите селёдкой, если не хотите пить давать...»47Там же: «Гуляй, женка: только не загуливайся...»4Там же: «Да, ангел мой, пожалуйста не кокетничай...»49В том же письме, сообщая о своём распорядке дня и о том, что у него один день похож на другой: «Просыпаюсь в семь часов, пью кофей и лежу до трех часов... - то есть он каждый день работает (жена знала, что по утрам Пушкин пишет в постели). - Недавно расписался, и уже написал пропасть».50

В тот же день в письме к В.Ф.Одоевскому, которому, в расчёте на Болдино, наобещал стихов, Пушкин, понимая, что далеко не всем написанным он сможет открыто распорядиться, предельно осторожно пишет: «Приехал в деревню, думал, распишусь. Не тут-то было. Головная боль, хозяйственные хлопоты, лень -барская, помещичья лень - так одолели, что не приведи боже».51

 

6 ноября, жене: «Повторю тебе.., что кокетство ни к чему доброму не ведёт...»52; там же: «Побереги же и ты меня. К хлопотам, неразлучным с жизнию мужчины, не прибавляй беспокойств семейственных, ревности etc,etc».53

Если пушкинские тревоги этого месяца и не стали первотолчком, заставившим обратиться к сюжетам «Конька-Горбунка» и «Золотого петушка», то, по крайней мере, укрепили Пушкина в этом намерении, а вероятность опубликовать развёрнутую эпиграмму на Бенкендорфа, с которым у него были давние счеты, не позволила ему остановиться и тогда, когда образ «хитрого Спальника» был завершён и стал опасен. Так многое и столь удачно сошлось в этой сказке, что в Петербург Пушкин собирался, уже зная, что опубликовать её необходимо, - пусть и не под своим именем.

6 ноября, незадолго до отъезда, «прикрывая» свою тайнопись, Пушкин пишет жене: «Я привезу тебе стишков много, но не разглашай этого: а то альманашники заедят меня»54.

С моей точки зрения, учитывая всё выше изложенное, под сказкой можно смело ставить дату:октябрь 1833 г.

«Мы... пребываем в убеждении, - писал Лацис, - что болдинская осень - нечто из ряда вон выходящее. И только когда Пушкину вернут права на все им созданное, начнем привыкать к мысли, что болдинское изобилие было скорее правилом, чем исключением»55.

 

В заключение привожу выдержку из моей статьи, опубликованной в 2004 году в «Парламентской газете»:

«Множество фактов, приведенных нами, свидетельствуют о том, что сказку написал Пушкин, хотя прямых подтверждений этому и нет - только косвенные свидетельства. Но ведь бывают же случаи, когда при отсутствии прямых улик суд выносит решение на основании только косвенных. Если бы мы разбирали это дело в суде, авторство наверняка было бы присуждено Пушкину, но станет ли обязательным такое решение суда для Пушкинской комиссии РАН, которая и должна принять решение о включении сказки в корпус пушкинских произведений?

Безвыходная ситуация? Мистификаторы (и прежде всего - сам Пушкин) так замели следы, что на титуле изданий «Конька-Горбунка» так и будет впредь красоваться глуповатое лицо Ершова, так напоминающее портрет Козьмы Пруткова, а мы будем знать, что на этом месте должен быть портрет Пушкина, но изменить ничего не сможем?

- А надо ли что-то менять? - вроде бы вполне резонно заметит читатель. - Сказка-то хорошая, и оттого, что на ней стоит не имя Пушкина, а имя Ершова, она ведь не стала хуже и менее любима нами и нашими детьми! Пусть себе и дальше издается в таком виде!

В том-то и дело, что под именем Ершова сказка стала хужеи перестала быть собственно пушкинской... Нельзя сказать, что эта сказка испорчена бесповоротно, но то, что она сильно подпорчена, - несомненно. Надо бы восстановить пушкинский текст, убрать эти «изменения и дополнения», но мы не можем этого сделать: ведь любая попытка такого восстановления означала бы признание пушкинского авторства! А из этого следует, что мы и впредь будем читать пушкинскую сказку в таком «отредактированном» виде.

А теперь представим себе ситуацию, когда какое-нибудь общеизвестно пушкинское произведение стали бы издавать в таком вот подпорченном варианте. Нетрудно вообразить, какой шум подняли бы пушкинисты, защищая Пушкина от подобного насилия, а наших читателей - от таких издателей. У нас бы «набережная затрещала» от их благородного негодования. Почему же в этой ситуации они молчат, словно воды в рот набрали? Почему ни один серьезный пушкинист не откликнулся ни на публикацию статьи Александра Лациса «Верните лошадь!» в пушкинской газете «Автограф» в середине 90-х, ни на его книгу, вышедшую под тем же названием два года назад (сегодня уже шесть с лишним лет тому назад. - В.К.), ни на мои неоднократные напоминания о необходимости как-то решить эту проблему? Тем более что количество аргументов в поддержку версии пушкинского авторства сказки только растет, а ни одного аргумента в противовес ей так и не появилось?

Кажется, я могу объяснить причину этого заговора молчания. Ведь если «Ершов» - пушкинская мистификация, то каков мистификатор! Нашей пушкинистике придется признать, что она таковым поэта никогда не воспринимала; более того, пушкинистам придется согласиться с тем, что Пушкин обманул и их - наравне со всеми сотнями миллионов читателей всех поколений! Это рядовому читателю, улыбнувшись вместе с нами, нетрудно принять этот пушкинский «шуточный обман» и наше долгое пребывание «в забавной и длительной ошибке»56 - а каково профессионалам? Не потому ли они упорно продолжают стыдливо прятать глаза и «не замечать» эту пушкинскую мистификацию?

Разумеется, рано или поздно найдутся издатели, которые самостоятельно решатся издать «Конька-Горбунка» в неисправленном, первоначальном виде и поставят на обложке этой поистине лучшей русской сказки в стихах: АЛЕКСАНДР ПУШКИН. И тем не менее Пушкинская комиссия РАН сегодня просто обязана высказаться по этому поводу. В виду серьезности вопроса я оправдал бы любые возражения пушкинистов, даже самые вздорные или непарламентские, - но не молчание. Дальнейшее замалчивание проблемы может лечь позорным пятном на весь академический институт (ИМЛИ) и на Пушкинский Дом.

 

ОТ РЕДАКЦИИ: В связи с чрезвычайной важностью обсуждаемой проблемы для русской культуры «Парламентская газета» высылает с

уведомлением о вручении номера газеты с публикацией статьи В.Козаровецкого «Сказка -ложь, да в ней намек» Министру культуры РФ И.С.Соколову, директору Института мировой литературы (ИМЛИ РАН) Ф.Ф.Кузнецову, Председателю Пушкинской комиссии ИМЛИ РАН В.С.Непомнящему и готова предоставить место для ответа на своих страницах.»57

 

Реакции не последовало. В связи с этим мне пришлось самому взяться за восстановление пушкинского текста и его издание. Я проанализировал редакцию издания 1834 года, все исправления и дополнения 1856 года и окончательный текст сказки сформировал по принципу: во всех случаях, когда исправления текст очевидно ухудшают, они отбрасываются как ершов-ские; в тех случаях, когда исправления текст заметно улучшают, они принимаются - как пушкинские, в остальном (где преимущество той или иной редакции не столь очевидно) положившись на собственную интуицию в движении за ходом пушкинской мысли. При таком подходе выигрывает в первую очередь читатель; что же до пушкинистов и ершоведов, то в случае их недовольства или возмущения им придется ответить на всеперечисленные выше вопросы.