Пожалуй, все в тот вечер были в неё влюблены: и жёлтые фонари, освещавшие каток, и снежинки, кружившие в ритме вальса с ностальгическим названием «Невозвратное лето», и старый капельмейстер, забывший про свой ор­кестр, и гимназисты, с завистью глядевшие на танце­вавшего с девушкой счастливца. И сам счастливец, и даже его маленький брат Костик, неотрывно следивший за плавным кружением пары.

В самом деле, не мог же этот Костик тогда знать, что много лет спустя он станет из­вестнейшим писателем Константином Паустовским и ему захочется написать об удивительной судьбе юной синегла­зой девушки, что танцевала под звуки «Невозвратного ле­та» на городском катке.

Летом 1897 года король Сиама, нынешнего Таиланда, совершая путешествие по Европе, прибыл в Санкт-Петербург. Здесь его радушно принял Николай II. Ауди­енция была лишена официальной холодности. Русский царь с удовольствием вспоминал, как, будучи ещё наслед­ником, гостил в Сиаме. Путешествие по странам Востока вышло далеко не безоблачным, но Бангкок тогда ничем не омрачил настроение будущего монарха.

И сейчас в дружеской беседе, желая подчеркнуть свое расположение, Николай II предложил высокому гостю на­править одного из сыновей на учёбу в Петербург.

Выбор короля пал на второго сына от любимой жены королевы Саовабхи. Весной юный принц Чакрабон при­был на берега Невы. Он был зачислен в императорский Пажеский корпус, где учились исключительно сыновья российской дворянской элиты. Обучение здесь было по­ставлено на широкую ногу. Юноши не только получали солидную военную подготовку, но и выходили из корпуса высокообразованными и отлично воспитанными людьми.

Сиамский принц соединял способность с прилежанием. Блестяще окончив Пажеский корпус, из которого вышел гвардейским гусаром, Чакрабон продолжил учебу в Ака­демии Генерального штаба и получил звание полковника русской армии.

Принц Чакрабон

Жизнь сиамского принца-гусара ничем не отличалась от жизни петербургской «золотой молодежи». Балы, танцы, маскарады, театральные премьеры. Он с азартом принимал участие в весёлой кутерьме богатых жи­телей столицы. Лишь по воскресеньям Чакрабон отлучался в посольство Сиама. Оно, кстати, располагалось совсем неподалёку от Зимнего дворца, где принц, вверенный по­печению царской семьи, имел свои апартаменты.

В 1905 году на одной из молодёжных вечеринок принц встретил рыжеволосую девушку, которая произвела на него неизгладимое впечатление. Ни о ком и ни о чём с той поры наследник сиамского престола уже не мог думать: то была первая любовь, буквально сбившая с ног смуглолице­го гусара русской императорской гвардии.

Екатерина Десницкая

В отличие от Чакрабона Катя Десницкая оказалась в Петербурге не от жизненных щедрот. Её отец, главный судья в Луцке, умер, когда девочка была совсем маленькой. Мать вместе с Катиным братом Иваном переехала поближе к родственникам, в Киев. Но скоро умерла и она.

Родители Екатерины: Мария Михайловна Хижнякова и Иван Степанович Десницкий

Брат и сестра заняли немного денег у своего дяди и перебрались в Петербург, надеясь пристроиться в столице. Но время было тревожное — шла русско-японская война. Катя, окончив курсы медсестёр, решила ехать на фронт.

Встреча с настоящим, хоть и сиамским принцем не остави­ла, видимо, её равнодушной. Но ехать — так ехать. На фронте Катя ухаживала за ранеными, зная, что, воротясь после дежурства в свою комнату, обязательно найдёт оче­редное любовное послание от безутешного выпускника Академии Генштаба.

Принц писал просто, наивно, ис­кренне: «Мне никто не нужен, кроме тебя. Если бы ты была со мной, всё было бы прекрасно и ничто не могло бы омрачить моего счастья». Катя читала, и изящная фигура тоскующего принца вставала перед её глазами. В своих письмах к нему она называла его по-сиамски «Лек», что значит «малень­кий». Разлука доказала ей, что принц вошёл в её жизнь нешуточно. Лек же только ждал возвращения Кати с фрон­та, чтобы окончательно соединить их судьбы.

Чакрабон вполне отдавал себе отчёт, что решение женить­ся на Кате сулит ему большие семейные осложнения. Ведь он бросил вызов многовековой традиции.
В сиамской королевской династии было принято брать себе жён из большой и разветвлённой родни. Он же при­ближал к трону неродовитую иностранку. Кроме того, сиам­ские владыки имели ровно столько жён, сколько им было угодно. Сам принц был сороковым ребёнком своего отца. Брак же с Катей, само собой, мог быть только моногамным. Но кто в пору отчаянной молодой влюблённости может представить кого-то другого на месте своей избранницы?

Принц исповедовал буддизм, Катя была православной. Это весьма существенное препятствие принц устранил с той решимостью, на которую толкает искренняя нерассуждающая страсть: если Кате угодно, он сделает всё, чтобы согласно её вере их брак оказался законным, вечным, скреплённым Господней милостью.

Однако план венчания был разработан влюблёнными в глубокой тайне: они опасались непредвиденных помех, устранить которые будет уже не в их власти. О замысле Лека и Кати знали только друг принца, вместе с которым того прислали в Петербург, и брат невесты Иван.

Дабы ничто не сорвалось, заговорщики отправились не куда-нибудь, а в далёкий Константинополь. Там, в одной из греческих церквей, их и обвенчали по православному обряду.

Медовый месяц молодые провели на Ниле. Далее их путь лежал в Сиам. Леку, опьяненному близостью обо­жаемой женщины, не портила настроение сулящая мало хорошего скорая встреча с родней. Женщины взрослеют быстрее, и Катя подумывала о грядущем не без смутной тревоги.

«Боюсь, что в Сиаме мне будет ужасно трудно, — пи­сала она вернувшемуся домой брату. — Моя жизнь была слишком простая, чтобы я могла быстро приспособиться к такой её перемене… Теперь, когда я стала лучше пони­мать, что мне предстоит, будущее уже не видится мне в розовом свете».

Было решено, что, дабы подготовить поч­ву для появления молодой жены перед родителями, принц сначала отправится в Бангкок один. Катя осталась в Син­гапуре, где было жарко и душно до испарины, а главное — одиноко. «Мне кажется, что это настоящий ад», — писала Катя, мучительно проживавшая каждый день с надеждой, что завтра появится какая-то ясность.

В это время в Бангкоке тянулись долгие и утомитель­ные торжества по случаю возвращения принца. Ему отве­ли прекрасный замок Парускаван, неподалёку от королев­ского дворца. Шли дни, Лек мучился, понимая Катино положение, но, видимо, ситуация была такая, что он не решался заговорить о ней с родителями.

Дворец принца в Бангкоке

Тем временем кое-какие слухи достигли сиамской сто­лицы. Инициативу выяснения сердечных дел сына взял на себя король: «Лек, я слышал, что у тебя жена европейка. Это правда?» Разговор оказался тягостным, но карты всё-таки были открыты — скоро Катя появилась в Бангкоке.

Сказочные королевские дворцы, буддийские храмы и тропическое солнце, отражающееся в позолоте их кровель… Бангкок начала века был потрясающе экзотичен. Но только что приехавшей жене сиамского принца не удалось познакомиться с его достопримечательностями. На целый год Ка­тя сделалась затворницей замка Парускаван: король с коро­левой отказались знакомиться с ней. Из этого следовало, что в Бангкоке не было ни единой семьи, ни единого дома, где принц мог бы появиться со своей женой.

Рама V и Саована с пятью сыновьями

Хорошо, что Парускаван был окружён большим са­дом — Катя разводила здесь цветы. В роскошных апар­таментах дворца у неё появились любимые уголки, где она старательно учила тайский язык.

Её выдержка и деликатность заслуживают высшей оценки: Катя нашла в себе силы отойти в тень, не выка­зывая раздражения, не претендуя ровным счётом ни на что. Понятно, как нелегко это давалось. К тому же у Ка­ти характер был достаточно твёрдый, самостоятельный и решительный. Разве всё прежнее — жизнь в чужом Петербурге без малейшей опоры, поездка на фронт и даже само необычное замужество — не говорит об этом? Таким натурам нелегко даётся компромисс, они обычно стараются переломить обстоятельства, а не подлаживаться под них. Остаётся предположить единственное — поведением не­званой бангкокской гостьи руководило глубокое чувство к мужу, желание упрочить союз с ним.

«Блокада» была прорвана неожиданно. Что удивитель­но, инициатором этого стал не свёкор Кати — мужчинам в таких случаях свойственна бОльшая, чем женщинам, снисходительность, — а свекровь. Быть может, именно безупречное поведение невестки — в том, что в Парускаване у королевы были свои «глаза и уши», не стоит сом­неваться, — повлияло на её решение сблизиться с избран­ницей сына. Как бы то ни было, но в один прекрасный день Лек услышал от матери, что ей хотелось бы, чтобы невестка носила не европейский наряд, а то, что принято у сиамских женщин, — брюки и блузку.

Отец и мать Чакропонга — Рама V и Саована

Катя не преминула воспользоваться шансом «навести мосты»: «Не будет ли королева столь любезна, чтобы вы­брать материю по своему вкусу?» Через несколько недель Парускаван увидел в своих стенах королеву Саовабху, приехавшую навестить жену сына. Это была безусловная Катина победа…

На одной из фотографий повзрослевшая Катюша Чакрабон-Десницкая, уже убравшая свои знаменитые косы в высокую «дамскую» причёску, изображена с очарователь­ным малышом в белом мундирчике с погонами.

«Я родил­ся 28 марта 1908 года, в субботу, в 11.58 вечера. Точное время известно потому, что отец весьма тревожился, что я появлюсь на свет в воскресенье. Он, как и его брат Вачиравут, родился в субботу, поэтому оба этой цепочке сов­падений придавали некоторое значение. Отец следил по часам. Я весьма доволен, что мой первый поступок на этой земле не расстроил его».

Так вспоминал о своём появлении на свет Чула Ча­крабон, что значит «Чакрабон-младший», — сын Кати и Лека. Кто был совершенно без ума от радости, так это королева Саовабха: родился её первый и единственный внук. Чула, вспоминая безудержную бабушкину любовь, признавался, что стал «самым великим её фаворитом».

Бабка-королева полностью сосредоточилась на внуке, не желая принимать во внимание его родителей. Каждый день она должна была видеть мальчика, а когда тот под­рос, брала его на ночь в свою спальню.

Король же оказался крепким орешком. Чуле исполни­лось два года, когда тот впервые пожелал познакомиться с любимчиком королевы Саовабхи. Свидание превзошло все ожидания. Король растаял. «Сегодня видел своего вну­ка… — говорил он жене, стараясь скрыть волнение. — Я его сразу полюбил, в конце концов он же моя плоть и кровь и внешне совсем не похож на европейца».

Король отнял у себя много счастливых мгновений, по­тому что, едва познакомившись с внуком и ни разу не увидев своей русской невестки, вскоре умер. На престол взошёл старший брат Лека Вачиравут, который официаль­но признал Катю супругой Лека, а Чулу — королевским принцем. Кроме того, воцарение неженатого бездетного брата давало Леку надежду на трон. Екатерина же Ива­новна в этом случае становилась повелительницей Сиама…

Принц Чула Чакрабон на «Кадиллаке».
1916 год.

Безусловно, рождение Чулы, официальное признание брака принца вдохнули в семейную жизнь супругов новую струю. Екатерина Ивановна заняла заметное положение в столичном обществе. Её дворец Парускаван как бы соеди­нил традиции Европы и Азии. Еду здесь готовили русские и сиамские повара. По желанию любимой жены Лек обо­рудовал дворец техническими новинками того времени. Он широко принимал гостей, да супруги и сами не засижи­вались дома.

В 1911 году они совершили путешествие по Европе, их радушно встретили в Петербурге. Катя побы­вала в Киеве, где получила полное прощение от своего единственного дяди, не одобрявшего экстравагантного бра­ка с восточным чужестранцем. Эти радостные киевские дни дали Екатерине Ивановне почувствовать то, что она старалась заглушить в себе: нет, Сиам не мог заменить ей родины, а роскошь Парускавана давила своей вычурно­стью и пышностью. По сути, заплети она свои волосы в две рыжие, сводившие с ума гимназистов косы и погляди на себя в зеркало, она бы подумала, что её «сиамский ро­ман» лишь сон.

Екатерина с сыном

Даже организм Екатерины Ивановны от­торгал новую родину. Записные книжки Лека спустя семь лет после брака начинают полниться пометками о нездоро­вье жены. Порой это вызывает его досаду: жена укло­няется от путешествий, развлечений, её словно тяготит об­раз жизни, который вполне устраивает его. Стоило жене сиамского принца покинуть Киев, где все её помнили как Катюшу Десницкую, как в городе родилась легенда.

Константин Паустовский, хранивший в сердце прелест­ный облик синеглазой девушки, в своей повести «Далёкие годы» спустя почти полвека писал: «Придворные ненавиде­ли королеву-иностранку. Её существование нарушало традиции сиамского двора… Они решили отравить королеву, по­правшую древние привычки народа. В пищу королеве нача­ли постепенно подсыпать истёртое в тончайший порошок стекло от разбитых электрических лампочек. Через полгода она умерла от кровотечения в кишечнике. На могиле её король поставил памятник. Высокий слон из чёрного мрамора с золотой короной на голове стоял, печально опустив хобот, в густой траве, доходившей ему до колен. Под этой травой лежала Катюша Десницкая — молодая королева Сиама».

Екатерине Ивановне не было суждено стать королевой Сиама. Но злодеи придворные и битые электрические лампочки были тут ни при чём. То чувство, которое преж­де наперекор всему делало Катю и Лека счастливыми, стало тускнеть и истончаться. Драматичность положения Кати усугублялась тем, что семейные нелады застали её в чужой стране, с чужим языком, без тех людей рядом, ко­торых принято называть «своими».

Самому ли принцу приглянулась принцесса Чавалит, или придворные решили, воспользовавшись моментом, «заменить» чужестранку — неизвестно.
Миф о якобы ничего не подозревающих жёнах на­верняка придуман мужчинами, сомневающимися в женской интуиции: запах измены Катя уловила со страниц писем Лека. Они догоняли её в путешествии, в которое она на сей раз отправилась одна.

Муж писал о принцессе Чава­лит как об очаровательном ребёнке. Жена же обнаружила здесь шифрограмму задетого за живое мужского сердца.

Вернувшись, Катя должна была признать: у неё по­явилась соперница. Пятнадцатилетняя принцесса Чавалит, похожая на статуэтку, грациозная и весёлая, действительно могла увлечь кого угодно. Лек, и раньше ничего не скры­вавший от жены, писал ей, что проводит время в моло­дёжной компании, где царствует Чавалит. Теперь же принц признался — он не может не видеть Чавалит. Но и Катю потерять не хочет.

Чавалит

Катя набралась мужества. Она не только не старалась изолировать мужа от Чавалит, но, напротив, прилагала все усилия, чтобы девушка была у него перед глазами. Катя приглашала её в гости, они вместе отправлялись в кино, на прогулки верхом. Ей хотелось определённости. Лек дол­жен решить, кто из двух женщин нужен ему. Она, Катя, не может быть ни первой, ни второй женой, а только единственной.

«Я хочу всего-навсего сказать, что, как ни стараюсь, не могу понять твоих чувств единовременно к принцессе и ко мне. Где правда?.. Да, конечно, я тебя из­мучила в последнее время всеми этими вопросами, но и ты должен понять меня. В прошлом мы жили действительно как один человек, разделяя и мысли, и чувства друг друга. У меня разрывается сердце, как подумаю, что ты хочешь жить иначе… Думай обо мне как о больном человеке, что ты единственное его лекарство… Лек, ты так мучаешь ме­ня всем этим…»

Так писала Катя мужу, уединившись в загородном до­ме, где дожидалась решения своего будущего. Наконец, устав ждать, она вернулась в Бангкок. Здесь произошло последнее объяснение.

…Стояло лето 1919 года. Позади было двенадцать лет супружеской жизни и ещё год мучительных раздумий, после которых июньским утром Катя сама поставила точ­ку. Она исчезла из Бангкока, не попрощавшись даже с сыном. Через месяц принц Чакрабон подписал бумаги о разводе.

Несомненно, не случись революции, Катя вернулась бы в Россию. Ехать же туда сейчас было бы безумием. Она поселилась в Шанхае, где включилась в работу по оказанию помощи беженцам из Советов.

Парускаван сделался прибежищем другой хозяйки — Чавалит. Её признавали гражданской женой Лека, но брат короля отказался дать разрешение на брак. Леку пришлось пережить и потерю матери, королевы Саовабхи.

Кате пришлось вернуться в Сиам через год, на похороны Чакрапонга. Он умер от гриппа, осложнённого воспалением легких, после того как неугомонная и совершенно лишённая житейской мудрости Чавалит настояла на том, чтобы он в дождь и ветер постоял с ней вместе на палубе королевской яхты, на которой они шли в Сингапур. Чакрапонг уже был болен гриппом, у него была высокая температура, но гордость и нежелание оказаться стариком и развалиной в глазах семнадцатилетней «младшей жены» заставили его подняться с постели и выйти на палубу. Он умер на второй день после прихода в Сингапур. Ему было 37 лет..

Уже на похоронах Лека Катя поняла, что Бангкок её терпит с плохо скрываемым раздражением. Чулу, наслед­ника трона, ей не отдадут. Во дворце так и заявили: здесь есть кому о нём позаботиться. Оставив двенадцатилетнего сына в Сиаме, Катя вернулась в Шанхай. Вскоре она вы­шла замуж за американского инженера по имени Гарри Клинтон Стоун и с ним перебралась в Париж.

Екатерина со вторым мужем

Сын Кати так и не стал королем Сиама. После смерти отца его послали на учёбу в Англию. Там Чула пристрас­тился к мотоспорту и в конце концов стал участвовать в гонках как профессионал. Его и его русскую маму, не­смотря ни на что, соединяли чувства, в которых были и тепло, и нежность. Они постоянно переписывались. В сво­их письмах Екатерина Ивановна просила прощения у сына за его вынужденное сиротство и старалась объяснить ему, какие силы помешали им быть вместе. Об отце Чулы она вспоминала с неизменной любовью и уважением. Чула женился на англичанке Элизабет Хантер, которая родила ему единственную дочь Наризу. Когда девочка выросла, то, бывая, а иногда живя в Таиланде подолгу в загородном доме своих деда Лека и бабушки Кати, находила сундуки со старыми бу­магами. Они проливали свет на семейные предания.

Нариза Чакрабон

Перу Наризы принадлежит документальная повесть «Катя и принц Сиама». Композитор Овсянников создал на её основе одноимённую оперу. В этом спектакле счастливый конец – герои встречаются, чтобы уже не расставаться. В музыкальной сказке нет супружеской измены, октябрьской революции, войн и смерти – только бескорыстная любовь, разрушающая все стереотипы.

Наталья Балахничева в роли Екатерины Десницкой
в балете «Катя и принц Сиама»

Когда отмечалось столетие со дня установления дипломатических отношений между Россией и Таиландом, в центральной газете «Бангкок пост» появилась большая статья о принце Чакрабоне и его русской жене. Впрочем, какие книги, какие статьи могут соперничать с тем, что так мило, тонко и глубоко, так понятно для русского сердца и души написал чуть не полвека назад Константин Паустовский, вспомнив Катюшу Десницкую в городском саду заснеженного Киева.

Из книги Людмилы Третьяковой «Красавицы не умирают» (1998)

В качестве посткриптума хотим показать вам ещё пару фотографий правнука Кати и Лека – таиландского певца и композитора Хьюго Чулы Александра
Леви (Hugo Chula Alexander Levy).

С мамой (Наризой)

Как автор песен Хьюго участвовал в создании альбома Бейонсе «I Am… Sasha Fierce». Хьюго женат на таиландской актрисе Тасанавалай Онгартиттичай (Tasanawalai Ongartittichai):