ЛИТЕРАТУРНАЯ ЖИЗНЬ
С. Хрусталева
Виктор Астафьев: «Я пришел в мир добрый. А ухожу из злого…»
// Комсомольская правда. – 2002. – 28.11

...В этот дом редко кто попадал с первого раза. Жену писателя, Марию Семеновну Корякину - Астафьеву, до сих пор боятся. Раньше за глаза ее называли и мегерой, и цербером.

Дверь открывает маленькая сухонькая женщина:

- Заходи, миленькая, заходи...

И старается пригладить короткие непослушные волосы.

Я на ногах еле стою после бессонной ночи в "Домодедово": из-за тумана 10 часов рейс не могли отправить в Красноярск. Но Мария Семеновна бурчит:

"Целый день тебя жду-жду. Здоровье-то никудышное. Знакомая врач снизу приходит, капельницы ставит. Боюсь, в больницу положат. А мне бы до 29-го дотянуть".

Ведет меня на кухню: "Давай, маслица бери, хлеб нарезай. Извини, уж сама, а то у меня рука совсем плохая стала"... Деревянная досочка вся испилена, исчиркана, видать, немало прослужила. Садимся за махонький стол, за которым с Марией Семеновной сиживал Виктор Петрович...

"Дуня шлепает по грязи"

Интересно мне, что за женщина она такая? Чем-то крепко ведь Астафьева держала - прожил-то он с ней одной до конца своей жизни. А ведь видный был мужик! И, чай, не одна красотка мечтала окрутить такого умного да знаменитого.

На стене в спальне две большие черно-белые фотографии: Она улыбается задорно, а он суров. Редкие кадры, с войны еще. Там ведь повстречал он ее, "махонькую такую, обутки задом наперед". В Станиславчике, Винницкая область.

Маша Корякина, бывшая медсестра, тогда уже была переведена в цензоры.

- Сколько чужих писем я перечитала, - вспоминает Мария Семеновна. - Чтобы их хорошо потом пригладить, сверху садились. Пачки-то толстые были. И мы, как гусыни, ходили вперевалочку - так все распухало.

Как-то она с подругой шла по грязному переулку. Навстречу незнакомый солдатик, насвистывает:

"Дуня шлепает по грязи, а за ней начальник связи..." Они как раз говорили про посылку с Урала с книгами. Тот как услышал про книги все. На следующее утро заявляется...

Виктор Астафьев сразу запал ей в душу. Хоть и дважды контуженный, трижды раненный, с одним зрячим глазом, но белозубый, красивый, с редкой тогда Красной Звездой.

- Мария Семеновна, свадьбу-то шумную сыграли?

- Не было у нас свадьбы. Федотовна, я у нее в хате жила, достала два огурца соленых, чесноковины с репу величиной и шмат сала. Солдатики раздобыли бутылку самогона...

Смерть дочки сшибла с ног

Четверть века прожили они на родине жены - в Чусовом, на Урале. Все было на двоих. И счастье, и горе. Первая дочь Лидочка не прожила и полгода.

- Зима была холодная, а я в шинели ходила. И застудилась. Мастит. Разрезали мне обе груди. Кормить не могу. Пришлось поить коровьим молоком. Витя приносил в больницу конфеты с базара. Опустишь их в молоко, и оно делалось голубым или розовым. С этого и началась у дочки диспепсия. Я просила женщин в палате покормить хоть раз мою дочку грудью. Но они глаза опускали. У самих молока мало...

Как перенес это горе Астафьев, можно судить из письма другу Валентину Курбатову: "Я после войны лет пять или семь не реагировал на смерть, закапывал людей, как поленья, и только смерть махонькой дочери сшибла меня с ног, я даже нюхал нашатырный спирт".

Другая дочка появилась на свет через два года. Очаровательная шалунья, отцова любимица. Хитрущая. Как папка из гостей вернется навеселе, так она за пианино и ну его любимую песню "Позарастали стежки-дорожки...".

"Виктора Петровича одного не отпускай"

Кажется, я поняла простой женский секрет Марии Семеновны. Она брала его своим ангельским терпением.

Сколько сил надо было, чтобы разбирать его каракули! Но никаких машинисток со стороны! Как только написал свой первый рассказ "Сибиряк" на листах вахтенного журнала (во время дежурства на колбасном заводе), жена тут же стала осваивать печатную машинку. Одну только повесть "Пастух и пастушка" пришлось за ним перепечатывать 11 раз!

- Вася Белов, когда мы уже в Вологде жили, очень удивлялся: "Перепечатай мне жена рукопись, я бы перед ней на колени встал..." Это было моим главным козырем. Мне говорили: "Виктора Петровича одного старайся не отпускать, а то к нему пристанут". Все я понимала. И делала то, что могла. Так, чтобы он от меня был зависим. Чтобы удержать его, небезгрешного, певуна, красивого человека...

Она и обои одна клеила, хоть и маленькая ростом. На рыбалку старалась с ним ездить. Корзинку с вязаньем через руку, и в паре метров он садится с удочкой. Даже футбольной фанаткой стала (Астафьев болел за "Зенит" и московский "Локомотив"). Правда, через полчаса после начала матча они начинали спорить так, что дочка Ирина не выдерживала: "Родители, дадите вы ребенку уснуть?!"

- Еще с Вологды я установила порядок, - строго говорит Мария Семеновна, - до обеда никаких гостей. К Вите ведь шли сплошным потоком, работать мешали. И еще я моду такую истребила, чтоб без жен собираться. Витя за порог - и я за ним. А там уже, глядишь, и Оля с Беловым идет, и другие жены.

- Однажды я в первом варианте "Пастушки" прочла: "Ах, Люся такая, ну прямо ангел, а муж такой-разэтакий паразит..." Говорю Вите, что так не бывает. А он на меня: "Ты мужичка! Ничо не понимаешь!" А когда работал над "Печальным детективом", все сетовал: "Не получаются бабы, а если они не получаются, остальное мало имеет значения - они главнее всех и всего"...

"Все, нету нашей Иришки"

...Большую квартиру в Красноярске она сейчас потихоньку готовит под музей. Картины вывешивает на стене, фотографии. Вспоминает, с каким трудом все обживала. С Урала они уехали давно, жили в деревне Быковка (под Пермью), Вологде. Но... решение мужа ехать в Сибирь было неожиданным. Тут уже и друзьями обросли. И сын Андрей после армии женился на вологодской девочке Тане... Правда, у Ирины не все ладилось: институт не окончила. Двоих детей заимела - Витю и Полинку, а пьющего мужа пришлось оставить... И еще беда - страдала ишемической болезнью сердца.

А потом из Вологды пришло страшное известие о ее смерти. За дочерью Астафьев поехал без жены. Писатель Олег Пащенко вспоминает:

- На людях Виктор Петрович старался держаться, а в самолете летели, так рыдал мне в плечо, вся рубашка была мокрая. Везли Ирину в цинковом гробу, а тот не входит в самолет. У Астафьева в глазах такая боль: "Если она не улетит, и я здесь навсегда останусь". Хоронили Ирину в Овсянке. Он шел за гробом седой, в черном костюме.

Девчата из библиотеки

Как ни любил Виктор Петрович Овсянку, но близкой сердцу его жены деревня не стала. То ли от обиды на его родственников, то ли еще отчего-то... Словом, ездила она в Овсянку нечасто.
А мне эта деревенька с первою взгляда понравилась. Церквушка на въезде. Дома, как пташки, вдоль седого Енисея.

Когда отца раскулачили, по реке сплавляли дом Астафьевых. Здесь погибла мать, когда Вите было всего 7 лет. Поплыла она в Красноярск проведать мужа в тюрьме. Лодка была перегружена и опрокинулась. Всех спасли, а ее под бревна затянуло, которыми берег укрепляли: зацепилась за них своей длинной косой... Виктор Петрович не раз говорил: если бы довелось повторить ему жизнь, просил бы у Бога одного - чтобы оставил маму.

Переехав в Сибирь, писатель жил в Овсянке каждое лето. Дом здесь он купил 20 лет тому назад. Дочь Ирина, пока была жива, приезжала сюда с детьми из Вологды. А сын Андрей чаще останавливался у матери в Красноярске.

Писателю помогали в деревне... девчата из библиотеки. Он был давно знаком с ее директором Анной Козынцевой. Именно се позвал на встречу с Александром Исаевичем Солженицыным. Больше никого не пустили в дом - даже журналистов.

- Он знал моего сына, когда тому еще четыре года было, - мы пьем чай с Анной Епиксимовной. - На коленях держал. Виктору Петровичу всегда надо было знать, как у нас здоровье, что в семье. В последнее время, когда уж он стал болеть, мы за ним дежурство установили. Каждое утро я звонила: не надо ли чего?

- Он очень скромно питался, - делится Валентина Швецова, помогавшая писателю в последний год готовить, убирать, печь топить. - Картошка, огурцы - то, что с огорода. Кашу гречневую варил, у него же диабет был. Он и сам что угодно мог приготовить. Нас такой ухой угощал! Единственное, не любил, чтобы его прерывали, когда пишет. Я бывало приду, а он: "Подожди-подожди, я сейчас".

...Однажды Надежда Сакова, которая в Овсянке набирала на компьютере последние рукописи Виктора Петровича, спасла ему жизнь. В субботу вдруг замолчал его телефон. Та быстрее к нему. А у Виктора Петровича сердечный приступ. Таблетки нашла, "Скорую" вызвала. Увезли Астафьева в больницу в Красноярск.

В апреле 2001 года он собрался снова в Овсянку. И тут вдруг инсульт.

- После этого он уже у нас не был, - не скрывает горечи Анна Епиксимовна. - Хотя очень просил. Овсянке исполнялось 330 лет. Он к этому времени уже начал ходить, подниматься на ступеньки пролета. Говорил нормально. У него уже было зрение. Ему машину подготовили, группу врачей. И в последний момент что-то произошло... Она смахнула слезу:

- Он так умолял, так просил всех, чтобы дали на Овсянку в последний раз посмотреть. Брал за руку, и, если бы можно было встать на колени, он бы встал. Когда ему отказали в поездке, он больше не захотел жить...

"Не уходи только, Мань..."

Жена Мария Семеновна вспоминает:

- Когда после первого инсульта Виктор Петрович пошел на поправку, из больницы его перевели, мы наняли сиделку. Вечером у меня плохо с сердцем. Укол сделали. Вдруг слышу Витин крик: "Маня! Маня!" Захожу, а он рыдает и палкой тычет в сторону обогревателя. Я увидела сиделку, лежащую в крови. В припадке эпилепсии она о него стукнулась.

И тут же у Вити второй инсульт. Речь опять пропадать стала. Он так мучился. Любимую гречневую кашу проглотить не мог. Давился. Ничего почти не видел. Просил, чтобы я носила кофту с белыми и черными полосками. Так он меня различал и просил: "Не уходи только, Мань..."

В ту ночь, когда ему совсем плохо стало, приехала "Скорая". Врачи пытались массаж сердца делать. И вдруг вижу - голова у него в тело проседает. Я не выдержала. Плачу на кухне. Заходит врач и говорит: "Ваш муж мог умереть еще в прошлом году. Как он протянул все эти месяцы..."

- Мария Семеновна, почему у Виктора Петровича завещание очень печальное?

- Моя хорошая, не будь, пожалуйста, провинциалкой. Завещание пишут на исходе жизни. Где та радость? Где та соломка? А вы хотите...

"У деда всегда народ"

...Домик Астафьева в Овсянке. В саду пенек кедра, на котором он любил сидеть. Под яблоней мог укрыться от зноя. У него астма была, давало знать простреленное легкое.

Едем на кладбище. Смотритель Владимир Шалаев показывает дорогу к могиле Астафьева: "Кладбище у нас, как в сказке. К деду народ постоянно идет. А две недели тому назад памятник поставили. Но раньше мне больше нравилось. У деда крест был бы лучше".

Похоронен Виктор Петрович рядом с дочерью Ириной. Как и просил в завещании. За серым гранитным камнем спрятался деревянный крест. Простой и светлый.
[more/]