В вечность Христову впала, как Волга,
Жертвенной девичьей жизнью святой,
Первая Царская агница Ольга
Светит Руси путеводной звездой
С 1911 года в дневниках Ольги Николаевны появляются сначала отдельные слова, а затем целые фразы, записанные придуманным ею шифром. Эти записи относятся к первому и, пожалуй, единственному увлечению княжны. Впоследствии фразы, зашифрованные княжной, будут разгаданы. По дневникам можно проследить, как увлечение быстро становится душевной потребностью всё время видеть его, быть рядом с ним. Она отмечает каждый день, проведенный без него, и бесконечно счастлива любой встрече с "милым", "дорогим", "золотым"... Сопоставив дневники царевны с вахтенными журналами императорской паровой яхты "Штандарт" и камер-фурьерскими журналами, удалось точно назвать это имя. Сердце принцессы Ольги покорил один из вахтенных начальников царской яхты мичман Павел Алексеевич Воронов, 25-летний моряк, сын потомственного дворянина Костромской губернии, участник спасения жителей итальянского города Мессина, пострадавшего от разрушительного землетрясения. Высокий молодой офицер нравился всем – Николай II охотно выбирал его в партнёры по лаун-теннису, а старшие дочери – в кавалеры на танцах и в спутники на горных прогулках. Цесаревич Алексей, болезненный от природы, устав в пути, с удовольствием перебирался к нему на руки. Мало-помалу мичман, а с 1913 года лейтенант Воронов сделался непременным участником едва ли не всех общесемейных событий в Ливадийском дворце.
Ольга светозарная - красота Христова!
За народ свой падший умирать готова.
Жертвенный светильник, грех Руси вместив,
Вознеслась Ты к Богу, подданных простив.
"Кротость", "Милосердье" - имена Твои...
Вслед моей молитве вторят соловьи.
На подоле неба - белое перо,
С крыльев уронила... Все от слез серо
На планете скорби... Нет Святых Невест!
Вот и разгулялось горе, зло окрест...
Между княжнами и младшими офицерами яхты допускался лёгкий флирт, но была граница, которую никто не переступал. И всё же молодые люди довольно серьёзно увлеклись. На танцах Воронов чаще всего приглашает Ольгу, постоянно выражает радость при встречах с царской дочерью. Домочадцы и придворные не могли не заметить, что на балу, устроенном на "Штандарте" в день 18-летия великой княжны, она чаще и охотнее всего танцевала с мичманом Вороновым. И на яхте знали – если Воронов наводит бинокль в сторону Ливадийского дворца, то значит, где-то на берегу мелькает белое платье старшей царевны. Несомненно, что оба они, прежде всего Воронов, понимали всю безысходность своих отношений. Для него чувство долга и преданности своему Государю не позволяли питать хотя бы малейшую надежду на иной поворот судьбы. Для неё – ещё был недалёк пример её тётки, великой княгини Ольги Александровны, сумевшей отстоять чувство горячей любви к гвардейскому офицеру.
"Сперва - твой долг, потом - покой и отдых.
Твой долг исполняй, вот что лучше всего.
Господу предоставь остальное!"
Всерьёз обеспокоенная романом старшей дочери, Александра Фёдоровна ищет выход из положения. Проще всего было удалить нечаянного виновника проблемы, например, перевести в экипаж другой яхты. Но августейшие родители нашли иное решение – более гуманное по отношению к лейтенанту и довольно жестокое по отношению к собственной дочери. Воронову дали понять, что его женитьба на графине Ольге Клейнмихель более чем желательна. "Мы никогда теперь не узнаем, - писала княгиня Марина Александровна, - была ли помолвка с Ольгой Клейнмихель в ноябре 1913 года решительным шагом к развязке, выбранным самим Вороновым, или же августейшие родители, заметив особую нежность в отношениях своей своенравной дочери и гвардейского офицера, поспешили вовремя разлучить их, дабы избежать лишних пересудов и сплетен, всегда сопровождавших жизнь царской семьи?"
…. Но можно утверждать уверенно, — грусть, которую сразу же заметила в своем любимом Ольга Николаевна, совсем не соответствовала такому, казалось бы, радостному событию в его жизни.
….А для старшей дочери вскоре начались дни горьких переживаний, которые можно было доверить только дневнику и только тайнописью: «Я узнала, что С женится на Ольге Клейнмихель. Пошли ему, Господь, счастье, любимому моему. Тяжело, грустно. Был бы он доволен».
….. Январь 1914 года был для нее самым мучительным. Не подозревая, какую боль они доставляют несчастной девушке, Анна Вырубова и великие княгини, приезжая в Царское Село, рассказывали о Воронове и его невесте, о готовящейся свадьбе: «...Пришла на 5 минут т. Элла у нее были гр. Клейнмихель, Ольга и С., но не мое! Скучно и суетливо»; «Уже на сердце не хорошо, болит, плохо себя чувствует и спала только 1½ часа...».
Теперь они видятся очень редко, а вскоре Великая война разъединит их окончательно. А она продолжает любить Воронова, глубоко затаив свое чувство и доверяя его дневнику в коротких записях: «С. видела! Благодарю Господа!», «Спаси его, Господи!»
……Первая личная драма, уготованная Ольге судьбой только за то, что она не просто девушка из аристократической семьи, она — царевна, должная подчиняться законам Императорского Дома и «хранить тишину и согласие» этого Дома...
«Святая тайна души молодой девушки» о – фраза Государыни Александры Феодоровны из письма мужу, Императору Николаю Второму – осталась с нею навсегда. Ее дневники почти не уцелели – она сожгла их, практически все, во время одного из обысков в страшном екатеринбургском заключении.
Последний из них, предсмертный, кажется предельно скупым, зашифрованным, безликим. Но в нем столько боли и желания жить, такая жажда обретения потерянной навсегда золотой нити спокойного, гармоничного семейного мира, в котором она выросла и который потеряла…
В доме Ипатьева впоследствии было найдено
стихотворение Сергея Бехтеева,
переписанное рукой Ольги Николаевны:
Пошли нам, Господи, терпенье
В годину буйных, мрачных дней,
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейство ближнего прощать
И крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и оскорбленья,
Христос Спаситель, помоги!
Владыка мира, Бог вселенной.
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной
В невыносимый, страшный час.
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы —
Молиться кротко за врагов.
