Ингвар Коротков

 

Кузя - охотник

Вечереет покойно, матушка читает, сидя в кресле.

Я, вываля язык, перекрученный от вдохновенья, рисую войну.

Кот Кузя, которого подобрали брошенным котенком вскоре после смерти кота Васьки - лежит подле на столе, покрытом синей китайской скатертью с золотыми пагодами и радужными драконами.

Настольная лампа-гриб заливает меня и жизнь жёлтым, тихим уютом…

Но как же хрупок этот мир…

Кузище резко вздёргивает голову, лежащую на вытянутых лапах, зажигает свои жёлтые прожектора.

Они вмиг становятся чёрными глазами убийцы от расширившихся зрачков. Невидимая боевая пружина подкидывает его вверх на полметра.

Ещё в воздухе он начинает бежать, стремительно молотя лапами, отчего становится сороконогой смертоносной машиной.

Брякнувшись на стол лапами с выпущенными лезвиями когтей для сцепления со столом, Кузя, сорвав половину скатерти, откидывает её назад, в прошлую благодать. Опрокидывает лампу. Хищный прыжок – и вот он уже летит красивым обрубком чёрно-белого берёзового ствола с отростками.

Я оборачиваюсь вослед кошиному взрыву, мать вздрагивает, роняет книгу, кричит: «Ууу, заррраза…» и, нагнувшись, шарит рукой в поисках воспитательного тапка.

Куда там… Молния неостановима… С утробным ором Кузя носится по квартире, сбивает торшер в родительской комнате.

Мать носится за ним с тапком, я прыгаю от восторга. «Наверное, мышь почуял» - объясняет мать, одновременно стараясь сбить с Кузи боевое упоение запускаемыми тапками.

Но «призрак, летящий на крыльях ночи» неуязвим и неостановим…

С безумной мордой врывается в прихожую, лапой сдвигает крышку фанерного ящика, в котором отец хранил унты, зимние сапоги и прочую военную амуницию.

Расплющенной чёрной лентой Кузя струится в щель, и начинается битва во тьме: вой, рычание, метания с ударами головой о фанеру, стук, грохот.

Судя по всему, сражается там с тиранозавром, как минимум. Головой сбив крышку с ящика, Кузя кидается под вешалку и замирает, дрожа и фыркая, перед валяющимся на боку хромовым сапогом…

Из глаз и от шерсти сыплются шипящие искры, ярче, чем от огней бенгальских.

Всё, не уйдёт… Очень медленно Кузя обходит сапог кругом. Приникнув резко к полу, настороженно заглядывает в чёрный тоннель голенища. Засунув лапы вовнутрь, начинает медленно пытаться туда заползти.

Голова, видимо, доходит до подъёма сапога, дальше никак. Нервный зад с хлыщущим бичом хвоста трясётся от напряжения и вожделения.

Выскакивает пробкой обратно, секунду думает, взъерошенный, затем стремительно засовывает внутрь левую лапу. Нет, не та… Теперь правую. Морда сосредоточена, очень серьёзна.

Глаза, пока лапа шарит в неведомом, тревожно-мучительно смотрят вверх, в сторону, бегают туда-сюда… Нет… Не дотянуться до носка сапога…Что ж, будем ждать. Как учили в кошачьем спецназе…

Стемнело , отец вернулся с полётов.

Кузя сидел, не шевелясь, у раструба сапога, не сводя с него глаз.

Отец поинтересовался – и что он тут расселся? Котяра не отреагировал.

Так кот просидел всю ночь. В засаде, на посту. Поутру отец уходил на службу. Надев именно ЭТИ сапоги. Кот смотрел на него ошеломлённо…

Через несколько минут отец прибежал домой, сорвал сапоги и забегал по квартире с криком: «Где эта сволочь???».

В подошве сапога, у самого носка, зияла небольшая, аккуратная дырочка. Ночь мышка старалась, через неё и ушла.

А «сволочь» мрачно (от греха…) лежала под тумбочкой, раздражённо вылизываясь и злобно размышляла – «Понаделали сапог мягких… Металлом надо подошву покрывать…Я извёлся весь, а они…Эх, люди. Не нравитесь вы мне. Уйду я от вас. Ей-ей, уйду. Может даже – на весь день…»…