Владимир Набоков называл себя американским писателем, рожденным в России, образование получившим в Англии, изучая там французскую литературу, чтобы затем на целых пятнадцать лет переехать в Германию.
До 1919 года уроженец Петербурга был разлучен с Родиной. Действительно, как писатель Набоков формируется в США, где в прозе он переходит полностью на английский язык, отводя русскому только свою лирику.
«Сердце моё говорит по-русски» − утверждал он. Жизнь Набокова началась на улице Б.Морской, 47.
Дом семьи Набоковых в Санкт-Петербурге − счастливая колыбель детства и своеобразный центр политических и культурных реалий того времени. От отца Набоков унаследовал героизм по крови, а от матери − любовь к прекрасному. Адрес Б.Морской, 47 был хорошо знаком Ф. Шаляпину, С. Кусевицкому, А.Бенуа и М. Добужинскому, последний молодому Набокову преподавал рисование. Тут побывал даже сам Г.Уэллс.
У отца Набокова была огромная библиотека. К сожалению, после переворота1917 года сберечь библиотеку в целостности не удалось.
О судьбе своего дома Набоков узнает уже будучи далеко за пределами России от своей сестры, бывавшей в Ленинграде. Музей Набокова сейчас является подразделением филфака СПбГУ и возник он по инициативе деятелей культуры Петербурга только в 1998. В нем представлены экспонаты, пришедшие в музей непосредственно от семьи Набокова и людей, находившихся с писателем в теплых отношениях.
К числу достоинств музея причислен уникальный проект, воплощенный в 2010 году– «виртуальный дом Набокова», созданный согласно новейших технологий «дополнительной реальности».

Петербург

Мне чудится в Рождественское утро
мой легкий, мой воздушный Петербург...
Я странствую по набережной... Солнце
взошло туманной розой. Пухлым слоем
снег тянется по выпуклым перилам.
И рысаки под сетками цветными
проносятся, как сказочные птицы;
а вдалеке, за ширью снежной, тают
в лазури сизой розовые струи
над кровлями: как призрак золотистый,
мерцает крепость (в полдень бухнет пушка:
сперва дымок, потом раскат звенящий);
и на снегу зеленой бирюзою
горят квадраты вырезанных льдин.

Приземистый вагончик темно-синий,
пером скользя по проволоке тонкой,
через Неву пушистую по рельсам
игрушечным бежит себе, а рядом
расчищенная искрится дорожка
меж елочек, повоткнутых в сугробы:
бывало, сядешь в кресло на сосновых
полозьях,-- парень в желтых рукавицах
за спинку хвать,-- и вот по голубому
гудящему ледку толкает, крепко
отбрасывая ноги, косо ставя
ножи коньков, веревкой кое-как
прикрученные к валенкам, тупые,
такие же, как в пушкинские зимы...

Я странствую по городу родному,
по улицам таинственно-широким,
гляжу с мостов на белые каналы,
на пристани и рыбные садки.
Катки, катки,-- на Мойке, на Фонтанке,
в юсуповском серебряном раю:
кто учится, смешно раскинув руки,
кто плавные описывает дуги, -
и бегуны в рейтузах шерстяных
гоняются по кругу, перегнувшись,
сжав за спиной футляр от этих длинных
коньков своих, сверкающих как бритвы,
по звучному лоснящемуся льду.

А в городском саду -- моем любимом --
между Невой и дымчатым собором,
сияющие, легкие виденья
сквозных ветвей склоняются над снегом,
над будками, над каменным верблюдом
Пржевальского, над скованным бассейном,-
и дети с гор катаются, гремят,
ложась ничком на бархатные санки.

Я помню все: Сенат охряный, тумбы
и цепи их чугунные вокруг
седой скалы, откуда рвется в небо
крутой восторг зеленоватой бронзы.
А там, вдали, над сетью серебристой,
над кружевами дивными деревьев --
там величаво плавает в лазури
морозом очарованный Исакий:
воздушный луч на куполе туманном,
подернутые инеем колонны...

Мой девственный, мой призрачный!.. Навеки
в душе моей, как чудо, сохранится
твой легкий лик, твой воздух несравненный,
твои сады, и дали, и каналы,
твоя зима, высокая, как сон
о стройности нездешней...
Ты растаял,
ты отлетел, а я влачу виденья
в иных краях,-- на площадях зеркальных,
на палубах скользящих... Трудно мне...
Но иногда во сне я слышу звуки
далекие, я слышу, как в раю
о Петербурге Пушкин ясноглазый
беседует с другим поэтом, поздно
пришедшим в мир и скорбно отошедшим,
любившим город свой непостижимый
рыдающей и реющей любовью.

И слышу я, как Пушкин вспоминает
все мелочи крылатые, оттенки
и отзвуки: "Я помню,-- говорит,--
летучий снег, и Летний Сад, и лепет
Олениной... Я помню, как, женатый,
я возвращался с медленных балов
в карете дребезжащей по Мильонной,
и радуги по стеклам проходили,
но, веришь ли, всего живее помню
тот легкий мост, где встретил я Данзаса
в январский день, пред самою дуэлью..."
<1923>
Здесь ИНТЕРВЬЮ с Набоковым в 1975 http://www.youtube.com/watch?v=foLkiT38ync