В начальный период эпохи гласности российская общественность уже была проинформирована о существовании такого направления в медицине, как фетальная терапия, которая ставит перед собой задачу разработки средств и методов эффективного использования клеточного материала человеческих зародышей разного возраста для лечения различных болезней. С тех пор уже не один раз собирались в Москве на симпозиумы по трансплантации фетальных тканей уникальные специалисты – добытчики и потребители человеческих эмбрионов, убеждая друг друга, что она чрезвычайно эффективна не только для омоложения, но и для лечения эндокринных расстройств, гематологических, иммунологических и неврологических заболеваний.
Оставим медицине ее право принимать или отвергать то или иное направление, определять и оценивать эффективность и целесообразность той или иной методики, ее научную новизну и значение. Но даже если допустить возможность эффективности фетальной терапии при лечении какой-либо болезни (что само по себе сомнительно), то можно с уверенностью сказать, что не для каждого человека будет допустимо принять инъекцию на основе препарата, изготовленного из тканей человеческих зародышей. По мнению многих экспертов, использование подобной терапии должно осуществляться исключительно на основании информированного согласия пациента. Но проблема заключается не только в необходимости соблюдения информированного согласия. И не только в том, что один человек сможет, а другой не сможет согласиться на такое лечение. Всегда найдется пациент, который готов принять любое лечение, лишь бы оно помогло. В конце концов, морально-мировоззренческий плюрализм, то есть осуществление различных взглядов, ценностей, вплоть до отрицания ценностей вообще, – реальность современной цивилизации. Важно то, что в этом плюрализме должна сохраниться ясно формулируемая позиция: фетальная терапия аморальна. Можно говорить о чем угодно: о ее практической целесообразности в каком-то смысле, в определенных условиях, о ее познавательном значении для науки и т. д. и т. п., но нельзя говорить о ее этичности. Почему? Даже в древних языческих культах Сатурн – мифическое божество, пожирающее своих детей, чтобы избежать смерти, – было лишено человеческого облика.
Исследования Клода Леви-Стросса показали, что моральное сознание древнего человека стало возможным через осмысление различия «природы» (влечения) и «культуры» (запреты) по «пищевому коду». Первым категорическим императивом человеческого общества стал запрет на потребление человеческого мяса. Четкое разделение убийства по любым мотивам и убийства по мотиву физиологического, пищевого использования себе подобных уже в древних сообществах не только проводилось, но и стало основанием становления культур. По мнению специалистов, физиологическое использование себе подобных по «пищевому коду» человечество преодолело давно и фундаментально. Одна из древнейших в истории – ветхозаветная мораль вопроса о подобных запретах даже не затрагивает, очевидно, по причине неактуальности и преодоленности этого синдрома бесчеловечности. Но человек XX века вдруг оказывается перед возможностью физиологического использования себе подобных по «терапевтическому коду», то есть для лечения болезней с помощью препаратов, изготовленных из тканей органов человеческих зародышей разных возрастов.
Ошибочный поступок, заблуждение, даже преступное действие может произойти по неведению. Очевидно, многие отечественные медики, вовлеченные в научные исследования, связанные с трансплантацией фетальных тканей, «не ведают, что творят». Это неведение естественно в стране, где специалисты не получают квалифицированной и целостной информации по проблемам этического содержания современной медико-биологической деятельности. Это неведение опасно, но исправимо. Но есть ученые, которые ведают, что творят. Понимая, что от проблем этического обоснования и оправдания своей работы не уйти, директор Международного института биологической медицины – центра фетальной терапии г-н Сухих постоянно выдвигал аргумент: «Наша деятельность этична, так как приносит пользу». Подобное высказывание было основным в арсенале Фридриха Ницше, апологета имморализма, для которого именно польза была критерием не только добра, но и истины, которая в свою очередь в его логической системе определялась всего-навсего как «полезная ложь».

ИРИНА СИЛУЯНОВА
http://www.pravoslavie.ru/put/070326142623.htm

Серия сообщений "медицина":
Часть 1 - Закон и жизнь: смерть мозга
Часть 2 - О клонировании
...
Часть 15 - Клонирование: человек как подобие человека
Часть 16 - Легализация эвтаназии – это самоубийство совести
Часть 17 - Сатурн, пожирающий своих детей
Часть 18 - О ПРИЗВАНИИ ВРАЧА
Часть 19 - Ю.Сысоева. ВРАЧИ и АБОРТЫ
...
Часть 29 - Ну и кто из нас болен, спрашивается?
Часть 30 - И кто из нас болен, спрашивается?
Часть 31 - "Внутренний мир и творчество Сони Шаталовой (аутизм)"

В культуре не так много идей, которые обладают сквозной, то есть многовековой и не убывающей, «работоспособностью». К таким идеям относится идея жертвы. Во всех религиях – древних и новых, племенных, национальных и мировых – присутствует идея жертвы, поражая разнообразием форм своего воплощения.
Не чужда эта идея и современной культуре. Но если в ветхозаветном, языческом и, наконец, христианском мире идея жертвы имела первостепенное значение в отношениях человека с Богом (или богами), то в условиях гуманистически-атеистической культуры она становится регулятором межчеловеческих отношений.
Особое значение идея жертвы получает в современной медицине, в частности, в трансплантологии, где она приобретает форму «дарения органов» и становится новым символом любви, взаимной заботы и спасения жизни.
Трансплантология – теория и практика пересадки органов и тканей – новое направление в современной медицине. Не без оснований можно заметить, что оно является одним из самых драматичных для современного общества. Во-первых, потому, что без «жертв» трансплантология обойтись не может. И во-вторых, потому, что расширение практики трансплантации постоянно увеличивает потребность в их числе.
До 1992 года вопрос об удовлетворении растущих потребностей трансплантации (по крайней мере относительно получения органов и тканей от трупов) так остро не стоял. Еще в 1980 году историки медицины констатировали: «Широкое применение в клинической практике кадаверных (трупных. – И.С.) тканей и органов составляет неоспоримый приоритет советской медицины». Дело в том, что начиная с 1937 года постановлением Совнаркома «О порядке проведения медицинских операций» тела людей после смерти становились собственностью государства и почти автоматически возлагались на «алтарь» «интересов общества и науки».
В 1992 году Закон РФ «О трансплантации органов и (или) тканей человека» положил конец этому «неоспоримому приоритету». Законодательство страны было приведено в соответствие с принципами защиты прав и достоинств человека в сфере медицины, разработанными Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ).
Новый закон вводит «презумпцию согласия», в соответствии с которой взятие и использование органов трупа осуществляется в том случае, когда умерший при жизни не делал возражений против этого или когда протеста не выражают его родственники. Отсутствие выраженного отказа трактуется как согласие, то есть каждый человек превращается в донора после смерти, если он не заявил о своем отрицательном к этому отношении. Вот почему сегодня перед каждым из нас встает задача задуматься об участи своего тела после смерти. Это – далеко не единственная из весьма неприятных задач, перед которыми оказывается человек, живущий в условиях техногенной цивилизации. Такие условия определяют новый уровень ответственности человека и за себя, и за своих близких, и за благополучие общества. По сути дела, в пространстве современной медицины формируется новый рубеж старой борьбы за человеческие души.
Академик В.И.Шумаков в предисловии к «Руководству по трансплантологии» ставит задачу организации «научно обоснованной пропаганды донорства». С точки зрения некоторых исполнителей этой задачи, стратегия пропаганды должна быть ориентирована на преодоление «мифического» на их языке, а по сути дела, традиционного религиозного отношения к смерти, к телу, к сердцу человека как средоточию духовной жизни.
Очень бы не хотелось, чтобы российская наука вновь вставала на исхоженный советским атеизмом вдоль и поперек тупиковый путь противопоставления науки и веры. Сегодня ученые получили возможность понять, что, во-первых, действительное различие между наукой и верой является условием их самоценности, и, во-вторых, воинственное противопоставление науки и веры произвольно и вульгарно.
В Символе веры утверждается «чаяние воскресения мертвых». Ответ на вопрос, будет ли при общем воскресении воссоздано в целости тело, которое стало жертвой трансплантологической практики, является исключительно предметом веры. При этом, какую бы «научную» форму ни принимал атеизм, он также является лишь верой, правда, атеистической, в невозможность воскресения мертвых, так как никакими научными доказательствами этой невозможности атеизм не располагает и располагать не может. Путь противопоставления одной веры другой бесперспективен для сторонников и идеологов научно обоснованного донорства. Реальные же возможности обоснования донорства заключены не в науке, а в самой религии.
Известно, что все мировые религии охраняют почтительное отношение к телу покойного. Почтение к умершему непосредственно связано с уважением к живущему. Утрата этого почтения, в частности нанесение повреждений телу, влечет за собой, в конце концов, потерю уважения к живущему. Свидетельств этому множество. Например, прагматическое использование трупов в медицине влечет за собой рост потребительского отношения к человеку. Это проявляется в устойчивой и, к сожалению, неизбежной тенденции коммерциализации медицины. Закон Российской Федерации «О трансплантации органов и тканей» запрещает куплю-продажу человеческих органов, что как нельзя более убедительно свидетельствует о реальности подобных сделок, создавая при этом новый набор мотивов для преднамеренных убийств.
К сожалению, трансплантологическая практика свидетельствует о реальности постоянной подмены добра злом, реальности того, что стремление спасти человеческую жизнь оборачивается уничижением другой жизни – нанесением вреда живому донору, использованием человеческих трупов в качестве доноров, отношением к пациенту с диагнозом «смерть мозга» как хранилищу запасных органов и т. д. и т. п.
Эти явления вопиют о том, что даже такая фундаментальная цель, как спасение человеческой жизни, требует соблюдения множества условий. Среди них одно из основных – соблюдение принципа добровольности. Добрая воля, то есть добровольность, – ценность, составляющая суть самопожертвования.
В православной этической традиции никогда не шла речь о том, что нельзя жертвовать собою во имя спасения жизни человека. Напротив, нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15, 13). Сама жертвенная смерть Спасителя является свидетельством этической ценности самопожертвования. Но самопожертвование как сознательное и добровольное действие человека исключает любое психологическое или силовое воздействие. Определенным видом нравственного насилия, с нашей точки зрения, может стать превращение человеческой способности к жертвенности в норму, или правило, или новый критерий гуманности. Тем более что Россия уже пережила однажды горький опыт внедрения подобных критериев.
Речь идет об известной в 1930-х годах теории и практике «богостроителей». А.А.Богданов, создатель первого в мире Института переливания крови (1926), видел в донорстве этическую и социальную норму, а в переливании крови – один из способов «братания» людей (буквального) и создания из отдельных индивидов (опять же буквально) единого социального организма. На самом же деле отдельные индивиды, вынужденные соответствовать новым социальным нормам, становились лишь жертвами «благих» идей и целей, одна из которых в формулировке Богданова – преодоление «советской изношенности» ответственных государственных работников.
Практика трансплантации органов вышла сегодня из узко экспериментальных рамок на уровень обычной медицинской практики. Вступать при этом в конфронтацию с этическими христианскими ценностями значит сильно увеличивать социальную опасность ошибки, которая может оказаться гибельной для каждого человека и для культуры в целом.
Найти, понять и принять меру сотворчества Бога и человека в спасении жизни – это действительно непростая задача, и она касается разумного отношения к этическим проблемам трансплантации. Но путь разума, и особенно разума нравственного, не исключает, а предполагает и запреты, и самоограничение. Как полагают философы, все разумное имеет свои пределы. Беспредельны только глупость и безумие.

ИРИНА СИЛУЯНОВА

Серия сообщений "медицина":
Часть 1 - Закон и жизнь: смерть мозга
Часть 2 - О клонировании
...
Часть 12 - О противоречии между этикой и правом в трансплантации
Часть 13 - Труп с бьющимся сердцем
Часть 14 - Идея жертвы в трансплантации
Часть 15 - Клонирование: человек как подобие человека
Часть 16 - Легализация эвтаназии – это самоубийство совести
...
Часть 29 - Ну и кто из нас болен, спрашивается?
Часть 30 - И кто из нас болен, спрашивается?
Часть 31 - "Внутренний мир и творчество Сони Шаталовой (аутизм)"