Первый по-настоящему осознанный сон, длинный и не прервавшийся даже после нескольких пробуждений. Началось всё с моего соседа по комнате, который, посреди ночи блуждая по общежитию, каким-то образом ухитрялся громко храпеть, как человек, погружённый в глубокий и продолжительный сон. Обернувшись, я обнаружил, что в комнате присутствуют два Петрашова: один лежит в постели и сопит, а другой ходит рядом, трогая и переставляя предметы, лежащие на столе. Очень трудно описать чувство, которое я ощутил, столкнувшись с этим фактом: я как-то из глубины сна, бессознательно осознал, что нахожусь во сне, и оказался в состоянии действовать более или менее осмысленно. Конечно, факт осознанности не оказался для меня чересчур уж радостной и по-своему шокирующей новостью, какой был когда-то, ведь с той поры, когда я по-настоящему интенсивно интересовался вопросами сновидения, прошло уже больше полутора лет. Вероятно, отсутствию сильной эмоциональной реакции и обязана длительность и определённая ясность сна.

Осознавшись, я первым делом, конечно, предпринял попытки взлететь, и не сказать, чтобы они оказались неудачными, но всё же в этом деле я столкнулся с определёнными трудностями: мне приходилось делать усилия, как бы отталкиваясь от воздуха и плавая в нём, и понадобилось некоторое время, чтобы я смог освоиться с новым своим положением. Потом я очень долго рассматривал своё отражение в зеркале, как это было уже в одном похожем, хотя и не столь успешном в плане осознанности сне (см. сон № 4, «Приглашение в Зазеркалье»); я парил перед зеркалом, побаиваясь, что отражение примет пугающие, отвратительные формы, но всё оставалось, как прежде, и я продолжал выглядеть очень красивым, спокойным и радостным. Помню, что собирался выбраться на улицу напрямик, сквозь стекло, как поступают многие сновидцы, но, трогая стекло руками, я ощущал его твёрдость и опасался, как бы мне не навредить себе, ударившись о него с разгону головой. Уже тогда я понимал, что проблема заключается в не слишком высоком уровне осознанности, делающем сновиденное стекло сравнительно реальным, но ничего не мог с этим поделать.

Потом я долго летал по общежитию, знакомясь со множеством разных людей, которых никогда не видел прежде, принимал участие во всевозможных праздничных мероприятиях, общаясь на различные темы, часто просыпался и сразу же засыпал вновь, возвращаясь в ту же точку, где я прервал своё путешествие. Больше всего мне запомнился один эпизод, произошедший уже ближе к концу сновидения: беседуя с персонажами сна о сновидении, я стал расспрашивать их, знают ли они настоящих, живых сновидцев, с которыми я мог бы вступить в контакт. Мне показали старую чёрно-белую фотографию, на которой было запечатлено пять или семь пареньков несколько старше моего возраста, и по очереди назвали их имена. Я старался удержать их в памяти, чтобы потом, по пробуждении, мог бы что-то о них разузнать, но запомнил лишь одного, по прозвищу Трамвай, причём меня предупредили, что это человек очень странный или даже опасный в общении, с которым лучше не связываться. У меня было чувство, будто бы эта фотка принадлежит мне – кажется, её прислала мне М. вместе с одним из своих писем, но в действительности такой фотографии у меня нет.

«Вера в Бога», если она выходит за рамки церковничьего формализма, в первую очередь предусматривает мистическое переживание присутствия и всеполноты бытия. Учёные пытались искусственно генерировать такое чувство, воздействуя на определённые участки мозга, но – вполне предсказуемо – сумели инициировать лишь нечто наподобие паранойи, совершенно чуждое человеку и напрочь лишённое того благодатного расположения духа, которое здравомыслящими людьми и понимается, главным образом, под «верой».

«Опровергать» указанное переживание аргументами вроде «современная научная картина мира не находит места для Бога» – это почти то же самое, что издать правительственное постановление, согласно которому «Ваше внутреннее равновесие следует признать несоответствующим текущей политической ситуации».

Чтобы освободиться от собственной обусловленности, нужно выйти за рамки ума, потому что любые ограничения порождаемы им. Однако, сама идея выхода за пределы ума исходит от него самого. Естественно, что посредством ума нельзя достичь каких бы то ни было сведений о его преодолении, не говоря уже о деловом руководстве. Соответственно, и все рациональные методики «выхода» представляют собой лишь игру в hide-and-seek. Это противоречие, с которым приходится столкнуться каждому ищущему. 

Ни святые угодники, ни архистратиг Михаил, ни сам самодержец небесный не помогут тому, кто не избавил свой ум от сомнений.

Равновесие ума – хорошо. А ещё есть устремление духа. Они не зависят друг от друга непосредственно, хотя между ними есть определённая взаимосвязь. Равновесие ума позволяет пройти жизнь счастливо, устремление духа – сократить десять жизней. Равновесие ума – это совершенное знание, устремление духа – это сердца огни.

Проблемы возникают обычно, когда человек пытается приспособить себя к положению, не соответствующему его существу, из каких-либо корыстных целей, поддавшись рациональному страху неведомого. Чем «дисциплинированнее» и «ответственнее» он становится, тем всё больше растёт напряжение, которое в один день находит выход себе в катастрофе.

Оказывается, никогда нельзя умалять себя в своих мыслях. «Проблема» быстро уходит – как и все иллюзии, которые рождает рассудок, – но ещё долго присутствует ощущение, словно бы крепко пристроился головой к стенке. Проблема в действительности была пустяком, но ты своими усилиями причинил себе нешуточный вред. Впрочем, судя по окружающим людям, это характерный для «сансары» образ мышления.

Из всего этого можно теперь видеть, что Господь никого не ввергает в ад, но что каждый ввергается туда сам. (Сведенборг)

Насколько я понимаю, искусство заключается в том, чтобы постоянно прилагать сознательные усилия с целью сохранять равновесие – до тех пор, пока оно не станет натурой, твоей неотъемлемой частью. Нужно твёрдо установить, в чём заключаются твои достоинства и недостатки, до какой меры простираются твои сила и слабость, что присуще тебе, а что внушено и действительно чуждо, что укрепляет тебя, а что ведёт к разрушению, – и, исходя из этого, строить свою линию поведения, которой дóлжно придерживаться неукоснимо.

Интеллектуальное понимание подобных вещей – только первая стадия; нужен существенный и разнообразный опыт, чтобы подлинное равновесие стало естественной частью жизни. Такого рода приятие никогда не является результатом «волевого усилия»; оно происходит настолько внезапно и безо всякой видимой связи с прежним образом жизни, что на определённом языке оно называется беспричинной милостью Бога. Когда подобное восприятие происходит, стираются различия между «долгом», «грехом» и «повседневностью»; человек просто чувствует, что действует так – и не может иначе.

Нет никакого способа ускорить этот процесс; так называемая практика в данном случае только усиливает напряжение и может нанести вред. Это похоже на постепенное – капля за каплей – наполнение чаши; в какой-то момент капли просто не помещаются и устремляются вниз, потому что дальнейшее погружение для них невозможно.

Событие, которого ты так жаждешь, никак не изменит тебя. Исполнение заветной мечты имеет лишь одно свойство – оно может расслабить твой ум. Сейчас он приносит насилие в твою жизнь, заставляя «бороться за счастье», «искать просветления», «добиваться любви» и впаривая прочую чепуху под видом полезного действа.

Но ты способен его обмануть.

Мне не с кем воевать.
Любая война происходит только у меня в голове.

Лотосные лепестки луны,
отражающейся в ряби потока,

зогхавали небо и землю.

?..

Когда у человека нет знания вовсе, он наивен и добр.
Когда человек обладает частичным знанием, он жёсток и зол.
Когда же человек вмещает всю полноту знания, он по-прежнему остаётся жёстким, но к нему возвращается утраченная доброта.

Бог – это такое состояние сознания, в котором нет противоречий. Когда оно наступает, каждое мгновение становится бесконечным.

Вы отделяете плоть от жизни духа. А я говорю: се Бог, ставший плотью. Или, чтобы проще: человек действительно одухотворённый, отталкиваясь мыслью от трещины на стене или от гнойной раны, неизменно приходит в итоге к Божественному. А раз так – смерти нет, лишь одно преображение. Смерть! где твоё жало? ад! где твоя победа?

Дом Божий населён мирами и всюду витает Св. Дух.

Наверное, любой, кто исследовал сновидения, сталкивался с интересным феноменом: в определённый момент – я не могу сказать, чем это обусловлено, – находясь в состоянии полусна, вдруг начинаешь с предельной чёткостью и ясностью слышать голоса, в действительности не принадлежащие никому из твоего окружения. Эти голоса никогда не перепутаешь с собственным произвольным мышлением – настолько они яркие, громкие, эмоционально окрашенные и, главное, обладают определённым тембром, высотой и другими звуковыми характеристиками. (Об этом в своё время писал ещё Успенский, однако он, насколько я понимаю, экспериментировал главным образом с наркотиками, поэтому опыты, которые он проводил, были ещё более странными.) Забавно бывает осознать себя в самом разгаре такого диалога: помню, как-то раз я неожиданно понял, что уже достаточно продолжительное время кто-то очень настойчиво предлагает мне выпить, и я даже, кажется, мысленно ему что-то ответил. Вот и сегодня утром я слышал плач ребёнка; уверен, что он не мог исходить от соседей или из улицы.

Ещё один замечательный аспект – это ощущение полёта на огромной скорости, тоже характерное для состояния полусна. Конечно, и простое расслабление тела приносит ощущение невесомости и даже полёта, но в совокупности с переходом во «внимание сновидения» оно приводит к совершенно фантастическим результатам.

...В полудрёме я вспомнил эпизод, который мне уже снился сегодня: кто-то жаждет обсудить со мной особенности иконописи как жанра искусства, а мне этого совсем не хочется делать, и я убегаю по открытому коридору с колоннами. Воспоминание незаметно переросло в сновидение, и вот я уже чувствую себя увлечённым побегом. Скорость нарастает лавинообразно, пока не переходит вообще во что-то труднопереносимое. Появляются нелицеприятные, тревожные образы. К сожалению, мне не хватает осознанности сообразить, что они – результат моего беспокойного настроения, и я только удивляюсь, почему в мире снов так много тревоги, «а где же любовь?»

Сновидение длилось минуты, однако я проснулся таким бодрым и наполенным силой, каким не просыпаюсь порой и после многих часов обыкновенного, неприметного сна.

Чувство собственной важности и страх – два основных источника сновидений (как во сне, так и наяву). Первый питается воспоминанием о положительном опыте, второй – памятью о негативе. Пока я знаю только один способ временно оборвать эту связь – это насильственная (волевая) концентрация на воспринимаемой органами чувств информации. Конечно, есть состояние, в котором подобное наблюдение проходит совершенно свободно и ненавязчиво, однако оно проявляется лишь как катарсис и требует для своего выявления крайней степени умственного напряжения, поэтому его тоже нельзя причислить к естественным средствам.

Теперь я уверен, что между так называемым бодрствованием и просоночным состоянием действительно нет принципиального различия: вся кажущаяся разность этих двух состояний происходит от чередования расслабленности тела, которая влечёт за собой некоторые занятные, но не имеющие принципиального значения артефакты восприятия, и его действенного, напряжённого состояния, в котором значительная часть внимания направлена на получение и обработку информации, а потому эффекты, характерные для полусна (например, грёзы), зачастую проходят практически незамеченными.

Прошлой ночью я очень близко подобрался к грани между сном и явью: мне наконец-то удалось устроиться так хорошо, что тело не испытывало дискомфорта даже после многих часов неподвижности; получалось в нужное время переключаться между работой воображения и органов чувств так, чтобы не теряться ни во внутреннем диалоге, ни в том интересном комплексе ощущений, который оккультисты называют «эфирным телом»; наконец, явным было разграничение между деятельностью реактивного и творческого отделов ума. К сожалению, я так и не справился целиком с искушением анализировать воспринимаемое, несмотря на очевидную бессмысленность анализа исключительно автоматически созидаемых образов, но вообще процесс наблюдения за происходящим был очень приятным, и я получил удовольствие от эксперимента.

...просто однажды я столкнулся с осознанием возможности достигать неиллюзорных сокровищ, которых в глубине души все мы жаждем, с ощущением силы-свободы делать-быть ежедневного (не камерного) творчества, со знанием принципиальной безошибочности бытия и исходящего из этого понимания вершить судьбу, то есть велеть, вне рамок принятых в обществе данной конкретной точки социокультурной координаты решений и соответствующих им ритуалов. Такое осознание не было мгновенным событием, а скорее длительным (возможно, на долгие годы) процессом, который в какой-то момент прорвался наружу рядом на первый взгляд маловажных, а то и нелепых событий, которые, однако же, показали существенную роль деструктивных для узкодовольствия факторов – подобно тому, как трещина на стекле разрушает его, но раскрывая совершенно иные пласты значения и, соответственно, осмысления происходящего. Триада любить-быть-творить во своей непосредственности настолько проста, что не перестаёшь изумляться колоссальности усилий, прилагаемых повседневным человеком с целью сделать себя несчастливым, – а также тому, что положительная абсурдность нормального мира как раз и является, пожалуй, самой забавной из шуток, составляющих ткань вероятностности, в которой нет никаких гарантов и чётких критериев истинности, кроме кристальной чистоты сознания-намерения, где и содержится-то всё искомое и намного большее, что можно увидеть только тем непередаваемым взглядом, который смотрит не на зримые пространства-предметы, а на всепроницающую пустоту между ними.

Плохо тем, кто не властен над судьбой. Неудобно зависеть от окружающих, от государства, от человечества. Но хуже всего тому, кто раб своего ума.

Ни одна проблема не имеет основания в реальном мире. Всё, что уводит от равновесия, – плоды воображения. Не пытайся «исправить ошибку». Просто имей силу внимания помнить, что ошибки здесь нет – «ложки не существует». Ошибиться невозможно, вообще никогда. Поэтому нет ни лжи, ни заблуждений – всё равноценно, всё имеет равные права претендовать на звание истины. Конечно, такое сознание дискредитирует не только понятие лжи, но и истины; но кто не отвернётся от света, никогда не сможет оторвать взор свой от тьмы, и кто не отторгнет любовь, тот не освободится от ненависти. Всё всегда и везде ни о чём – лишь существует, и только. Никакого смысла, никакого значения. Даже явного. Остаётся лишь наблюдать. Это состояние настолько всепоглощающе, что стирает любые границы. Только быть – и к этому нечего добавить. 

А по ночам я слушаю звук хлопка одной ладони... И этого мне вполне достаточно.

Если ты не видел совершенство свалки или безупречность недостроенных зданий, тебе не понять равновесие страдающего человека.

***

Если ты оставишь его здесь, то потеряешь. Если возьмёшь с собой – потеряешь тоже. Берёшь ли ты или оставляешь, ты всё равно теряешь в итоге.

Так что же тебе делать? Что же с тобой делать?