Наста­ло время, когда надо больше внимания уделять не тому, что разъединяет народы и страны, а тому, что у них об­щего... Нет на свете ничего хуже, нелепее и ужаснее войны, когда миллионы од­них разумных существ истребляют миллионы себе подобных. К величай­шему сожалению, почти вся история человечества — это история войн. Из каждых пяти лет истории только один год был мирным. За последние пять тысяч пятьсот шестьдесят лет по нашей многострадальной плане­те прокатилось четырнадцать тысяч пятьсот тринадцать войн, в которых погибли три миллиарда шестьсот со­рок миллионов людей. И сейчас выстрелы и взрывы продолжают греметь во многих странах. Профессия воина всегда считалась почетной, это была самая распростра­ненная в мире специальность, опас­ная, но дававшая возможность не только иметь «заработок», но и сде­лать карьеру. А о тех, кто потерпел поражение, просто и ясно говорилось в древней римской пословице: «Горе побежденным!» Война — это отмена любых зако­нов, обычаев, религиозных заповедей, отмена элементарной жалости, сочув­ствия, сострадания. Пленных съеда­ли, превращали в рабов или просто убивали. Так, в Китае в конце третье­го века до нашей эры во время кресть­янского восстания по приказу одного из его вождей Сян Юя было казнено двести тысяч пленных императорских солдат. При завоевании Тимуром Ин­дии были убиты сто тысяч пленных. Причем со временем войны не стано­вились «благороднее», как это иногда пытаются представить. После сраже­ния при Аустерлице маршал Даву приказал добить оставшихся на поле боя тысячи раненых русских и авст­рийских солдат. В ответ через десять лет в сражении при Ватерлоо прус­ский фельдмаршал Блюхер распоря­дился не брать в плен французов; уце­лели те, кто сдался англичанам или голландцам. Век двадцатый не стал более гуман­ным. В годы Гражданской войны по­сле взятия Крыма красные уничтожи­ли не только всех пленных врангелев­цев, но и мирных граждан, «буржуев», не сумевших или не захотевших эмиг­рировать, всего около ста пятидесяти тысяч человек. Известна фотография: раздетый догола и повешенный за но­гу на дереве пленный польский офи­цер, над которым глумятся конармей­цы. А в годы Великой Отечественной войны число советских пленных, по­гибших во вражеском плену, исчисля­лось многими сотнями тысяч. Любая война расчеловечивает, не напрасно говорится о «вьетнамском синдроме» или «афганском синдро­ме». Там действует только один закон: «Убей, или убьют тебя!» Однако ино­гда совершенно неожиданно пробуж­дается в сердцах воюющих осозна­ние — «а ведь враг такой же, как и я». И понимание, сочувствие оказыва­ются сильнее ненависти. Например, во время уже упоми­навшегося крестьянского восстания в Китае после казни пленных солдат Сян Юй потерял авторитет, так как люди просто устали от убийств. По этому вскоре его сменил Лю Бан, ос вободивший долговых рабов и объ­явивший всеобщую амнистию. Вскоре он был провозглашен императором — иной власти люди просто не знали и представить себе не могли. Когда в 1814 году, по­сле разгрома Наполео­на, русские войска поки­нули Париж, в армии победителей недосчитались соро­ка тысяч солдат, то есть -нескольких дивизий. Русский импе­ратор Александр Первый запрашивал французского короля Людовика Во­семнадцатого: мол, нельзя ли их вер­нуть. Тот с сожалением ответил, что не имеет такой возможности: пас­портная система и прописка в те вре­мена еще отсутствовали. Не будем спешить называть дезер­тирами участников самых грозных сражений девятнадцатого века, про­шедших от Москвы до Парижа, раз­громивших непобедимого Наполеона. Кем они были в России? Крепостны­ми, то есть рабами, которые не имели абсолютно никаких прав: их, как скот, избивали, убивали, продавали. И не­грамотные русские мужики в солдат­ских мундирах хорошо понимали свое положение в обществе. Наполеон же и сменивший его Людовик Восемнад­цатый ради спокойствия в стране со­хранили некоторые свободы, завое­ванные Великой Французской рево­люцией. Русские солдаты, уставшие от сражений, увидели страну, где поч­ти не осталось мужчин после завоева­ния Наполеоном Европы, но где мож­но быть человеком, а не рабом, найти себе девушку или вдову, жениться и спокойж» трудиться на своей земле, в своем винограднике: никто не имеет 1права считать тебя своей собственностью, даже про­сто ударить. Правда, первый же сол­дат, поделившийся с коман­диром своим желанием ос­таться во Франции, был немедленно проведен сквозь строй, получив пять­сот ударов палками. Если не забили насмерть, то на­верняка остался кале­кой. Остальные мол­чали, однако ряды русских пехотин­цев, кавалерис­тов и артилле­ристов реде­ли. А потом во Фран­ции все больше рождалось детишек со светлыми волосами, серыми глазами и носом-картошкой вместо классического галльского «шнобеля». Как ни парадоксально, беспощадная война кровно породни­ла два народа, русских и французов. В Соединенных Штатах Америки после заключения мира между северя­нами и южанами официально было запрещено напоминать, что одни из них победители, а другие — побеж­денные. Никакого бахвальства одних, никакого глумления над другими: од­на страна, один народ, а гражданская война — бедствие, с которым справи­лись все вместе. Через десятки лет в США даже появился танк «Грант-Ли», названный в честь командующих армиями северян и южан (как если бы в СССР танк назвали «Колчак-Фрун­зе»). В самом начале Первой мировой войны на Западном фронте не раз происходило братание: рядовые сол­даты лучше других ощущали бессмыс­ленность и безумие глобальной бой­ни. В четырнадцатом году братание шло между немцами и французами, немцами и англичанами, что вызвало жестокие меры с обеих сторон, а с ше­стнадцатого года началось на русско-германском фронте и закончилось ре­волюцией и в России, и в Германии. Великая Отечественная война. Се­веро-западный фронт, зима, снега, морозы. До окопов противника не­сколько десятков метров. Наш боец на посту. Из немецкой траншеи крик: «Рус, меняй шнапс на шапка!» В ответ звучит: «Бросай!» В окоп падает не­мецкая фляжка. Попробовал боец — немец не обманул, спирт, и неплохой. Наш солдат для тяжести положил в шапку комок мерзлой земли, бросил: держи, немец, береги уши, а я себе но­вую найду. Но заметили, получил штрафную роту. Крым, местность пустынная, с во­дой трудности: один небольшой род­ничок недалеко от наших и немецких позиций. Мечта для любого снайпера: занимай позицию и бей без промаха любого, кто со стороны противника пойдет за водой. Но происходит нечто иное: негласно, без всяких перегово­ров никто не стреляет в идущих к род­нику — ни советские солдаты, ни гит­леровцы. Тоже Крым, в подразделении мор­ской пехоты служила то ли медсест­рой, то ли радисткой девушка с краси­вым голосом. Нередко гитлеровцы из окопов кричали, чтобы она спела. И когда звучала ее песня, на передо­вой наступала тишина. А однажды немцы даже попросили ее показаться. Девушка поднялась на бруствер око­па, постояла некоторое время — со стороны врага не раздалось ни одного выстрела. В прифронтовой полосе нетороп­ливо летел советский маленький би­план У-2, мимо с ревом пронеслись два «мессершмидта», пилоты из кабин погрозили кулаками, но огня не от­крыли. На их пальцах наш летчик ус­пел заметить большие перстни с тем­ными камнями. Лишь через много лет после войны он узнал, что перстни с гематитом — своеобразный символ благородства, пережиток крестовых походов и рыцарских времен. По по­верью, их обладатель защищен судь­бой от гибели, плена, ранения, если не будет убивать безоружных и безза­щитных, жечь, грабить, насиловать. А У-2 оказался именно таким — безо­ружным и беззащитным. А вот история, которую после вой­ны рассказал артисту Юрию Никули­ну писатель Зощенко. «На Ленин­градском фронте в самое страшное время, зимой 1941/42 года, когда Ле­нинградская область уже была занята немцами, группа наших разведчиков получила задание пройти в тыл к нем­цам. Перешли они нейтралку. И вот идут они в белых маскхалатах по лесу, по старой заброшенной дороге, по нейтральной территории. Ночь. Тем­нота. Вдруг луна неожиданно из-за ту­чи появляется... И они оказываются буквально нос к носу с немцами. Нео­жиданно... Что делать? Наши попры­гали в один кювет. Немцы — в другой. А один немец заметался, растерялся и с перепугу плюхнулся прямо на на­ших. Немцы его зо­вут: «Ганс, Ганс...» А наши так рас­терялись, что лишь обложи ли его крепким матом, а потом в пани­ке схватили и перекинули через дорогу. Так тот, пока летел, от страха громко пукнул. В лес­ной тишине этот звук прозвучал как взрыв. И немцы, и наши дико заржа­ли. До колик... Продолжалось это с минуту, наверное. Потом смех стал стихать — видно, каждый о чем-то своем задумался... А дальше произош­ло нечто невероятное — без всякой пальбы каждая группа повернула и тихонечко поползла каждая в свою сторону. Без единого выстрела». Казалось, все должно было кон­читься жестокой стычкой, тем более в разведку берут самых опытных и сме­лых солдат. Но ни тем, ни другим не захотелось принимать бой, не захоте­лось умирать после того, как только что вместе весело, от всей души хохо­тали по одному и тому же поводу... В ноябре сорок третьего года под Ленинградом немецкий солдат прибе­жал ночью в лес, чтобы предупредить прятавшихся там местных жителей (деревни были сожжены), видимо, связанных с партизанами, о готовя­щейся облаве. Солдат очень рисковал, его могли расстрелять и партизаны, и свои, но он пошел. В результате сотни людей были спасены. Последние дни Второй мировой войны — весна сорок пятого года. И советские солдаты, и немецкие с нетерпением ждут конца боев. Для од­них это победа, для других — капиту­ляция, но наконец закончится долгое кровопролитие, взаимоистребление, на земле наступит мир. Чем ближе к концу, чем отчаяннее хочется остаться в живых, душа сопротивляется любо­му сражению... С востока на запад идет советский танковый полк, и вдруг его командир замечает, что на­встречу чуть в стороне движутся не­мецкие танки. Советские «тридцать­четверки» быстроходнее, маневрен-нее, зато у «тигров» пушки даль-' нобойнее, точнее. Ка­жется, не ми­новать боя, однако танки про­носятся мимо, «в упор не видя» врага. Каждый командир поду­мал: «Может быть, война уже кончи­лась? К чему рисковать?» Да, наруше­ние приказа, нарушение присяги — тяжкое воинское преступление, но ведь долгожданный мир рядом. А мир — это жизнь. Жаль, что бывший ко­мандир полка, рассказавший по теле­видению про этот случай, не уточнил его дату. Июнь пятьдесят третьего года, беспорядки в Германской Демокра­тической Республике. В помощь по­лиции брошены советские воинские части, дан приказ открывать огонь на поражение. Всего восемь лет, как кончилась Великая Отечественная война, для многих советских людей немцы — непримиримые враги. Но 28 июня 1953 года в Берлине были расстреляны 18 советских солдат, от­казавшихся стрелять по демонстра­ции немецких рабочих, проходившей 17 июня. В первую годовщину собы­тия на территории Западного Берли­на был открыт памятник погибшим. Это — большой клинообразный гра­нитный блок с надписью по-немец­ки: «Российским офицерам и солда­там, которым суждено было умереть за то, что они отказались 17 июня стрелять в борцов за свободу». Доб­рота и милосердие порой требуют больше мужества и самоотречения, чем ненависть. Шестьдесят восьмой год, советские танки на улицах Праги. Однако уже через несколько дней после ввода со­ветских войск в Чехословакию пер­вый эшелон пришлось отправить на родину: солдаты отказывались выпол­нять приказы, не хотели огнем и гусе­ницами разгонять мирные митинги и демонстрации, дезертировали, иногда даже кончали с собой. Восьмидесятые годы, «самая не­нужная» война. Воспоминания офи­цера — заместителя начальника поли­тотдела полка: «Таких историй в аф­ганскую войну было много. Наш бата­льон стоял высоко в горах, в трудно­доступной провинции, куда можно было добраться только вертолетами. И там у нас существовал обычай: мы докладывали в штаб армии что угод­но. Но мы никогда там не воевали. Мы планировали операции, потом шли к губернатору, обсуждали с ним. Душманы работают на полях. В озна­ченное время мы постреляем — они постреляют. Доложим, приврем. И опять живем хорошо. А потом они приходят: шурави, нам надо... отчи­таться перед своим начальством, так что сегодня ночью мы пройдем огнем и мечом, «убьем» человек пятьдесят. Давайте. И точно, звонит губернатор: начнут минут через пятнадцать. Лежим в окопах, смотрим, как летают над нами фугасы...» Согласен, что приведенные мной примеры нетипичны и тем более не­патриотичны, принято писать совсем о другом — «одним махом семерых побивахом». Но, может быть, доста­точно на Земле и войн, и их жертв? один народ на другой очень легко, а для восстановления прежней дружбы требуются десятилетия, а то и века. Тем более давно уже изобретено и из­готовлено такое оружие, что если пус­тить его в ход — конец и человечеству, и всей нашей родной планете. Наста­ло время, когда надо больше внимания уделять не тому, что разъединяет народы и страны, а тому, что у них об­щего... http://wordweb.ru/2008/09/06/net-na-svete-nichego-khuzhe-nelepee-i.html