МОЖЖЕВЕЛОВЫЙ КУСТ
Я увидел во сне можжевеловый куст,
Я услышал вдали металлический хруст,
Аметистовых ягод услышал я звон,
И во сне, в тишине, мне понравился он.

Я почуял сквозь сон легкий запах смолы.
Отогнув невысокие эти стволы,
Я заметил во мраке древесных ветвей
Чуть живое подобье улыбки твоей.

Можжевеловый куст, можжевеловый куст,
Остывающий лепет изменчивых уст,
Легкий лепет, едва отдающий смолой,
Проколовший меня смертоносной иглой!

В золотых небесах за окошком моим
Облака проплывают одно за другим,
Облетевший мой садик безжизнен и пуст...
Да простит тебя бог, можжевеловый куст!

Николай Заболоцкий.

Читал вот для души и вдруг прямо потянуло можжевельничком, а за ним - воспоминаниями, связанными и с Гипербореей, и с иными местами русского Севера, где этого чудесного и так любимого мною душистого деревца-кустарника растёт во множестве. А поскольку люди в коментариях к "алмазной" миниатюре от меня потребовали продолжения "алмазной" темы из моих северных одиссей, что же, вернёмся к алмазам, везению и прочим необычным предметам, которые порой заставляют сердце читателя стукнуть чуть быстрее, чем положено по метроному бытия.
Мне очень часто везло на события и людей и я считал это нормой, пока воотчию не встретился с Великой флуктуацией везения воистину мистического. Валька Гуров...
Опясывая одну из таких одиссей, я не заострился на Вальке, полагая именно себя счастливым человеком, потому что... Да вы всё поймёте, но о Вальке надо обязательно...
Взять хариуса: на той же Печоре и её притоках он уже избалован геологами, нефтяниками и прочими буровиками и проходчиками изрядно: не то что в дикой Гиперборее, где случаются места, в которых человек не бывал лет по 5-10. Да и то, пройдёт лесная служба, подправит реперы, и снова - тишина на годы. А тут в большинстве мест даже на нижних притоках каждой этой чудной северной форельке мне приходилось кланяться... Я в первые дни, пока геофизики налаживали своё хозяйство в новом лагере был занят только в дежурства, а в остальное время приноравливался с удой к незнакомым для меня по повадкам рыбным местам, облавливая все коряги и ямки округи - любимые места "стоянок" хариуса. И довольно добычливо, с оттенком местной сенсации: после пары десятков рядовых рыбёшек выудил феномен на 1570 граммов при длине 51 см, хотя справочник начальника отряда уверял, что вес хариуса в Печоре достигает 1350 граммов и длины до 47 см. Три дня мы обсуждали, как известить о случившемся научное сообщество, и обсуждали бы ещё, если бы в лагерь не прилетел с очередным вертолётом Валька...
Среди геофизиков он был единственным "чистым" геологом, а легенды о его везучести гуляли от Тимана до Апатит. Мой прибор нашёл с десяток аномалий с заданной электрофизикой и магниткой, но шурфы, битые в коренную породу давали зеро. На меня косились, так как я ещё и камералку считал по своим замерам, я ярился... и превратился в заядлого рыбака, лишь бы не видеть этих косых взглядов, которые только полевая этика не позволяла превратить в забористый мат по поводу "науки". Кто знает, что такое молотить 4-5 метров до коренной, а потом ещё и в неё заглубляться, их поймёт. Прилёт Вальки и был связан с желанием разрубить этот гордиев узел, так глубоко и почти мистически верили в его фарт.
И он проявился сразу... на хариусах.
- Место под шурф определим завтра, а пока покажи мне ту ямку, где словил своего красавца.
Я только пожал плечами, полагая деликатность этого писаного красавца в шикарной экзотической бороде, в то время как мои молодые клочья... н-да. Деликатность, которую он, тридцатилетний таёжный волк мудро проявлял к почти мальчишке в связи с открытой обструкцией моего прибора и метода. Не знал Валя о гиперборейской закваске искателя-одиночки и характере, выработанном годами работы над собой. Но, дело прошлое, к ямке я его повёл под откровенные ухмылки геофизиков: сейчас будет интересно.
Ну что интересное мог показать их кумир на ямке два на два, которую я и сам не пропускал уже третий день в своих блужданиях с удой. А он показал... Это было серебристое чудо почти один в один вровень с моим (я в глубине душе полагал, что чуток поменьше), но когда он полез в карман штормовки и волшебно вынул универсальный рыбачий безменчик... одним словом, 1650 и 52: рекорд века продержался ровно три дня!
Под вечер, когда мы уже рылись в моих лентах, привязывая их данные к местности, он вышел "прогуляться до ветру", прихватив ружьё: в округе шалила россомаха - гнусная помесь гиены и медведя, но куда страшнее и той и другого по повадкам и коварству.
Нет, он не грохнул, как вы ожидаете, эту тварь, разорившую неделю назад нашу коптильню, хотя уже через минут пять после ухода в кусточки открыл пальбу преизрядную. Оказывается у него, сидящего на корточках со спущеными (пардон, дамы) портками, решил под носом прогуляться глухариный выводок, уже почти вставший на крыло, и он спокойно прихлопнул их вместе со здоровенным папашей - целых 4 штуки.
- Я бы больше взял, если бы не штаны, оправдывался он, явно понятия не имея, что наш и два два лёгких отряда по соседству, обслуживаемые одним вертолётом, не видали дичины уже месяц, со старых стоянок.
- Отправим им подарочек, - солидно изрёк Валя, всё оказывается знавший, как бы оправдываясь, что так много настрелял.
Мы снова уселись с ним за ленты самописцев, мои вычисления и данные авиаразведки малых высот. Он ползал по карте, сопел и что-то бубнил под нос, а потом глянул на меня с каким-то новым интересом.
- Ты сколько у нас?
- С мая и в гробу бы я видел ваше 2-е стратегическое управление, если бы вы так не платили за НИИ и ОКР: мне военные моряки столько не платили за внедрение, а уж про вашу общую геологию и нефтянку я молчу. А что?
- То есть, ты в геологии - ни бум-бум.
- Ага, - радостно подтвердил я, - и даже больше. А что?
- Прекрати эту еврейскую манеру - вопросом на вопрос. Наш Канторович так не делает, хоть еврей чистейших кровей.
- Потому и не делает, так делают жиды.
Валя с новым интересом уставился на меня.
- Есть разница?
- У вас ещё Персиц в главных геологах ходит, вот и сравни. Я ни того, ни другого в глаза не видел, но по их повадкам всё вижу насквозь: еврей и жид.
- Завтра обоих увидишь, - как-то рассеяно заметил он, разглядывая меня почти неприкрыто.
- С чего бы это? Серега (нач.отряда) с ними через Москву по рации общается, там они и мы им в упор не интересны, неудачники.
- Кстати, у него авральный сеанс во сколько?
В 22-00 и через Усть-Цильму.
- Ничего, там дальше передадут. Пойди-ка, дружок, да потихоньку скажи ему, чтобы чтобы Канторович выдвигался завтра утренним почтовиком в Печору: оттуда 2 часа на борту лёту к нам - пусть сейчас авралом Серёга всё передаст, да из палатки всех выпрет на время связи. Ещё Шеве в авиаотряд пусть передадут: в 12 примерно - готовность и пусть с нашей волны не слезает.
- А ты?
- Он снова уставился на меня своими синими брызгами и тут я сначала почувствовал, а потом и увидел, что этот детина волнуется как дитя.
- Это хорошо, что ты не геофизик и, тем более, не геолог.
- Ага, - легко согласился я, - в отместку разглядывая его почти бесцеремонно, как он меня давеча. - И что?
- Жид, - задумчиво протянул Валя, - по твоей же квалификации: вопросом на вопрос. А с виду - славянин.
Он явно на что-то решался, а я не торопил, хотя внутри уже разгоралось знакомое предчувствие удачи.
- Значит, не подгонял ничего даже во славу своего хвалёного прибора: не под что было подгонять.
- А было под что?
Он вздохнул и - как в омут:
- Под это!
И подтолкул ко мне карту со своими пометками.
- Ты физик-математик и всё увидишь, смотри...

Когда вдали угаснет свет дневной
И в черной мгле, склоняющейся к хатам,
Все небо заиграет надо мной,
Как колоссальный движущийся атом,-

В который раз томит меня мечта,
Что где-то там, в другом углу вселенной,
Такой же сад, и та же темнота,
И те же звезды в красоте нетленной.

И может быть, какой-нибудь поэт
Стоит в саду и думает с тоскою,
Зачем его я на исходе лет
Своей мечтой туманной беспокою.

Николай ЗАБОЛОЦКИЙ

– Послушай, всё-таки мы поросята, – у Милы приступ раскаяния, – Аннушка и Колба не виноваты, что их зоология и химия нас не греет.
– Греть должны они, а не их предметы. Смотри, – Я поднимаю с земли прутик, бормочу под нос формулу и делаю скупой взмах. В воздухе появляется с тихим шипением правильный шестиугольник, потом ещё и ещё, а в вершинах чёрточки и буквы. – Что это?
– Бензольные ядра и радикалы, – Мила помолчала, – углеводород.
– А это? – снова взмах прутика.
– Руны, а точнее АР – Земля ариев, и РА – Солнце.
– Всевышний явил Золотое яйцо, из коего и вышел Род, явивший своим дыханием РА-Солнце. Вот так и случилось, что арии – и дети Солнца и первые земляне. Всё на Земле – дар Солнца. ДАР – для Земли. Арктида наша тоже. Случайность? Отнюдь! Углеводород, это динозавры, мамонты – копилка энергии солнца. Вся энергия на Земле – солнечного происхождения, но этой особенно много. И получилось, что теперь она почти вся в ареалах расселения и миграций ариев. В Арктиде арийская нефть и газ. Кир Великий из Персии (Арьянам, по-русски Иран – страна ариев) создал империю, наследники которой тоже живут нефтью ариев, потому что знали пути к ней. А вот у иудеев – шиш, одни камни. Кто ж им, отступникам, дар Солнца даст, если жрец Моисей бога РА предал?! Снова случай?! Древние энергией атома правили, а нефть ждала срока. Атланты захотели миром править, а не случилось – пульнули камешек с Ориона. Осколок того камня по сей день ищут. По преданию он ментальное поле усиливает и знание о будущем в прошлом хранит, а это и есть власть. Македонец армию бросил, когда о камне узнал в Египте – и на Север. Умер для мира в тридцать три, бессмертия не нашёл. Или оно в памяти? Давал камень власть, да не ту. Атланты вон вызвали потоп, а он и их унёс. Власть, та, что не от Бога – тот же потоп, Александр это здесь понял и от такой власти отказался. Это и есть величие – чужого не желать. Масоны Бокий, Чичерин и Феликс – жаждали, экспедиции слали. Гитлер слал…На Дон Гесса слал, следы арийской культуры, их знание искал, дающее особую власть над миром. Получил свой Потоп – кровавый.
– Аннушка и Колба должны знать и твердить про это, а они – бензол и диплодок. Отнесли свой предмет к вторичным. И теперь не греет? Это, лапушки, разъятие прежде Единого, видов которого – тьма. А способов только двенадцать, в Гиперборее их называли двенадцатью богами Сил, Воль, Могуществ. Это боги-пути. Но о них позже.
– Проблема экзистенциальная – под ногами власть для ариев, а кто-то камень для себя, для власти, ищет. А ту власть, что под ногами, местечковые и приберут и к остальному руки потянут. Вон сверхглубокую скважину на Кольском бурят, наших ищут, камень ищут, у них тоже знание. Только чёрное, как у атлантов. Это и будет конец света, а наши им разгуляться не дают, потому нас так учат. И не одних нас, и не только здесь. Так как?! Будем, солнышки мои, ключики к добру арийскому учиться подбирать, или опять, как поросята, – я ехидно глянул на Милу, – проигнорируем бедную Колбу, да и Аннушку заодно, с уроков их бегать продолжим.
– Дружочек, – девочки захлёбываются, перебивая друг друга, – да мы тебе за лапушек и солнышек все эти химии с ящерами – от корки до корки. И экзистенции…И «мажорам» мозги вправим.
– Ага, – я не скрываю, что доволен. – Всё поняли умницы, уловили суть! Впрочем, что это я?! Вы и подскажете, вы и покажете.
– Девчонкам особо, – добавил сердито, – через четверть века настоящую хранительницу очага днём с огнём…
– На вас, милые, надежда, – я отбросил в сторону прутик, приобнял притихших, как часто бывает в конце беседы, подружек, – помогите им… и мне.
– Да мы, мы! – Ну вот, глаза на мокром месте. – Бросишь ты нас скоро, уйдёшь к своим.
– Дурочки, – я губами нежно собираю солёную влагу с их ресниц, – вы и есть свои, такие свои, что дух захватывает и знобко даже: счастье такое неспроста, за него с нас ещё спросится.
– Ну и пусть, – успокоились глупышки, – ты только чаще вспоминай про нас.