На вечере в ЦДЛ 22 ноября, посвященном НОВОЙ ПРОЗЕ Бориса Евсеева, выступали доктор исторических наук, композитор, поэт, прозаик, критик, литературовед, театровед. Выкладываю распечатку еще двух выступлений.
Григорий Певцов, поэт, эссеист, лауреат премии «Литературная Вена».
Мы являемся свидетелями большого события в русской литературе. Я бы даже сказал в мировой литературе. Хочу сказать не о сюжете «Евстигнея», он всем понятен: явлен на свет важный герой русской культуры. Я хочу сказать о художническом мире Бориса Евсеева. Я думаю, перед нами человек, который смог сделать то, что никто не смог сделать в художественной форме, в музыкальном подтексте прозаического произведения. Борис Евсеев соотнес в своем романе два начала: апполоническое и дионисийское. Этот роман – рождение трагедии из духа музыки. Есть герой и есть хор. Хор из петербургских домов, мостов, кораблей. Меня потрясло то, как эти два начала сшиты тончайшими нитями в «Евстигнее». Здесь уже говорили о романе Томаса Манна «Доктор Фаустус». А я бы хотел сказать о перекличке романа Евсеева с «Игрой в бисер» Германа Гессе. И в том, и другом романе есть понимание: управление музыкой – это управление временем! Борис Евсеев чувствует этот сокровенный пульс времени и музыки, который управляет русским пространством. Как еще понять реальность и метафизику России? Только через этот ритм, через этот нерв, который проходит сквозь всю книгу. Борис Евсеев как музыкант хорошо знает, играть хорошо, играть великолепно – это значит верным пальцем попадать на верную клавишу. Больше ничего не нужно. Не нужно ни кричать, ни выламываться на сцене, а просто нужно знать, как делается искусство. Евсеев – знает. Роман «Евстигней» - роман двуплановый. С одной стороны мы поглощены драматической канвой событий, напоминающих то, как с флейтиста Марсия сдирали кожу. Так сдирали кожу и с Евстигнея Фомина. А с другой стороны - вечные и высокие отношения поэта и времени, музыканта и власти, музыканта и высших сил, то есть то, что началось с Орфея. Но мы ведь должны ведь помнить, кто у нас написал музыку об Орфее. Это - Фомин! В романе множество линий, но если как-то их суммировать, то мне он напомнил концерт для скрипки с оркестром. Я читал этот роман ночами и меня «зашкаливало». Я не мог противостоять внутреннему наплыву звуков. Роман написан предельно напряженно. Написан энергетически плотным сгустком. И параллельно этому - звучание скрипки, которая играет на жилах, вынутых из Евстигнея.
Всё это создает необычайный эффект. Через Евстигнея Фомина мы слышим Россию 18 века.
Но Евсеев не только об искусстве написал этот роман. Если у Германа Гессе - только Касталия, некий Олимп, то в «Евстигнее» есть и земной план. Мы хорошо ощущаем это горнило русской жизни. Это ядро до сих пор накалено, до сих пор пылает. В романе точно найдено сопряжение: эта напряженная струна, этот смычок, который ведет нас в суть, в глубину русской жизни… И в то же время в романе присутствует небесный план. Сегодня мы слушали музыку Фомина и я могу сказать: это действительно не хуже Моцарта. Спасибо Борису Евсееву, что он эту музыку нам сегодня принес. Но не только жизненный накал есть в этом произведении. При всей кинематографичности романа, при его сюжетности, выпуклости, при его интриге, драматургичности и философичности, - в нём есть духовный накал. Есть перекличка с романами Мережковского в петербургских реалиях. Но здесь, мне кажется, Евсеев открыл новую страницу – это языковой план «Евстигнея». Борис Евсеев дал, в отличие от Мережковского, план народного языка. Но что особенно ценно в романе, так это то, что нет резкого разделения на народ и господ. Все достойные люди в романе связаны единой болью – это боль России тех времен. Та боль из века 18-го перетекла и в наш век, 21-й. Целостность России как единого временного и пространственного, сгустка - Евсеев передал мастерски. Мне кажется, родилось выдающееся произведение русской литературы. Большая русская литература – как уже справедливо об этом писали – возвращается.
Алексей Шорохов, поэт, критик.
Говоря о «Евстигнее» нельзя не упомянуть о том, что роман вошел в короткий список премии «Большая книга». К сожалению, я могу сказать, что эту премию получают вещи чудовищно идеологизированные: Дмитрий Быков, Людмила Улицкая и другие. К сожалению, для кого? Для русской литературы и для большого русского прозаика Бориса Евсеева и для его романа «Евстигней». Образ Моцарта, который появляется на страницах «Евстигнея», не случаен. Вспомните, как закончил свое земное существование Вольфганг Амадей! В братской могиле. Если верить Милошу Форману, еще и пересыпанный гашеной известью, чтобы в ту же могилу через какое-то время сбросить других бродяг. Можно вспомнить и Иоганна- Себастьяна Баха. И это сопоставление будет к Фомину еще ближе. Ведь Бах ушел из музыки больше чем на 100 лет! Поэтому я думаю, что «Евстигней» - это размышление не только о русском, но и о мировом таланте. И было бы смешно сужать мысль Евсеева только до судьбы только отдельно взятого человека. Сегодня я присутствовал на круглом столе в РИА Новости, там обсуждали современные учебники по литературе. Меня там спрашивали: кого из современных писателей можно ввести в эти учебники? Я сразу ответил – Бориса Евсеева, Михаила Тарковского, еще два-три имени. Таких писателей совсем немного, но они есть. К сожалению, большая классическая современная русская проза почти не известна тем, кто издает учебники. Если такие книги, как «Евстигней» не будут получать крупных премий, то тогда эти премии, и в частности «Большую книгу», сложно будет реабилитировать в глазах читателей. Я очень давний читатель и поклонник Бориса Евсеева, и я рад его неостывающему желанию писать новую прозу. Потому что в «большой русской прозе» - а этот термин никуда не уходит и не уйдет, - писателей такого дарования можно перечитать по пальцам одной, в крайнем случае, двух рук.
(Продолжение следует)
